Анастасия Багалика: Когда планируются сьемки, где?
Ахтем Сейтаблаев: Сценарий с рабочим названием «Ее сердце» был написан еще полтора года назад. Я мечтал о том, чтобы снять этот фильм так как я с ним уже живу лет 5-6, с тех пор, как узнал об этой истории. Я, будучи крымским татарином, и человеком, в которого очень много родных и близких живут в городе Бахчисарай, откуда и главная героиня — исторический персонаж этой истории, Саида Арифова. Я узнал об этой истории 5-6 лет назад из передачи «Жди меня». Героиней одной из передач была она и ее сын, который рассказал эту историю. Во время Второй Мировой войны в Крыму, в городе Бахчисарай, девушка Саида Арифова спасла от смерти около 90 еврейских детей. Как спасла? Спасла достаточно непростым, но и в тоже время единственным возможным способом — она «превратила» их в крымских татар.
Не секрет, всем известно, что первые кто погибал во время Второй мировой войны от рук фашистов — это были евреи, коммунисты, сопротивляющиеся люди. Крымских татар в то время еще не трогали, если они не оказывали сопротивление, насколько мне известно из архивных источников. Жили, как жили все.
Так вот, она их превратила в крымских татар, а именно она их научила крымскотатарскому языку. Это было не сложно, потому что они все были выходцы из Крыма из детского дома. Она дала им татарские имена. У мальчиков иудеев и мальчиков мусульман есть особенность — им делают обрезание. Почему я останавливаюсь на этих подробностях? Потому что, когда через 2 месяца кто-то со своих донес в спецслужбы, что под крылом у этой девушки, которая когда-то работала в детском саду, находится такое количество иудеев, то этим детям был устроен экзамен. Они разговаривали на крымскотатарском языке, они откликались только на свои имена.
Тогда в гестапо забрали ее. Две недели продержали за стенкой. Она не призналась, а немецкий офицер отпустил ее только потому что он не мог поверить в то, что молодая женщина может выдержать пытки ради чужих детей и не признаться в этом.
Отпустили ее через 2 недели. У нее были сломаны, практически, все ребра. Дети ее выходили. И потом с 1942-1944 год они жили вместе. А 18 мая 1944 года, когда советская власть начала депортировать крымских татар по обвинению в сотрудничестве с фашистскими захватчиками, то депортировали, в том числе, и Саиде Арифову.
Анастасия Багалика: И ее подопечных?
Ахтем Сейтаблаев: Нет, она успела доказать офицеру НКВД, что они не татары. Она показала сохраненные ею метрики детей, которые попали к ней в самом начале этой истории. Таким образом, она спасла их еще раз. Когда ее увозили, эти дети бежали за грузовиком и кричали: «Отдай нашу маму Саиде!»
Для меня эта история ценна может не столько тем, что речь идет о крымской татарке. Это в первую очередь история человеческого общежития, когда все равно кто ты. Эта история про маму с большой буквы и детей.
Мне очень часто задают вопрос: «А ты не боишься о прокатной судьбе этой истории?» Потому что главная героиня женщина, а так уже повелось, что в основном главными инициаторами похода в кино являются женщины. Как правило, главными героями всех историй являются мужчины. Ничего зазорного я в этом не вижу. Мой педагог как-то мне сказал: «Ставить спектакль или снимать фильм ты имеешь право только тогда, когда ты не можешь этого не сделать». Я очень хочу эту историю рассказать. Абсолютно уверен в том, что она актуальна, эмоциональная, вскрывает очень много необходимых фундаментальных вещей, которыми хочется, чтобы жил человек. Это сострадания, сочувствие, жертвенность, мужество, мудрость.
Елена Лысенко: А на каком этапе сейчас сьемки фильма?
Ахтем Сейтаблаев: Второго декабря этого года был подписан договор между нашем продакшеном и нашими партнерами и Госкино о том, что Госкино берет на себя часть финансирования в размере 10 млн. гривен. Общий бюджет предполагается около 31 млн. гривен. Конечно, очень хочется снимать в Крыму, потому что Крым, как действующее лицо — чрезвычайно необходим в этой истории. Но пока, к сожалению, такой возможности нет. Сьемки я мечтаю начать в апреле 2016 года. Если к тому времени мы не освободим Крым, тогда будем снимать в Грузии. Там есть у нас уже наработки, контакты, достаточно много замечательных и хороших товарищей. Кроме этого я думаю мы будем снимать в Израиле, потому что у нас есть параллельная история уже на сегодня взрослого мужчины, который был одним з тех детей.
Я убежден, что события, происходящие на Донбассе, в Крыму, они своими корнями входят в область не знания друг о друге. Я убежден в том, что когда мы не знаем о тех, кто живет рядом с нами, просто соседи по улице, стране. На это незнание можно поместить очень много страхов друг о друге. Более того уверен, что к сожалению мне болит это. Я считаю, что специально и все годы независимости, в том числе, любая власть, какая бы она не была: оранжевая, бело-голубая, специально создавали такую систему координат, руководствую давним римским постулатом «Разделяй и властвуй». То есть, максимально делалось того, чтобы мы минимально знали друг о друге, тогда нами легче управлять.
Эта история еще одна попытка рассказать нам самим, нашим соседям о том, как важно слышать, видеть, иметь решимость сделать первый шаг навстречу, особенно сегодня.
Это не романтическая комедия, это не крупно бюджетный фантастический фильм.
Анастасия Багалика: Ну ведь и «Хайтарма» не боевик, но все равно ее ждали.
Ахтем Сейтаблаев: С этим фильмом все сложно. Ведь она выстрелила гораздо позже, чем мне хотелось, например. Там много разных причин. Был период, когда не нужен был фильм. А потом, когда случилась аннексия Крыма – это лишний раз подтвердило мои личные ощущения, что Всевышнему было так угодно, чтобы мы шаг за шагом научились уважать друг друга.
В обществе есть огромный запрос из-за этих титанических разломов, которые происходят, в которых мы с вами живем уже 3-й год. Я очень много этому подтверждений нахожу. Собственно с «Хайтармой», которую вы упомянули, я объездил практически всю Украину. Буквально недавно был в Полтаве, показывал фильм и был переполненный зал. Побывал фильм в 32 странах на разных фестивалях. Когда мы с Адой Роговцевой ездим — это всегда полные залы. После творческих вечеров Ады Роговцевой, в которых и я участвую, люди не отпускают нас еще по 2 часа, хотят поговорим. Особенно заметно это было в только освобожденных городах на Востоке: в Славянске, Артемовске, Краматорске. Это всегда были очень эмоциональные встречи. Если бы вы видели, как люди слушали украинскую поэзию.
Так что мне хочется верить, что в будущем и фильм с рабочим названием «Ее сердце» как минимум вызовет интерес.
Елена Лысенко: А сложно было искать инвесторов на этот фильм? В Израиле не хотят в этом поучаствовать? Может в дальнейшем и на их языке будет фильм?
Ахтем Сейтаблаев: Я очень на это надеюсь. Если говорить о поиске главной героини, то очень много мечтаний, в том числе и утопических. Я имею в виду голливудских звезд, но на это у нас денег не хватит.
Как правило, разговоры с западными инвесторами они, вот точка, как бы отчета по части вложения финансов. Они говорят: «А можете показать трейлер?» Трейлера у нас нет. Презентация есть, но это скорее эмоциональное наше восприятия истории — вот и все. В кино большая часть бизнеса. По этому, я прекрасно их понимаю и нормально к этому отношусь. Мы начнем снимать, за 10-15 дней соберем трейлер и продолжим работу в этом направлении.
Анастасия Багалика: Много ли осталось документальных сведений об этой истории, кроме той передачи в «Жди меня» о которой вы рассказывали?
Ахтем Сейтаблаев: Мы нашли двоих. Работу не прекращаем, тем более нам помогают представители фонда Vad Vashem. Они сказали, что если нам удастся найти хоть одно конкретное подтверждение этой истории. Лично для меня — все ясно еще с той точки зрения, что, по-моему, с 1949 года, через 2 года после того, как образовался Израиль, Сталин же разругался с руководством страны и любые контакты были невозможны. В том числе и между теми, кто был когда-то спасен и выехал. По этому очень много таких связей потерялось.
Если нам удастся найти представителей истории, то у фонде говорят, что нам будет представлена возможность снять полностью момент вручения премии «Праведника мира», но уже посмертно. Если это случится, то это будет просто фантастическая возможность воздать должное таким людям, как она. Просто хочу подчеркнуть, что наш сценарий основан на истории Саиды Арифовой, но также там есть эпизоды, которые взяты с жизни других женщин, крымских татарок, которые в это же время в Крыму делали такие же героические поступки.
Мне показалось это необходимым, потому что тогда это будет собирательный образ и так у нас будет возможность поблагодарить больший спектр людей. У нашем сценарии мы называем нашу героиню не конкретно Саиде Арифова, а Селиме. Соответственно, в конце фильма прозвучат имена всех, кто когда-то жертвую своей жизнью, спасал других людей.
Елена Лысенко: Скажите, а с теми событиями, что сейчас происходят в стране, есть какие-то параллели?
Ахтем Сейтаблаев: Мне кажется, что если все происходящее в фильме, прежде всего эмоционально, задевают зрителей, то параллели находятся сами собой. Если что-то болит внутри тебя, если ты об этом не можешь не прокричать. Если ты кожей чувствуешь, что тебе необходимо рассказать историю о том, что не важно, как называешь ты Бога, не важно на каком языке ты говоришь — не важно это все, если есть на чаше весов что-то другое. Я с многими разговаривал об этой истории и мне говорили: «Ну вот еще одна история аля «Список Шиндлера». Мы очень часто забываем о том, что есть простые элементарные вещи, которые становятся более понятными, если ты их проецируешь на самого себя. С одним с уважаемых мной людей, который ввел меня просто в ступор своим вопросом, когда я ему несколько лет назад сказал, что хочу такой фильм снять. Я в его интонации услышал что-то такое или мне надумалось, потому что я очень обостренно воспринимаю некоторые вещи, так он сказал: «А, это та, которая евреев спасла? Ну и что?» И тогда я у него спросил, если бы вашу дочь в самых жестоких условиях, это было до аннексии Крыма, если бы вашей дочери грозила смертельна опасность, чтобы вы сделали? Отказались бы от ее помощи? Плюнули ей в лицо? Причем это тут вообще? В каком бредовом состоянии можно говорить такие вещи?
Если мы сегодня, живя в 3 тысячелетии, допускаем в своем мозге такой вопрос, значит с нами, господа, что-то не так.
Анастасия Багалика: Вам не кажется, что после того, как все это случилось с нами, его как-то по-другому воспримут?
Ахтем Сейтаблаев: Мне бы хотелось, чтобы любое творчество воспринимали, как любое творчество. Как старики говорят: «Художника судят по тем законам, которые он сам для себя поставил». Мне бы не хотелось хоть в какой-то мере спекулировать на теме крымских татар, аннексии Крыма — это все, безусловно, так. Но мне бы хотелось, чтобы этой разговор был на территории искусства, честного разговора и з точки зрения подачи, и з точки зрения того, как получается продукт. Другое дело, что снимая фильмы, в которых можно найти очень много ассоциаций с сегодняшним днем, нужно понимать, что счет восприятия такого рода фильма у зрителя уже гораздо другой. Он гораздо выше. Как было принято говорить, он гамбургский — без всяких компромиссов. Если ты взялся за это, ты должен это делать и делать хорошо. Или не берись.