Луганск. Простить нельзя оставить

─ Мені опьять смска прийшла з Ощадбанку, що моя карточка заблокірована. А я ж був недавно, звірявся.

─ А мені за п’ять лєт ні одної смски не приходило. Ти візьми подзвони на «гарячу лінію». У них є. Безкоштовно. В мене жінка завжди туди дзвонить.

─ А куди вона зараз за пєнсією їзде?

─ У Станицю. Там же поробили ці банки. Так воно бистрєє стало.

─ А я в Маріуполь їздю.

─ Та то далеко.

─ Так я ж там і отдихну, і рибу куплю. Правда стала дорожча, чім у нас. Раньше було і мяса там куплю, а тепер нільзя. Захарчєнко запретив. Чи синок його. Тільки шоб його [фірми] тут купляли.

─ Ой. Да поробили тут нам.

─ Свадьбу в Маліновкє.

К сожалению, это не свадьба, это уже шестой год оккупированная территория Украины. Я еду в общественном транспорте в маленьком городке в 62 км от Луганска. Жарко, душно, автобус набит людьми. ПАЗ образца года так 1999 еле тянется холмистой дорогой Донецкого кряжа. Откуда достали этого железного динозавра не представляю. Новые автобусы, которые ходили до областного центра перед началом войны, исчезли сразу после прихода россиян.

Пока мы едем к Луганску, за окном и в автобусе ─ Украина, с загорелыми и морщинистыми лицами селян, с запахом высохшей травы, голубым небом, золотистым полем и бесподобным суржиком. Здесь я не боюсь говорить на украинском, а в Луганске просто не рискую.

Политические убеждения

Луганск выглядит пророссийским и настроенным против Украины. И это не удивительно спустя 5 лет оккупации. Мне интересно знать, хотят ли луганчане назад в Украину. Но на оккупированной территории не охотно говорят о политике. Независимо от взглядов, всем надоели разговоры и конфликты на эту тему. Люди отучились публично высказывать свои политические убеждения, не говоря о том, чтобы добровольно выходить на митинги и протесты. Это вопрос выживания, когда на один квадратный километр так много оружия.

Проукраински настроенные люди в андеграунде. Общаясь со сторонниками «путинизма», замечаю, что они спрыгивают с темы, или при случайной встрече, делают вид, что не узнали. Но как бы ни хотелось говорить по-русски и не соглашаться с политикой Киева, жизнь за эти годы изменилась в худшую сторону. И с этим трудно не согласится, независимо от убеждений.

Дороги и коммунальные услуги

Я не пробыла в городе и недели, поэтому не успела проникнутся всеми достоинства молодой т.н. республики. И не делала качественных фото, потому что на улицах много боевиков, а мне светится с фотоаппаратом совсем не хочется.

Пишу то, о чём слышала от местных жителей. Многие жалуются, особенно в Каменнобродском районе, что почасовой график подачи холодной и горячей воды.

В пригородах и посёлках отключают на сутки и дольше электричество для профилактики или ремонта после грозы.

Тарифы на отопление на оккупированной части дешевле, чем на подконтрольной. Но в тех домах, где были холодными трубы до войны, ничего не поменялось. По улицам гуляют стаи бездомных собак, одну из них я встретила в центре города возле филармонии.

Дороги в Луганске более-менее сносные, но за пределами города много дырок и ухабин. Никто не обрезает на обочинах деревья и кустарники. За пять лет мелкие побеги превратились в ветви и значительно ухудшают видимость для автомобилистов. Спасает то, что движения за городом меньше, чем было до войны. Остановки тоже уже не окрашивают в триколор, как это было стихийно в 2014 году.

 Пропаганда и охрана порядка

«Зато посмотри, какие у нас розы!», ─ спокойно замечает моя знакомая, когда говорю, что не чувствую безопасности в родном городе. И я честно не знаю: это была шутка с её стороны или серьёзный аргумент в защиту Луганска.

Первый день с непривычки меня штормило от российской символики и лозунгов на зданиях в стиле 40-х годов. Запомнился барельеф на магазине детской одежды «Растопчем фашистскую гадину».

А вот обнадёживающий бигборд от т. н. гуманитарной миссии «Мир Луганщины», финансируемой Россией: «Дорог много. Но путь один» требует уточнения. Это они про путь на кладбище, но вроде все и так в курсе, зачем же варьировать события?

Зашла в маленький продуктовый магазинчик за мороженным, где охранник с автоматом больше половины моего роста. Захваченные отделения банков тоже охраняют будто тюремную камеру, и конечно же больше всего боевиков на центральной площади возле бывшей облгосадминистрации, которую ныне занимают номинальные вожаки непризнанной «ЛНР».

Враждебным и издевательским выглядит памятник в парке Молодой гвардии: боевик. за ногой которого прячется маленький мальчик и надпись: «в благодарность российским добровольцам, защитившим Донбасс». Безотказная пропаганда, правда если мне не изменяют познания, то даже в криминальном мире не используют детей, чего не скажешь о мире террористов.

На следующий день встречаю друзей детства, которые безумно рады меня видеть и просят не ассоциировать их с тем, что здесь происходит, говорят, что верят в Украину и пытаются абстрагироваться от окружающей действительности. Становится немного легче.

Медицина и образование

В аптеках значительно ухудшился выбор лекарств. Цены вдвое дороже украинских. Практически каждый, кто едет в Украину или Россию, везут назад лекарства себе, родственникам и соседям как подарки. Недостаточно для такого большого города медицинских специалистов и учителей. Моему знакомому необходимо было сделать рентген, но оказалось, что в 8 поликлинике (центр города) уволился весь отдел рентгенологов.

Тяжелее всем, как по мне, приходится образованию, потому что строить новую страну на одном патриотизме — дело непростое. Учителя из собственной зарплаты тратят деньги на канцелярию и другой рабочий материал. Детей нагружают постоянными патриотическими конкурсами, концертами и флешмобами, от которых у нормального человека подёргивается глаз. Могу предположить, что в украинской школе существует что-то подобное. Но если у нас в основе патриотического воспитания лежат исторические и культурные принципы, то в школе т.н. «ЛНР» работает только пропаганда и политика страны-агрессора —России.

Выпускникам, которые хотят поступить в украинские вузы сложно найти сильных и неангажированных репетиторов по истории. Украинский язык и литературу продолжают изучать в школах как отдельный язык, но это скорее тоже политический жест, чем культурный.

В вузах т.н. «ЛНР» учатся 4 года, потом едут защищать диплом, например, в Ростовскую или Белгородскую область. Образование в «ЛНР» действительно дешёвое. Не понимаю, кому в голову придёт платить за диплом т.н. республики, но такие люди тоже есть. Студентов не стало меньше, но теперь учатся все, и даже сами преподаватели, чтобы набрать необходимое количество человек для курса. Неоднократно слышала, что поступать в институт направляют и пенсионеров, если они обратились за работой в Центр занятости. Учится предлагают и т.н. ополченцам в бывшем институте внутренних дел им. Э. Дидоренка.

Культурные связи поддерживаются с Абхазией и Южной Осетией, но подробно останавливаться, думаю, не за чем.

Окраина

Жизнь мелких городов выглядит ещё более удручающе. Там сложнее с доставкой продуктов, качеством коммунальных услуг и гуманитарной помощью.

Известно, что оккупированный Донбасс до войны считался депрессивным регионом. Сегодня ветхие здания, не знавшие косметического ремонта (о капитальном уныло промолчим) со времени войны, кажется, скоро начнут осыпаться, асфальт раскрошится на мелкие кусочки, заглохнут автобусы, и только останутся ларьки с рекламой «денежные переводы в Россию».

Транспорт ходит редко особенно в отдалённые посёлки и шахты. Из села некоторые люди ходят пешком на работу по 3-7 км, чтобы доработать до пенсии.

Помню года три назад люди хвастались, что у них из-за комендантского часа уменьшилась преступность. Но это, к сожалению, не так. За время оккупации были убиты уважаемые и известные в мирное время люди предположительно по политическим и криминальным мотивам. Последнее громкое убийство произошло этим летом, в день, когда женщина доктор получила зарплату. Я не слышала, чтобы кого-то наказали или судили за эти преступления.

Мои знакомые жалуются, что ходить по улицам страшно, когда вокруг столько боевиков. До войны они всей семьёй делали покупки в ближайшем супермаркете, теперь в нём казарма боевиков. Бывшая школа на шахте №162 тоже отдана на нужды боевиков. Замечу, что школу закрыли уже 10 лет назад, но соседство с боевиками для местных вовсе не курорт. И жителям некуда и некому жаловаться, достаточно, что их уже «освободили от фашизма».

Не так давно военный лагерь обосновался и в посёлке, где живёт моя бывшая коллега. «Можно было как-то жить, когда их [боевиков] не было. А сейчас невозможно», — признаётся она.

Они с семьёй наконец-то решились выезжать. Знают, что их никто не ждёт, что никакого жилья они не получат. Поживут месяц у родственников, а там снимут квартиру. Если, конечно, сдадут луганским. Знакомая спрашивает: «Почему за пять лет сделано так мало для того, чтобы переселенцам было где жить? Почему Германия строит лагеря для беженцев, а Украина для граждан своей страны не может выделить жилплощадь?».

Мне хочется ответить: «потому что мы не в приоритете своего государства», но она и сама это хорошо знает. Чувствую боль и досаду после этой встречи. Единственно что радует в этом депрессивном районе — отсутствие символики т.н. «ЛНР» и «братского» народа. Наверное, «Мир Луганщины» жалеет на это денег, и правильно делает.

Возвращение

По моим ощущениям, сегодня мало тех, кто по-настоящему верит в «республику». На службу в так называемое «ополчение» шли и идут все, кому деньги не пахнут. Конечно, возвращение Украины им не выгодно из чувства самосохранения. Всё больше тех, кто осознаёт, что они никому не нужны — ни Украине, ни России. Яркие сторонники «путинизма» остаются — это власть и силовики, т.е. те, у кого есть оружие. Проукраинскую позицию приходится скрывать. И, наверное, для меня это и есть ответом на вопрос: хочет ли Луганск в Украину? Хочет, но боится. Одни боятся, что их заберут в «МГБ», другие — в СБУ.

Хочу всё же добавить, что это интересный опыт — наблюдать, как меняется человек под давлением собственных угрызений совести и невозможности что-то изменить обратно. Но он в этом никогда не признаются, потому что признать свои ошибки — значит нести за них ответственность. Пока, к сожалению, ответственность за чужие ошибки в полной мере приходится нести украинским солдатам и добровольцам, их родным и детям.

Катрина Литвин, Луганщина, Громадське радіо