184 дня я задаю себе вопрос: «За что?» — Кузьменко на суде

10 июня Киевский апелляционный суд начал рассмотрение апелляционной жалобы защиты подозреваемой по делу об убийстве журналиста Павла Шеремета, врача и волонтера Юлии Кузьменко на продление срока содержания ее под стражей.

Во время заседания Юлия Кузьменко взяла слово, ее обращение продолжалось 13 минут.

Полный текст речи Юлии Кузьменко

Уважаемая судья, уважаемые присутствующие в зале, на сегодня я нахожусь под арестом 184 дня. Под арестом в принципе, вообще трудно, но труднее находиться под арестом, когда ты не виноват.

Ни я, ни Антоненко, ни Дугарь не совершали этого преступления. Более того, никто из нас не имеет к этому ни малейшего отношения.

Я буду говорить о себе. Все эти 184 дня я задаю себе два вопроса: «за что?» и «почему именно я?». И у меня нет на них ответа. Я не знаю, за что 184 дня мой ребенок ждет меня дома. Это не психологическое воздействие на суд, это — факт.

Эти 184 дня основаны не на фактах, и ​​даже не на доказательствах. Они основаны, как говорил мой защитник, на большом количестве предположений. Они основаны на экспертизах, о которых вы все слышали, все знаете, все помните.
Эти 184 дня основаны на ориентировочном мотиве.

Во-первых, я не понимаю, почему мне в 2016 году надо было хотеть дестабилизации. У меня было где жить, у меня была машина, у меня ребенок, у меня была хорошая зарплата, у меня была работа. Кроме сложностей по работе, потому что это категория А по вредности из-за излучения.

Я не могу сказать, что принадлежу к той категории, которая должна жаловаться. И что это вообще за логика такая: если что-то тебя не устраивает, то хотеть дестабилизации.

Уже сейчас то я знаю, что это все рассматривается в стенах другого суда, но тем не менее есть вопросы, потому что именно эти моменты обеспечили мне этих 184 дня.

Оказывается, что мы применяли какую-то терминологию. Но терминологию я применяю практически ежедневно, у меня специализация. Я — кандидат медицинских наук, завотделением. Есть 200 врожденных пороков сердца, и они между собой комбинируются. Если какая-то терминология непонятна, то укажите, какая именно.

Относительно псевдо. Да, я волонтер. А учитывая то, что практически все ребята, которые воюют, пользуются псевдо или позывными, это вопрос безопасности. И как большинство волонтеров, я не знаю имен и фамилий ребят, которым я помогала, и не должна, по большому счету, их знать. Поэтому — да, позывные используются. Поэтому, пожалуйста, если какие позывные вызывают сомнения, то скажите, какие именно. Ведь за каждым позывным стоит реальный человек.
Также указано, что меня и Антоненко выбрали как людей, которые имеют навыки владения оружием. Во-первых, это фраза, не имеющая никаких фактов. На момент до 20 июля 2016 года перед этим я на Донбассе была в трех поездках, и одна поездка в Харьковскую область. Три поездки на Донбасс — это было полтора суток: приехала, переночевала и поехала, и четверо суток. Самое долгое мое пребывание на Донбассе заняло четверо суток, когда был Дебальцевский котел. Я была в медпункте, помогала девчатам, потому что поступало очень много бойцов.

Сколько я там была, что делала, чем занималась — можно спросить у батальонов, где я была. Есть много свидетелей, которые расскажут, что я там делала. С момента, когда я последний раз была на Донбассе, я долго не ездила, потому что было много волонтеров, и не было необходимости. С конца 2016-го я снова начала ездить, когда количество волонтеров уменьшилось.

18,19,20 июля зафиксировано как я провела по часам, со свидетелями. В те дни я вообще не была на правом берегу, я была там, где проживаю, на Позняках.

Относительно телефонных разговоров. Все те телефонные разговоры были в 2019 году. Там нет ни одного упоминания о Шеремете. Относительно разговоров про «грады», то да, волонтеры иногда могут обсуждать оружие, какую-то ситуацию. Всегда можно вырвать из контекста одну фразу. В материалах есть полностью, о чем мы говорили.

Вопрос сакральной жертвы. Говорят две барышни, одна из которых вообще сидит в декрете. Это абсолютно частный разговор. И из тридцатиминутного разговора вырваны какие-то куски, которые красиво подали.
Но я хочу сказать, что если прослушивать разговоры любого человека в течение месяцев, то, пожалуй, из рецепта борща при правильной нарезке можно сделать хороший террористический акт.

По поводу куда-то уехать. Кроме того, что я не могу уехать в связи с эпидемией, вообще-то несерьезно выглядит.

Я не собираюсь никуда уезжать из этой страны, потому что здесь у меня все. Во-первых, здесь у меня семья, здесь у меня дом, здесь у меня работа, здесь у меня должность. Тут, в принципе все, что есть. Я не олигарх, у меня нет недвижимости за рубежом. Что я заграницей буду делать?

Я в любом случае настроена на возвращение своей репутации. Потому что того, что произошло, как минимум я не заслужила. Я буду на этом настаивать и пройду все инстанции.

Буду заканчивать. От дела Шеремета пострадало много людей.

Я бы просила изменить мне меру пресечения на ту, которая позволит мне быть вместе с моей семьей и моим ребенком.

Спасибо за внимание.

Напомним, 20 июля 2016 года в центре Киева взорвали машину руководителя интернет-издания «Украинская правда» Елены Притулы, в которой находился журналист Павел Шеремет. Он погиб на месте вскоре после взрыва.

Во время брифинга 12 декабря 2019 года правоохранители назвали пятерых подозреваемых по делу об убийстве Павла Шеремета. Это военная медсестра Яна Дугарь, детский хирург Юлия Кузьменко, музыкант Андрей Антоненко и супруги, ветераны войны на Донбассе Инна и Владислав Грищенко, известные по прозвищам «Пума» и «Буча».

Официально о подозрениях сообщили только первым трем. 13 декабря суд избрал им меры пресечения: Дугарь отправили под круглосуточный арест, а Кузьменко и Антоненко — под стражу. Супругам Грищенко не объявили официальных подозрений по делу Шеремета, поскольку сейчас они фигурируют лишь как лица, которые могут владеть определенной информацией.

Следствие считает, что организатором убийства Шеремета был Антоненко. Он, по версии следствия, включил в группу Юлию Кузьменко и Яну Дугарь. Последняя якобы «проводила разведку» возле дома Шеремета и фотографировала на мобильный телефон камеры наблюдения вокруг будущего места преступления. Кузьменко же, по версии следствия, непосредственно закладывала взрывчатку под машину.