Кому нужен «Доступ до правды» на Донбассе?

Активисты ресурса «Доступ до правды» ездили на прифронтовую Донеччину и Луганщину, чтобы научить местных жителей писать информационные запросы в органы власти. Подробнее об этом рассказывает журналистка ресурса «Доступ до правды» Леся Ганжа.

Анастасия Багалика: Что побудило вас поехать и объяснить местным жителям, что такое информационные запросы и как их писать?

Леся Ганжа: Это уже не первый визит «Доступа до правды» на Донбасс и на прифронтовые территории. У нас есть проект, в котором мы пытаемся за один стол усадить местных активистов, журналистов и власть. У нас есть поддержка от NED – фонда, который поддерживает инициативы по развитию демократии, для того, чтобы поездить по Украине и посмотреть, чем живут чиновники, активисты и журналисты.

Мы уже были во Львове и Черновцах. В Черновцах был запрос на такой формат общения, а во Львове его не было. Тогда мы решили посмотреть, что же на востоке – в Славянске и Красноармейске. Индикатором для нас была ситуация именно в Красноармейске. Мы приехали и для того, чтобы нас принять, коворкинг «Вільний простір» открыли на день раньше. Мы привезли плакаты с выставки «Стоп цензуре». В этом году этот конкурс был посвящен теме коррупции и свободы слова. Люди попросили нас оставить плакаты. Им очень понравилось, они хотели повесить их перед мэрией. Мы увидели настолько высокую активность в Красноармейске, что мы осознали правильность своего пути.  

Третий визит состоялся по запросу Олега Ткаченко ­– пастора церкви «Добрая весть». Он попросил приехать и рассказать о запросах на информацию детям Марьинки. 

Андрей Куликов: Где в Северодонецке и Константиновке вы встречались?       

Леся Ганжа: В Северодонецке у нас была встреча в Кризисном медиацентре, а в Константиновке – в Центральной библиотеке. Конечно, аудитории были разные.  В каком-то смысле место диктует, кому приходить. В Кризисном медиацентре были, в основном, журналисты, в библиотеке – граждане.

Анастасия Багалика: Что волнует людей?

Леся Ганжа: Их вопросы достаточно локальны. Как мне показалось, важно другое. После окончания встречи в Северодонецке одна женщина сказала: «Вот вы приехали, все это рассказали, и мы вам очень благодарны, но вы уезжаете и что нам с этим знанием теперь здесь делать?». Понятно, что, когда человек пишет запрос относительно ремонта дороги, его не так интересует, почему она не отремонтирована, как то, чтобы ее наконец-то отремонтировали. Путь от запроса к результату запроса является достаточно сложным. Наши визиты были направлены больше на моральную поддержку людей.

Анастасия Багалика: Чем путь от запроса к результату запроса отличается в Киеве и Константиновке?

Леся Ганжа: Я думаю, что ситуация общая. Оба Майдана расшевелили людей. В Киеве есть больше инициаторов, которые готовы объединяться, а там человек может оказаться одним в поле воином. Наша активистка Виктория, которая помогала нам в Константиновке, работает на коммунальном предприятии. Она говорила, что руководит 17 людьми, но за Украину она одна. Наши «гастроли» – это все-равно поддержка, пусть даже моральная.

Анастасия Багалика: Как отличается реакция чиновников на обращения людей в Киеве и в прифронтовой зоне?

Леся Ганжа: Из всех приглашенных чиновником к нам пришел только один чиновник из Константиновки. Эта женщина спросила, может ли она не отвечать на информационные запросы учитывая то, что у нее не так много рабочего времени. Конечно, речь может идти и о злоупотреблении правом. Система не защищена от злоупотребления правом на получение информации.

Андрей Куликов: Есть ли какой-то онлайн-ресурс, на который можно зайти и научится составлять информационные запросы?

Леся Ганжа: Наш сайт называется «Доступ до правды». Там есть сервисная платформа, с помощью которой можно отправить запрос в любой орган власти.

Андрей Куликов: Вы сказали, что на ваши встречи пришла только одна чиновница. Возможно остальные чиновники в Северодонецке были заняты на более важном мероприятии? Там была министр науки и образования Лилия Гриневич. В связи с этим мне рассказывали интересную историю о выставке плакатов.

Леся Ганжа: Возможно. Мы действительно собирались открывать выставку плакатов, но в связи с выступлением Лилии Гриневич ее попросили снять.

Андрей Куликов: С чем в таких городах ассоциируют «Доступ до правды»?

Леся Ганжа: Ни с чем. У меня нет 100% уверенности, что о нас знают. Если говорить о наших постоянных читателях, в какой-то момент у нас было опасение, что нас будут ассоциировать с сайтом об архитектуре, потому что один из самых громких наших проектов – проект поиска исторических собственников домов в Киеве. Мы показывали и то, кто и как отвечает на запросы, а также рассказывали, где можно проверять информацию из ответа на запрос, которую по журналистским стандартам и проверять-то не нужно.

Сейчас мы будем запускать второй большой проект – это серия расследований о проблемах, которые существуют на прифронтовой территории, на Донбассе и в зоне АТО.

Андрей Куликов: Какие изменения произошли с самыми актуальными проблемами на этих территориях? 

Леся Ганжа: Я не понимаю, как люди в Марьинке и Красногоровке будут зимовать. Там очень много разрушенных домов, а строительство решением Кабмина заморожено.

Анастасия Багалика: Ситуация на прифронтовых территориях консервируется или развивается в какую-то сторону?

Леся Ганжа: О консервации говорить сложно, потому что обстрелы продолжаются. Пока есть обстрелы, есть разрушения, каждое разрушение – это огромная проблема. Чья-то разрушенная квартира – это чья-то разрушенная жизнь. Сейчас речь идет о стабильности разрушения.

В последний визит я увидела проблемы, которых не замечала раньше. Например, что делать тем детям, которые поступили в техникумы, но не успели закончить образование? У них дилемма: получить диплом «ДНР» или, как они говорят, потерять 2-3 года. Мне рассказывали, что на всю Авдеевку только 2 человека смогло перевестись.

Андрей Куликов: Какой вопрос вам наиболее часто задают люди, которых вы там встречаете? Какой вопрос вы задаете им чаще всего?

Леся Ганжа: Меня часто спрашивают: «Что у вас там в Киеве говорят? Когда все это кончится?». Мы часто спрашиваем, кто стрелял. Это вопрос, на которой люди, которым ты его задаешь, ответить не могут.