«Громадське радио»
Гостья студии — Елена Хаустова, доктор медицинских наук, профессор кафедры психосоматической медицины и психотерапии Национального медицинского университета им. Богомольца.
Лариса Денисенко: Если ли какие-то программы, которые запущены в Украине, и сфокусированы на проблемы людей, столкнувшихся с военным конфликтом: для детей, которые видели обстрелы, для военных, которые участвовали и получили психологическую травму иного рода?
Елена Хаустова: Прежде всего хочу сказать, что нормальная реакция нормального человека на ненормальные обстоятельства обязательно должна быть. То есть люди, которые попадают в эти условия, должны испытывать стресс. Это реакция на ненормальную для человека, экстремальную ситуацию.
Депрессия – полезное состояние, потому что в этот момент человек внутри себя расставляет по полочкам все события и свои поступки
Ирина Славинская: То есть стресс возникнуть должен?
Елена Хаустова: Обязательно. Человек попадает в зону огромного дискомфорта, и он реагирует пульсом, давлением, нарушением сна, появлением тревоги — это абсолютно нормально.
Но дальше мы смотрим, насколько это меняет его ежедневное функционирование. Ведь, когда человек переживает какую-либо ситуацию, важно не только его переживание, но и то, что с ним происходит дальше.
Анализ может начаться только тогда, когда ситуация уже закончилась, — ревизия континуального стресса: что происходило, насколько человек действовал правильно, что было вокруг него.
И в зависимости от того насколько успешно или неуспешно человек пройдет период континуального стресса, он останется в зоне здоровья или выйти в зону болезни.
Наверное, самая большая беда Украины в том, что у нас слишком большое желание помогать. Каждый заходит со своей стороны, и иногда, вместо того, чтобы помочь сделать ревизию — направить человека вперед, а не к воспоминаниям, наоборот, приносит вред.
Когда человек внутри себя отработал ситуацию, она для него уже не болит
Соответственно, заниматься подобными вещами должен не просто психолог, а подготовленный грамотный психолог, который знает, как работать с людьми, которые пережили подобные стрессовые ситуации.
Когда конфликт только начинался, мы делали тренинги для социальных работников, и они уже тогда у нас получали первичные психологические знания. Потому что пострадавшие тогда не готовы были идти к специалистам с приставкой пси-, но в социальные службы шли более охотно.
Лариса Денисенко: Что нужно знать каждому из нас, чтобы не навредить человеку, который пережил стресс? И чего не допускать в разговорах с людьми, которые были подвержены, к примеру, насилию?
Елена Хаустова: Самое главное — быть с этим человеком рядом.
Лариса Денисенко: А если человек не хочет этого присутствия и уходит в себя?
Елена Хаустова: Тогда не обязательно разговаривать, можно просто накинуть плед на плечи, принести чашку вкусного чая, допустить какой-то минимальный тактильный контакт и т.д. И такими невербальными и ненавязчивыми методами дать понять, что человек не один. Если человек не хочет говорит на болезненные темы, не надо его заставлять, когда-то прорвет и он расскажет сам.
Можно найти в прошлом то, что захватывало и было хобби, и перенести на сегодняшний день.
Многие программы по реабилитации сейчас предусматривают возможность обучения, то есть человека сразу переключают на будущее, он идет вперед и что-то планирует.
Ирина Славинская: Я вспоминаю разговор с психологом Ларисой Волошиной, которая говорила об опыте переселенцев, что удобнее воспринимать переезд, как самопридумывание заново — новая жизнь, новый «я».
Елена Хаустова: Это касается тех, у кого есть ресурс — это придумать. Мы сейчас изучаем то, что происходит не только с переселенцами, но и с инвалидами по психическому и соматическому заболеваниям и с людьми, которые за ними ухаживают.
Мы обнаружили, что наличие психического заболевания, как ни парадоксально, в какой-то степени даже защищает человека от дополнительной травматизации. В то же время те, у кого существует инвалидность по соматическому заболеванию как раз и оказываются наиболее уязвимыми. Они мало того, что потеряли привычное место жительство и друзей, но и потеряли привычный алгоритм медицинской помощи, который они получали, а для них это очень важно.
Но что больше всего нас встревожило, это то, что в этих условиях начинает формироваться состояние выученной беспомощности. Это значит, что человек ощущает себя неспособным спланировать и принять решение, он как бы потерялся в новой жизни. И чем больше на первых порах опекали этих людей, тем больше они углубились в это состояние выученной беспомощности.
Лариса Денисенко: Что делать, если человек в таком состоянии «окуклился» и ему так комфортно?
Елена Хаустова: Если возникает стрессовая реакция, то обязательно будут определенные стадии: шок, отрицание, депрессия, принятие. И когда человек доходит до стадии депрессии, ему действительно хочется «окуклиться». Нам важно понимать, что такой период будет, главное, чтобы он был не слишком глубоким и длинным.
Сама по себе депрессия — полезное состояние, потому что в этот момент человек внутри себя расставляет по полочкам все события и свои поступки. И когда он это все разложил по полочкам, это становится его базисом, и он с этой ступеньки идет дальше. Ведь когда человек внутри себя отработал ситуацию, она для него уже не болит.
Именно поэтому важно быть рядом, подбадривать где-то вербально и не вербально, и попытаться найти те пункты, которые именно для этого человека будут важны: кому-то важно, чтобы не заболела собака, кому-то важно перевезти куда-то ребенка, кому-то важно достроить карьеру и т. д.
Ирина Славинская: Есть некая грань между здоровьем и болезнью: депрессия может быть нормальным состоянием или затянуться, стресс может быть полезным способом собрать себя или разрушительным. Если говорить об этой границе, когда речь идет о стрессовых ситуациях и полученных травмах в зоне военного конфликта, то как ее увидеть?
Елена Хаустова: Если в течении 4-5 дней после стрессовой ситуации человек не возвращается потихоньку к себе, то мы говорим о том, что у него, возможно, уже возникло психиатрическое состояние — острая реакция на стресс: нарушение сна, нарушение поведения и т. д.
Если через месяц все приходит в норму, значит он выздоровел. Если нет, — мы оцениваем дальше, есть ли симптомы посттравматического расстройства: гипервозбуждение, онемение, возвращение в те ситуации, которые были, то есть симптомы болезни.
Ирина Славинская: Семья может это увидеть невооруженным глазом?
Елена Хаустова: Семья может заметить, что человек стал раздражительным и конфликтным, с пол-оборота срывается, замыкается в себе, не хочет говорить, плохо спит и т.д. То есть если семья видит, что в поведении произошли изменения, то нужно рекомендовать человеку идти к психологу.
Лариса Денисенко: Хотелось бы поговорить о жертвах домашнего насилия. Существуют ли в Украине программы, которые направлены на то, чтобы помочь именно таким людям?
Елена Хаустова: Существуют отдельная помощь жертвам насилия, даже в Интернете я находила упоминание о том, что есть центр помощи жертвам пыток, то есть в этом направлении кто-то работает.
Но глобального структурированного направления, к сожалению, нет.