Фото: Громадське радио
Мария Варфоломеева работала журналисткой и фотокорреспондентом в луганской газете, сотрудничала с телеканалами «1+1» и ICTV, поддерживала Евромайдан. 9 января 2015 года она попала в плен к боевикам, а освободилась 3 марта 2016 года. Об этом периоде своей жизни Мария рассказала Громадському радио:
«В районе, где я жила пять месяцев не было света, воды и отопления. Я видела это изнутри и мне было легче рассказывать, чем людям, незнакомым с обстановкой
Канализация работала, но воду на 4, 5 этаж надо было поднимать. А люди жили и на 9-м этаже. Тоже без лифта, естественно. Ждали очередь под обстрелами. Работал бензиновый генератор и он питал насос, который качал воду из скважины (бювета). Таким образом люди 5 месяцев выживали, запасались водой.
Ты просто не знаешь, что происходит. Ты когда звонишь друзьям, зарядив телефон, и спрашиваешь: «А что вообще происходит?». А мне говорят: «Маш, так загугли». Можно загуглить…Я им рассказываю, что у меня нет света, а люди думают, что можно загуглить какую-то информацию.
Когда в декабре 2014 года не было отопления, было как раз -20 и они МЧС-ную палатку поставили. Было так забавно – ты смотришь, что люди выходят на улицу, греются в этой палатке вместо того, чтобы в нормальных комфортных условиях греться дома. А они греются на улице, пьют чай и вот эта палатка якобы кого-то должна спасти.
Мой товарищ, украинский журналист, попросил меня сфотографировать обычный жилой частный дом, не уточнив, что именно там находится. Выглядело это так, как будто человек просит для друзей или для себя узнать состояние дома – жилой ли. Когда из этого дома вышли автоматчики, то ты понимаешь, что этот до мочень жилой – он просто захвачен и в нем – казарма боевиков. Это находится среди частного сектора, и у тебя нет подозрений, что этот дом как-то отличается от других – это обычный дом. И, конечно, если это какой-то тайный штаб, то онии не будут вывешивать надпись «Это тайный штаб». Там не было символики, ничего.
Я помню этот день очень хорошо. Я выехала из дома – планировала посидеть в интернете. У нас тогда в Луганске одна точка была, где можно было воспользоваться интеренетом – такая тоже роскошь. Потом, думала, пойду домой, сделаю маникюр, думала какой лак выбрать. Думала: по пути заеду, сфотографирую и дальше буду заниматься своими делами. Но жизнь изменили непоправимые события».
В плену Мария пробыла более года. Свои воспоминания об этом периоде она написала в Дневнике для сайта Радио Свобода.
«Переломный момент был 27 июля – когда меня и Анатолия Полякова забрали из СИЗО на обмен. Нас везли с мигалками, очень быстро. Но этот обмен сорвался.
Сепары привозили вместо меня других девушек. Причем, украинская сторона говорит: «Ребята, вы чего?». Ну вот как-то так – то ли перепутали, то ли какие-то подлянки такие делали. Не знаю, с какой целью. После этого несколько раз были: вот-вот-вот обмен… Вот завтра уже свобода. И был последний тяжелый, переломный для меня момент, мне казалось, что моя жизнь разбита и бессмысленна, когда мне объявили, что завтра точно обмен и троих моих соседей отпускают на свободу и ведут на обмен, а меня нет, мне в этот момент показалось, что все – нет смысла ни с чем бороться, нужно просто лежать и ждать пока умрешь, чтобы не страдать».
Марию Варфоломееву обменяли 3 марта 2016 года на гражданку Украины, которую обвиняли в сотрудничестве с боевиками, и снайпера из России.
«Он россиянин, снайпер – у него были документы российского снайпера. Он потом нашед меня в соцсетях, ему было интересно, что я за человек. Он попытался со мной подружиться, я сказала – нет. А смысл?
Меня везли с мигалками. Кортеж целый – несколько машин, автоматчики. Я еду по Луганску, и на меня смотрят бабульки, прохожие и думают, наверно: «Какого-то министра везут!», а это я – маленькая скромная девочка. В этот день меня привезли, мы стоим и очень долго нет украинской стороны. Тишина. Где-то разрываются снаряды, идет бой, вороны каркают. Кажется: сейчас будет «облом», если ничего не произойдет. Сепары говорят: «ты никому не нужна, укропы за тобой не едут». Это был, конечно, напряженный момент и я решила, что в этот раз буду верить до конца. И тот момент, когда появилась машина с нашими СБУ-шниками, нашими военными, это был космос, очень круто.
Клево было видеть свою символику – аж голова кружилась. Везде – на бронетехнике, на военных, кругом развешаны украинские флаги. У меня все время была мысль: а что, так можно? А что, так бывает? И мы потом ехали по дороге и кругом все столбы были украшены украинской символикой. У меня первое время было ощущение: как это так, почему это можно, почему за это никто не стреляет.
Мои друзья смеются, когда видят мои сумки на видео с момента освобождения. «Маша, что у тебя?» Не знаю, но за год накапливаешь. Мне могли передавать передачки «со свободы». Ты же не просто находишься там – ты живешь, тебе нужен какой-то быт и те две сумки – это был минимум. Я друзьям раздарила еду, какие-то нужные вещи, баночки. То есть другим ребятам, которые там остались. Конечно, твоя жизнь не состоит из того, что ты постоянно сидищь и смотришь в стенку. Ты с кем-то общаешься, не сидишь все время сам, какие-то события все время происходят.
Когда я читаю новости о том, как страдают в Луганске от репрессий, несправедливостей от так называемой власти. Мне жалко, конечно, патриотов, которые были против этого. Но люди, которые сами кричали: «Путин, введи войска!» и потом им это не нравится – они получили то, что хотели. Может, не в той форме, в какой им бы хотелось, но мы неоднократно говорили, что так и будет и, когда это произошло… Мне их не жаль. Мы когда говорили, даже не знали, что будет настолько плохо – мы думали будет в разы легче».