Как Ингушетия протестует против передачи земли Чечне. Интервью с журналистом BBC

Журналист российской службы BBC Илья Барабанов наблюдает за событиями, которые разворачиваются вокруг двух республик Российской Федерации — Ингушетии и Чечни. Несколько дней он провел в Магасе, столице Ингушетии, когда там только начинались протесты против территориальных изменений. О том, как от требований не принимать соглашение о границе люди перешли к требованиям отставки главы республики Юнус-Бека Евкурова, Илья Барабанов рассказал в эфире Громадського радио.

— В чем суть конфликта?

– Два главы республик – Юнус-Бек Евкуров и Рамзан Кадыров – абсолютно кулуарно, тайно, между собой договорились о сдвиге административной границы двух регионов в пользу Чеченской республики. Несколько тысяч гектаров земли отошли от Ингушетии Чечне.

Во-первых, это важные для Ингушетии земли с точки зрения истории. Там находятся так называемые родовые башни, которые принадлежат известным ингушским тейпам («тейп» — род, племя — ред.). Во-вторых, Сунженский район, как полагают еще с советских времен, может быть богат нефтью. Совсем недавно Рамзан Кадыров в свою пользу получил «Чеченнефтехимпром» от «Роснефти» Игоря Сечина. У него был понятный интерес к этим землям.

— Что такое родовые башни?

– В Ингушетии, в Чечне и в других северокавказских республиках во многом жизнь определяют не общественные или политические движения и партии. Там жизнь во многом строится вокруг консенсуса самых известных и влиятельных семей, которые называются тейпами. Это роды, которые имеют очень богатую и долгую историю. Ингушские тейпы строили себе в горах родовые башни  – памятники истории и архитектуры. Несколько таких башен, очень важных для ингушского народа, сейчас отходит Чечне.

— И сейчас в Ингушетии мы увидели массовые акции протеста…

– Люди взбунтовались, потому что они об этом узнали фактически постфактум – из лент новостей. С ними никто не посоветовался. Это больше всего ударило по самолюбию людей. Никто не посоветовался с теми самыми старейшинами, как это принято на Северном Кавказе, с тейпами.

Сначала разного рода главы семейств начали выступать с осуждением соглашения о границах. Потом они призвали людей выйти на улицы. Вот уже больше недели в столице Ингушетии продолжается бессрочная акция протеста, которая всячески замалчивается государственными и федеральными российскими СМИ. Они делают вид, что в Ингушетии ничего не происходит.

— Какой процент населения Ингушетии вышел на эти протесты?

– На улицы Магаса выходило до 15 тысяч человек – это для Ингушетии весьма серьезная цифра. Все население республики едва превышает 400 тысяч. Люди говорили, что таких акций протеста не было со времен начала 90-х, когда разваливался Советский Союз.

— Такая непокорность и публичное высказывание несогласия с действиями власти – насколько это типично для кавказских регионов?

– Такое крайне тяжело себе представить в современной Чечне, в которой все задавлено кадыровскими силовиками и лично Рамзаном Кадыровым. В общем и целом Северный Кавказ всегда отличался вольнолюбием и свободомыслием. Если их устои и авторитеты подвергают сомнению, люди готовы их защищать и бороться за них. Это тот случай, когда федеральная власть в Кремле и руководство республики не просчитали последствия своих поступков. Они думали, что люди молча проглотят это. А люди возмутились и вышли. Это для всех властей стало большим неприятным сюрпризом.

— Как проходят эти акции? Меня поразило, что силовики во время молитв тоже присоединялись к протестующим.

– Да. Тут важно понимать, что у этого региона есть своя специфика, поскольку республика маленькая, все приходятся друг другу родственниками, все знакомы через одни-двое рук. О разгоне даже речи не шло. Все понимали, что если акцию протеста разгонят, то на следующий день выйдет вся республика и это будет другой уровень конфликта.

Силовики с самого начала поставили себя так, что они обеспечивают безопасность. Очень активно по республике расходятся слухи о том, что ингушские силовики со своей стороны не пускают в регион коллег из других регионов, которые якобы въехали как раз для того, чтобы разогнать акции протеста. В этом смысле между протестующими и правоохранительными органами есть некий консенсус и взаимопонимание.

— Что делают протестующие во время акций? Ставят ли палатки? Я пытаюсь понять, как это происходит, чтобы сравнить с Украиной.

– Я в первый день пытался сравнивать с тем, что видел на Майдане в 2013-2014 годах. В какой-то момент мимо нас молодежь понесла скамейки из сквера. Мы с коллегами подумали: «Будут сооружать баррикады». Потом оказалось, что нет. Скамейки несли потому, что вместе с молодежью на акции вышло огромное количество стариков – старейшин. Чтобы им было удобно сидеть, молодежь приносила скамейки.

Было и что-то общее. Очень оперативно была налажена поставка питания и чая, чтобы люди не мерзли. Там по вечерам бывает довольно холодно, а люди остаются на площади всю ночь.

В плане самоорганизации какие-то общие черты были. Республиканские власти со своей стороны делали все, чтобы люди разошлись. Сначала они вырубили мобильный интернет на территории всего региона – мобильный интернет больше недели не работает. Они потребовали от всех кафе в Магасе закрыться, чтобы протестующие не могли там греться, покупать чай и продукты.

Эту проблему пришлось решать самим, но они быстро справились. В мусульманском обществе не принято, чтобы женщины митинговали вместе с мужчинами. В первый день участие в акции принимали в первую очередь мужчины. Чуть в сторонке кружками стояли женщины и молча их поддерживали. Когда стало понятно, что процесс затягивается и надо как-то налаживать здесь жизнь, женщины взяли управление в свои руки. Они наладили кухни, шатры с едой и с чаем, начали активно принимать участие в жизни митинга. В этом смысле есть региональная и религиозная специфика всего происходящего. Но и некие схожие черты тоже можно найти.

— Что происходит по факту? Руководители республик подписали договор, его ратифицировали местные парламенты. И все началось с того, что не все депутаты в Ингушетии признали, что они голосовали за ратификацию?

– Митинги начались в тот день, когда за ратификацию соглашения должен был голосовать ингушский парламент. Люди вышли к зданию Народного Собрания Ингушетии, чтобы призвать депутатов не голосовать.

Голосование все же состоялось. Но парламентарии сразу заявили, что оно было сфальсифицировано и они проголосовали против: во-первых, в обход регламенту голосование было объявлено закрытым, во-вторых, их голоса посчитали совсем не так, как они проголосовали. Это добавило масла в огонь. Уже ровно неделю люди требуют отставки главы региона. Человек их сначала обманул и кулуарно договорился с Рамзаном Кадыровым о передаче территорий Чечне, потом непонятно как провел процедуру подписания и ратификации этого соглашения. Требования людей в этом смысле радикализируются.

— Пока их основное требование – отставка главы Ингушетии?

– Отставка главы региона, пересмотр соглашения, отмена его ратификации и никакой передачи земель Чечне. Ингушетия – самый маленький из многочисленных регионов РФ. При этом они довольно часто сталкиваются с тем, что у их маленького региона в пользу соседей отбирают землю.

В 1992-м году была очень кровавая история – резня между ингушами и осетинами за пригородный район, который остался за Северной Осетией. Этот пригородный район – большая травма для маленького народа. Когда сейчас происходит история с передачей земель Чечне, это болезненно воспринимается в обществе.

— Какова роль Москвы в этом конфликте?

– Москва показательно дистанцировалась от обсуждения всего этого. Она говорит о том, что это дело региональных властей. Но мы понимаем, что такие вопросы Евкуров и Кадыров не могли бы решать, не согласовав все с Москвой. Самый главный вопрос: зачем это все самому главе Ингушетии. Единственная более-менее адекватная версия, которую я услышал в Ингушетии, что буквально в сентябре Евкуров был переутвержден на третий губернаторский срок и якобы в переговорах о продлении полномочий ему помог Рамзан Кадыров, у которого влияние в Москве больше. В благодарность за это Евкуров пошел на передачу земель.

— Наверняка и протестующее понимают, что вопрос решался не без участия Кремля. Не возникает ли там призывов об отъединении от России?

– Таких призывов не возникает, поскольку у людей очень свежи в памяти две Чеченские войны, когда куда более сильная и крупная Чечня пыталась заявить о каких-то попытках отделения. В этом смысле крошечной Ингушетии сложно претендовать на какую-то самостоятельность и отделение.

Я бы скорее говорил о том, что общество очень любопытным образом делится на две категории. Северный Кавказ относится к зоне так называемых электоральных аномалий. Это те территории, у которых, по сути, нет избирательного права.  Когда там проходят федеральные выборы, «Единая Россия» и Владимир Путин традиционно получают в этих республиках по 80-90% голосов. Мы не знаем, как на самом деле голосуют люди. Там по факту никто не считает голоса – рисуют на выходе результаты. Получаются весьма космические и красивые для Москвы данные.

Люди на местах, когда случился конфликт, парадоксальным образом разделились на две части. Одну из них я бы определил как конформистов, они говорят: «Как же так, мы же за Владимира Владимировича проголосовали, дали ему 90%! Пускай он прислушается к нам и учтет интересы нашего региона».  Это люди пенсионного возраста, женщины. Есть более активная часть населения: молодежь, средний класс, люди с высшим образованием. Они аккуратно, но вполне четко проговаривают: «Можно сколько угодно бороться с Евкуровым, но мы понимаем, что корень всех бед не здесь, а в Кремле. Пока там сидят те люди, которые сидят, никто к нам не будет прислушиваться».

— Какими могут быть последствия нынешних протестов?

— Сейчас и Евкуров, и Кремль оказались в довольно неприятной ситуации, когда не очень понятно, как из нее выходить, сохранив лицо. Отступать никто не хочет. Рамзан Кадыров отдавать земли тоже не захочет. Отправлять в отставку Евкурова, который буквально полтора месяца назад был переназначен на новый срок, — тоже как-то глупо.

Слушайте полную версию разговора в прикрепленном звуковом файле.