facebook
--:--
--:--
Ввімкнути звук
Прямий ефiр
Аудіоновини

Герои погибают не так, как показывают в фильмах, — режиссер спектакля «Товар»

27 марта в 20:00 в киевском Центре Науки и Искусства «DIYA» состоится спектакль Алика Сардаряня «Товар»

Герои погибают не так, как показывают в фильмах, — режиссер спектакля «Товар»
Слухати на подкаст-платформах
Як слухати Громадське радіо
1x
Прослухати
--:--
--:--

В студии Громадського радио — режиссер Алик Сардарян.

Татьяна Курсанова: Расскажите свою историю. Вы прошли и Майдан, и войну. Я читала о том, что на войну вы попали с родителями.

Алик Сардарян: Я не какой-то мега-солдат или герой войны. Солдат из меня, откровенно говоря, был не самый лучший. Потом у меня были не совсем удачные крымские приключения.

Михаил Кукин: Вас там задерживали?

Алик Сардарян: Да. Это отдельная история, очень длинная.

Михаил Кукин: Расскажите коротко.

Алик Сардарян: Я тесно познакомился с бывшими сотрудниками «Беркута» на одном из так называемых блокпостов в Крыму. Это было в начале марта 2014 года. Я был там с подругой. Уехать оттуда у нас получилось 16 марта, как раз тогда, когда был референдум.

Я долго готовился к тому, чтобы записаться в армию. Я очень долго думал о том, могу ли я взять в руки оружие. Но когда я принял это решение, я рассказал об этом родителям. Они сказали: «Раз ты идешь, что мы, хуже, что ли?» И мы все вместе пошли и записались. Нас взяли, потому что это было сразу после Иловайска.

Михаил Кукин: Простите, а маме сколько лет?

Алик Сардарян: На тот момент было 45.

Михаил Кукин: И ее взяли?

Алик Сардарян: Да. Насколько я понимаю, тогда брали всех. Тогда медпроверки были очень формальными.

Михаил Кукин: Но хорошо ли это для армии?

Алик Сардарян: На тот момент, насколько я понимаю, это было необходимо. Потому что у нас даже не было «учебки». Нас готовили один день, а потом сразу отправили.

Михаил Кукин: Где вы были в армии? Все вместе?

Алик Сардарян: Сначала мы втроем были в батальоне Кульчицкого. Потом, когда начали формировать отдельную медицинскую роту, маме предложили туда перейти, потому что когда-то она получила специализацию военной медсестры. Мне тоже предложили, и я согласился. Я прошел несколько курсов по тактической медицине. Отец в это время прошел переобучение. Он был минометчиком. Таким образом первую ротацию мы провели вместе, а во время второй ротации нас с мамой закинули в Артемовск. Отец практически все время провел в Станице Луганской.

Татьяна Курманова: Между прочим, Алик прошел Дебальцевский котел. Многие СМИ писали, что вы едва вышли.

Алик Сардарян: Едва вышел… Не знаю, насколько это подходящий термин. Точно так же, как и все остальные.

Михаил Кукин: Давайте сформулируем это по-другому. Вы были среди тех, кому повезло выйти.

Алик Сардарян: Да. Так можно сказать.

Ну, мрак. Что я могу сказать?

Михаил Кукин: Кто, на ваш взгляд, в этом виноват?

Алик Сардарян: Я не могу сказать, что пошло не так и что нужно было сделать. У меня есть чувство, что можно было бы сделать что-то по-другому, и тогда этого можно было бы избежать. Но это только чувство. Я не могу его аргументировать.

Михаил Кукин: Потому что вы «плохой солдат»?

Алик Сардарян: Я не обладаю полнотой информации. У меня нет той информации, которая была у людей в штабе.

Михаил Кукин: Вы демобилизовались после этого или через какое-то время?

Алик Сардарян: Через какое-то время. Но я в основном был в Киеве. Была еще одна ротация на востоке, но время от времени я был в Киеве и читал солдатам тренинги по тактической медицине.

Михаил Кукин: То есть были на службе, но уже не там.

Алик Сардарян: Да. Это было после вторых «минских».

Михаил Кукин: А родители?

Алик Сардарян: Отец ушел сразу, а маму демобилизовали вместе со мной.

Татьяна Курманова: Когда у вас родилась идея моноспектакля? Было ли это частью преодоления?

Алик Сардарян: Я познакомился и подружился с Георгом Жено. Мы познакомились, когда я ездил в Николаевку. Я ездил в отпуск между ротациями, чтобы поработать с детьми. Он рассказал, что у него есть идея создать такой театр. Я познакомил его с ребятами, которые могли помощь с помещением и так далее. Как-то, когда я был в очередном отпуске, он позвонил мне и сказал, что они делают «Документальные дни». Он предложил мне сделать эскиз спектакля на 15–20 минут. Я начал думать, о чем я хочу это сделать. В тот момент и сейчас тоже меня дергает то, что у нас максимально героизируют войну. Там есть какие-то героические моменты, некоторые ребята ведут себя просто невероятно. Но герои погибают не так, как показывают в фильмах. Они не гимн Украины поют перед смертью. Это очень жуткое зрелище. Это очень тяжело перенести. И я хотел поговорить об этом.

Татьяна Курманова: Я видела видео-отрывки спектакля. Меня больше всего поразил эпизод, когда приходит боец, видит сепаратиста и спрашивает: «Почему не расстреляли?». А потом он ему подушку приносит.

Алик Сардарян: Да. Было такое.

Михаил Кукин: Речь о том, что на войне не все черно-белое?

Алик Сардарян: Нет. Скорее, речь о том, что есть люди, которые в любой ситуации пытаются сохранить в себе человечность. Это немного другое.

Когда этот парень зашел, он его ненавидел. Потому что для него в тот момент это был не ребенок, а человек в русской военной форме. Да, он был ранен, но это был человек, который скорее всего стрелял в его товарищей. Мысль о том, что его можно было бы застрелить, возникла у него исходя из того, что он воспринимал его как врага. Потом мы с ним стояли и курили. Его звали Миша. Он погиб через день после этого. Тогда он мне сказал: «Сначала у меня такая мысль появилась, а потом я понял, что он человек, и что ему холодно». Поэтому он подложил ему подушку пол голову — не потому что он ему сочувствует, а потому что он на секунду прочувствовал холод, который испытывал этот человек.

Татьяна Курманова: Многие мои знакомые, прошедшие войну, пытаются забыть какие-то эпизоды, а вы проговариваете это. Снова и снова. Не тяжело?

Алик Сардарян: Во-первых, у нас в театре есть настоящий военный психотерапевт Леша. С ним можно пообщаться в любой момент. Он мне помогал. Во-вторых, мне было легче. В тот момент, когда я это рассказал, я от этого дистанцировался. В какой-то момент это стало не моей личной историей, а спектаклем.

Михаил Кукин: В воскресенье эта история будет еще раз рассказана. Рассказывать еще и еще — это не бередить рану?

Алик Сардарян: Нет.

Татьяна Курманова: Вы сами написали текст?

Алик Сардарян: Да.

Татьяна Курманова: Когда вы попали на войну, что было самым сложным в вашей работе?

Алик Сардарян: Я об этом и говорю в спектакле. Нам приходилось несколько раз сообщать близким погибших о смерти их близких. Наверное, это самое сложное в этой работе. Потому что их реакция может быть непредсказуемой. В первую очередь ты просто не можешь подобрать слова.

Татьяна Курманова: Почему «Товар»?

Алик Сардарян: Мне все говорили, что не стоит так называть спектакль. И только Георг меня поддерживал. Я просто изначально задумывал одно, а в результате получилось совсем другое. Но название я дал еще до того, как доделал спектакль. Моя девушка Настя, которая разбирается в этих вещах, говорила мне: «Не дай Бог. Только не «Товар». То же самое говорила Наташа Ворожбит.

Татьяна Курманова: Потому что люди могут обидеться?

Алик Сардарян: Нет. Потому что название не подходит под текст.

Михаил Кукин: Вы имели в виду, что люди — товар на войне?

Алик Сардарян: Что-то в этом роде. Скорее, человеческие страдания — это товар на войне. У Сьюзен Зонтаг есть классная формулировка — «порнография насилия», когда люди смотрят на насилие не как на что-то, что должно у них вызвать какой-то катарсис, а как на порнографию. Изначально я думал о том, что смерть как таковая становится каким-то странным товаром, которым все по-своему пытаются торговать.

Михаил Кукин: Но ведь не только во время войны.

Алик Сардарян: Да, но во время войны это выпячивается.

Михаил Кукин: Можно ли это побороть отдельным моноспектаклем?

Алик Сардарян: Во-первых, у меня чуть-чуть поменялись взгляды. Во-вторых, это название действительно не подходит под текст. Одна из зрительниц восприняла это название как то, что мы пытаемся торговаться за жизнь. То есть в тот момент, когда мы ставим капельницы или что-то в этом роде, мы пытаемся выторговать человека у смерти. Конечно, это очень пафосно и эпично. Я с этим не совсем согласен. Но это хотя бы более-менее красивое объяснение.

Я думал о том, что у меня есть опыт и я могу его более-менее адекватно передать. За счет того, что я сам буду об этом рассказывать, у зрителей возникнет больше сопереживания. Хотя некоторые театральные деятели говорят, что актер не переживает эмоции автора.

Я стараюсь максимально отойти от манипуляций. У меня нет никаких оценок в спектакле. Я просто рассказываю, что я чувствовал, не говоря о том, как я это чувствовал.

Поділитися

Може бути цікаво

Українська армія не вперше складається з добровольців — історик та офіцер ЗСУ Олександр Алфьоров

Українська армія не вперше складається з добровольців — історик та офіцер ЗСУ Олександр Алфьоров

Держава дає максимум 6 місяців реабілітації для важких поранень — директорка фонду «Після служби»

Держава дає максимум 6 місяців реабілітації для важких поранень — директорка фонду «Після служби»

Браузер Сeno важливо встановлювати і на неокупованих територіях — експерт

Браузер Сeno важливо встановлювати і на неокупованих територіях — експерт

США слабшають, членство в НАТО не дає дієвого захисту — експерт

США слабшають, членство в НАТО не дає дієвого захисту — експерт