Это способ выговориться, избавиться от травм, - Ярослав Жилкин о фильме «Летопись Черного тюльпана»

Показ документального фильма состоится 28 марта в рамках правозащитной программы Docudays UA.

О фильме и о самой миссии рассказывают Ярослав Жилкин, руководитель миссии “Черный тюльпан”, и ее участники – Сергей Белоконь и Александр Куковеров.

 

 

Татьяна Трощинская: Відбудеться показ фільму «Літопис «Чорного тюльпану» – напевно, це не зовсім та традиційна війна, до якої звикли через кіноекрани.

Ярослав Жилкин: Это наш взгляд, особенный взгляд, который не похож на другие точки зрения. Почему? Мы эту войну увидели несколько иначе, с обеих сторон. Нам пришлось столкнуться с тем, что обычные люди не видят. Когда-то мы не могли что-то говорить, какие-то нюансы, но прошло время, мы поняли, что эти воспоминания и события надо записывать.

Ирина Славинская: Розкажіть трохи про те, що таке місія «Чорний тюльпан»?

Ярослав Жилкин: Когда начались всем известные печальные события с мая 2014 года на востоке Донецкой и Луганской областей, потом переросли в друге, активные боестолкновения, фронт быстро переместился. И украинские войска оказались в окружении в районе Иловайска. Они оттуда с боями уходили, так называемый коридор – погибло очень много ребят. И встала проблема, как их оттуда забрать. Поэтому военнослужащие начали искать нас, поисковиков, мы собрали бригаду.

Думали, что это на время. К сожалению, оказалось, что работа продолжалась годами, длится и сейчас. Наше участие в этом проекте мы назвали «Черный тюльпан».

Ирина Славинская: А чому така назва?

Ярослав Жилкин: Она перекочевала с Афганской войны. Там солдаты так прозвали между собой самолет, который отвозил погибших ребят.

Татьяна Трощинская: У фільмі йдеться про 2014-15?

Ярослав Жилкин: Да. И начало 2016 там тоже есть. Это документальный фильм, воспоминания, а также есть уникальная хроника. Не всегда ситуации позволяли, тем не менее, мы набирали видеоряд. Когда выезжали на ту территорию, мы понимали, что это важно для истории, даже для следственных действий. И когда это позволяло, вели видеосъемку. На основании этих воспоминаний, видео, фотоматериалов решили воссоздать, как это было.

Ирина Славинская: Розкажіть про участь у цьому проекті, адже бути в кадрі такого фільму – це непросто.

 

Сергей Белоконь: Сьемки мы проводили не сразу. В основном фотографировали обстановку, разбитую технику, разрушенные дома, инфраструктуру. К документированию непосредственно тел погибших мы сначала не относились с нужным вниманием – мы не знали, что нужно фотографировать, как, можно ли это делать.

Спустя два-четыре месяца мы поняли, что нужно документировать и фотографировать абсолютно все детали, нюансы. Очень важно не упустить ни единой детали. Возможно, какие-то фотографии смогут помочь в установлении личности и судьбы погибшего военнослужащего.

Те снимки и видео, на которых присутствуем мы… мы этого не замечали. Работа настолько тебя поглощает, что ты не замечаешь ничего вокруг себя. Ты не обращаешь внимание. А осознание приходило потом, когда уже возвращались с работы, просматривали материалы, которые удавалось отснять. Анализируя это все, мы понимали, что нужно снимать в следующий раз.

Чтобы иметь необходимые кадры, мы старались снимать максимально много

Александр Куковеров: Когда мы проводили съемки на той стороне, это было не совсем нам разрешено. Но мы не снимали ничего запрещенного – что касается, допустим, вооруженных сил той стороны либо нашей стороны. Мы старались снимать войну нашими глазами: что видим мы, то и хотели показать. Фильм изначально не планировался, но даже показать своим друзьям. Например, едет человек туда первый раз – показать ему, что там, подготовить, иногда нужно было показать, как себя вести, куда можно ходить, а куда нельзя.

В дальнейшем, когда работали на нашей стороне, когда уже нас снимали и просили рассказать, что там происходило, естественно не каждый смог с первого раза захотеть вспомнить и рассказать.

Ярослав Жилкин: Если подытожить, то мы все время инстинктивно понимали, что все это важно, набирали огромное количество видео и фотоматериалов. И в 2016 или в 2017 закономерно пришла идея: почему бы не снять такую летопись на основании воспоминаний, которые еще свежие в памяти.

Наверное, любой психолог подтвердит: чтобы пережить какую-то проблему или травму, надо выговориться. Наверное, этот фильм – один из способов избавиться от тех травм, которые мы получили. Временами не хочется вспоминать пережитое, хочется быстрее забыть. Может быть, мы сами как раз себя излечиваем.

Фильм смонтирован, придуман и воплощен усилиями нашей группы, которая принимала там непосредственное участие. Поэтому они знали, как все происходило, подошли к этому со знанием дела. По-моему, у них хорошо и талантливо это получилось.

Может быть, местами можно было что-то вырезать, но очень трудно что-то вырезать в воспоминаниях

Татьяна Трощинская: Коли ви працюєте на непідконтрольній території, вам потрібно якось попереджати, говорити про це?

Ярослав Жилкин: Само собой. С первой поездки это было согласовано по уровню Минобороны, военнослужащие ВСУ согласовали с представителями «ДНР»: кто будет ехать, какой порядок пересечения, кто и с кем будет контактировать. Эти контакты мы потом продолжали, в частном порядке договаривались о конкретной дате, времени заезда.

Когда мы туда приезжали и встречали неадекватных людей, которые тыкали в нас автоматами: «Че вы сюда приперлись?», мы всегда говорили то, что обезоруживало: «Ребята, они уже погибли, а матери там плачут и надо вернуть их матерям». Это был главный аргумент, на который никогда не было возражений.

Ирина Славинская: Ви відчуваєте відмінність у ставленні до себе та до пошукової місії з різних боків лінії розмежування?

Сергей Белоконь: Да. Бывают разные ситуации. Стоит ради правды сказать, бывало на той территории относились лучше, чем на нашей. Все зависит от людей. Все люди разные. Мы понимали, что мы  в зоне конфликта, люди на эмоциях, в стрессовых ситуациях. Бывали случаи, когда там плохо относились, ругались, угрожали, стреляли в воздух над головами. Но были конфликтные ситуации и у нас. Но все люди адекватные, мы всегда находили компромисс: дальше криков, махания руками и плохого слова не доходило.

Бывало на той территории относились лучше, чем на нашей

Татьяна Трощинская: У якому стані місія зараз і скількох загиблих вдалося за цей час відшукати та повернути?

Ярослав Жилкин: До сентября 2016 года мы активно сотрудничали с Минобороны. В сентябре они не продлили письмо о сотрудничестве, перешли на собственные силы. Как нам объяснили, дальше работу они в состоянии проделать без нас.

Мы продолжили работать. Но, естественно, нас отстранили от процессов переговоров с той стороной. Мы продолжаем работать на территориях, которые сейчас подконтрольны украинской власти и где проходили боевые столкновения с мая по август 2014 года.

На ту сторону нас перестали пускать, сказали, что справятся сами. Но на сегодняшний день, насколько мне известно, работы полностью прекращены. Хотя работы там, конечно, еще много.

С начала миссии и по сегодняшний день нами было эксгумировано, транспортировано и перевезено практически около 800 человек

Татьяна Трощинская: Фільм для широкої аудиторії?

Ярослав Жилкин: Я думаю, для широкой. Мы попытались сгладить все моменты – сцены, где видны ужасы войны, попытались заретушировать. Все остальное, думаю, можно и нужно смотреть даже молодежи.

Татьяна Трощинская: Що для вас важливо проговорити та обговорити, коли ми говоримо про перегляд цього фільму?

Ярослав Жилкин: Понимаете, нам часто дают картинку. Особенно, когда слушаешь каких-то бравых патриотов с разных сторон. Одни обещают дойти до Берлина, другие – до Кремля и так далее. Кто-то хочет куда-то идти и пройтись бравым маршем.

Хочется, чтобы прежде чем куда-то идти и планировать это, они посмотрели наш фильм,  посмотрели, что такое война. Война – это не парадное шествие по чистому полю, где враг бежит, а ты с винтовкой наперевес идешь бравым шагом. Она иначе выглядит. Это ужас, трагедия, без вести пропавшие, слезы матерей.

Это самое страшное, когда ты понимаешь, что дети теряют своих родителей

Меня часто спрашивают, что самое страшное было в вашей работе. Я много чего видел действительно страшного, но запомнился один фрагмент. Мы сидим на базе, военные привозят недавно погибшего солдата. Принесли, документы дали, сказали, что надо описать, сделать сопроводительный документ и отвезти в Днепропетровск. Ввиду того, что мы стали немножко циниками – профдеформация – мы методично и спокойно разложили документы, даже шутки какие-то там.

Я усадил человека и говорю: «Давай, Коля, пиши». И он пишет. Говорю: «Удостоверение водителя такое-то, номер, паспорт и так далее». И тут два сердечка лежит – «жовто-блакитні”. И я говорю: «Пиши: два сердечка». Переворачиваю, а там написано: «Любий татусю, повертайся живим. Твоя донька». Я когда это прочитал, у меня потекли слезы. Почему-то мне не было жалко этого солдата, но мне безумно стало жаль тех детей, которые навсегда потеряли отцов. Это самое страшное, когда ты понимаешь, что дети теряют своих родителей.  

Слухайте повну версію розмови в доданому звуковому файлі.