Крещеновский старостинский округ Нововоронцовской громады Херсонской области – одна из таких степных территорий, где, казалось бы, оккупантам нечего искать, поскольку там нет никаких объектов критической инфраструктуры или стратегических объектов. Но оказалось, что чем дальше уголок, тем страшнее преступления можно совершать….
В очередном эфире программы «Освободите наших родных» – история старосты Крещеновского старостинского округа Виктора Копытка, который остался с людьми в оккупации и пережил российский плен.
Виктор Копыток – староста сел Крещеновка, Шевченковка и Петровка Нововоронцовской громады Бериславского района Херсонщины. Весной прошлого года во время оккупации правобережной Херсонщины россияне удерживали его в плену и пытали, требуя сотрудничества. Через некоторое время в Крещеновке состоялась ротация российских сил и о старосте просто забыли. Он выехал из оккупации и вернулся в село уже после освобождения с силами обороны в октябре прошлого года.
Виктор Копыток: 24 февраля никто не был готов к тому, что начнется полномасштабное вторжение. Поэтому после 24 февраля мы только начали готовиться. Первым делом мы подготовили бомбоубежище под школой – сложили запас воды, печенья, для детей принесли кроватки на всякий случай.
Стоит отметить, что с началом оккупации Херсонщины люди подумали, что опасно будет в городах, поэтому нужно спрятаться в села. У нас на момент полномасштабного вторжения в трех селах Крещеновского старостинского округа проживало около 1000 человек, и их количество резко увеличилось вполовину, потому что жители забрали из городов своих родственников, друзей, детей.
11 марта оккупанты были уже в Крещеновке. Они прошлись по улицам, и при встрече с людьми говорили им, что никто гражданских трогать не будет – можно жить своей прежней жизнью. Очевидно, что это было ложью, и мы в этом убедились, когда по российским военным начало «прилетать».
Все это время я выполнял свою гуманитарную миссию – я привозил хлеб из Нововоронцовки (административный центр общины – ред.), которая была не оккупирована. Соответственно, из села я вывозил пенсионеров и инвалидов, которые хотели уехать. Все было, как в тумане тогда, никто подробно не понимал, как действовать.
Виктор Копыток: После 24 февраля мы, как и вся Украина, вязали маскировочные сетки, собирали помощь на ВСУ, и все это осталось на момент, когда пришли оккупанты. Пока они располагались за селом, они не видели этого всего – ни сеток в спортзале, ни консервации в моем старостате, ни «коктейлей Молотова», которые мы тоже готовили. Когда они все это увидели, у них возникли вопросы прежде всего ко мне.
В ночь перед взятием в плен я ночевал в соседнем селе. Когда я приехал, то узнал, что вечером российские солдаты подходили к местным с вопросом, к кому можно обратиться, потому что они, мол, хотят сдаться ВСУ. Люди ответили им, что такие вопросы в селе решает староста. Я не буду обвинять людей в том, вероятно, они перепугались. Но это было моим приговором.
На утро я подъезжаю к блокпосту возле моего села и говорю оккупантам, что я – староста, хочу проехать в свое село, чтобы забрать пенсионеров и поехать в Нововоронцовку за хлебом. Они между собой переговаривались по рации, и я слышу ответ: «Досмотреть и пропустить». Вроде бы все, как обычно. Но, проезжая мимо своего дома, я увидел, что у меня выбита дверь. Остановился и спросил оккупантов, зачем они это сделали, у меня в доме все равно ничего нет. Тут вижу, что ко мне бежит их старший, кричит мне, чтобы я открыл багажник. Кнопкой у руля я открываю багажник и вижу, что оккупант из рукава достает военную шапку и бросает мне в багажник. Потом достает эту же шапку у меня из багажника и говорит: «Смотрите, он возил ВСУ». Я говорю: «Зачем ты это делаешь? Какое ВСУ?» Я приехал из Золотой Балки, где стоят российские военные. Я проехал кучу блокпостов, где меня проверяли и не было никаких шапок» – «Нет, ты возил ВСУ и все».
Этот цирк они устроили, потому что на улицах были люди и они это все слышали. Поэтому им нужен был повод схватить меня. Они меня завели в дом, раздели до пояса и курточкой моего ребенка завязали глаза. Завели меня в зал и начали обвинять в том, что я – «нацик». Они мне ни работу не предлагали, ни сотрудничество, у них было настроение меня убить, это было по ним очевидно.
На правую руку они нацепили мне жгут и через некоторое время рука посинела. Стреляли возле руки, чтобы я признался, что я против них готовил противостояние. Зашли в моем доме рисунки, которые рисовали детки в начале вторжения на тему «Закройте небо». Начали бить меня автоматом за эти рисунки.
Виктор Копыток: Потом они завели парня и спрашивают его, заставлял ли я его плести маскировочные сетки. На что он ответил утвердительно. Я узнал по голосу своего соседа. Его вывели. Через некоторое время заводят снова и спрашивают – заставлял ли я его делать «коктейли Молотова». Он и на этот вопрос ответил утвердительно. И только через месяц, когда я смог поговорить с этим парнем, я узнал, что его били и заставляли так говорить. Кроме того, его вывели третий раз и говорят: «Сейчас мы тебе зададим вопрос, заставлял ли тебя староста сбрасывать координаты. Ты скажешь «да». Мы его убиваем, а тебя после этого никто не будет трогать». Тогда он сказал, что «нет». Оккупанты угрожали, что застрелят его, но он не стал брать грех на душу. В конце концов они его избили и отпустили.
Я слышал, как в соседней комнате оккупанты переговаривались между собой, что можно меня застрелить и выбросить возле какой-то воронки от «прилетов». Но меня спасло то, что наша председатель ветеранского совета Татьяна Ивановна возле моего дома начала собирать людей, которые начали просить оккупантов выпустить меня.
Россияне забрали меня из дома и отвезли в дом охотника напротив помещения сельского совета. Там в доме охотника был магазин ритуальных услуг, где стояли гробы и венки. Один из оккупантов говорит: «Смотри, как символично, сейчас его здесь и положим». Пришел один из старших и говорит: «У тебя есть четыре минуты, чтобы доказать, что ты не представляешь угрозы».
В тот момент под этим помещением собрались люди, начали кричать, чтобы меня выпустили. Оккупантам пришлось меня вывести.
Виктор Копыток: Привезли меня домой и несколько часов я был в доме. А потом бросили в погреб, где каждый день били. Через некоторое время для меня это стало нормой, я уже даже и не чувствовал побоев. Среди них были садисты. Один – с позывным «Барс». Я долгое время после освобождения анализировал, что же им было не так, и пришел к выводу, что у него какие-то проблемы с головой. В мирной жизни он не мог реализовать свои садистские наклонности, то во время войны смог.
У него к ноге был привязан пистолет, которым он меня все время бил по голове.
Большую часть плен я сидел в погребе. У меня там такие двери, что изнутри ты их не выбьешь, поэтому выйти я не мог. Тем более они на дверь повесили растяжку. С вечера всю ночь я был в погребе, а утром они открывали дверь и выпускали меня во двор. Но я не мог общаться с людьми, я даже не знал, который час и какой день на дворе.
Иногда они забывали обо мне. И сидел и кричал у дверей, чтобы меня выпустили, а вдруг эти двери никто больше никогда не откроет….
Были такие дни, когда они заводили меня в дом, сажали в мягкое кресло, которое я называю креслом для пыток. Разжигали плиту, накаляли кочергу и пытали. Один говорит: «Ты знаешь, где самая тонкая кожа и близко к костям?». И начинал жечь ступни возле пятки.
Это все продолжалось до того момента, когда я сломался. У меня началась апатия к жизни, мне стало все равно, что со мной сделают. Однажды пришел опять этот садист и говорит: «Что-то ты какой-то не такой». А я говорю ему: «Убей меня просто, потому что я не понимаю, что вы от меня хотите». Это был переломный момент, этот придурковатый человек потерял ко мне интерес и контроль надо мной. Он опустил пистолет и больше ко мне не приходил.
Виктор Копыток: Я не мог готовить еду в плену и оккупанты не давали мне есть. Поэтому меня очень спасли местные женщины, которые готовили и приносили мне еду. Раз в три дня мне давали телефон и позволяли связаться с женой, чтобы родные знали, что я жив.
Мне телефон приносил один башкир. Он нейтрально относился ко мне, без агрессии. И раз я решился его спросить. Он видел, что каждый раз, когда я говорю с семьей, я плачу. Я у него спросил, есть ли у него семья. Он ответил, что есть. Я ему говорю:
«Как бы ты отреагировал, если бы к тебе во двор пришли люди с автоматами, отобрали у тебя семью, землю, свободу?«.
Он молча развернулся и вышел. Он не знал, что ответить, потому что этому объяснения не существует.
Виктор Копыток: В один момент у россиян произошла ротация. Эти «передовики», которые базировались в нашем селе, ушли и заехали представители «ДНР». Я рискнул и вышел на улицу и просто начал идти. На встречу мне идет один оккупант. «Добрый день!», – «Добрый день». – «У вас не будет молочка или яичек?» – «Нет, не будет». – «Вы не бойтесь, я – украинец, просто из Донецка».
С того момента я стал просто, как обычный житель из села. Где-то примерно неделю-полторы я был дома. Перед Пасхой был сильный обстрел и убило моего соседа. На тот момент в селе осталось где-то 80 человек. Они собрались и пошли на блокпост с просьбой к оккупантам – выпустить их из села, потому что на тот момент село было полностью заблокировано на въезд и выезд. Оно считалось у них режимным объектом. Оккупанты дали нам два дня.
Виктор Копыток: Как я выехал, это отдельный момент. Я вывез из оккупации парня, который против меня свидетельствовал, и его маму. И еще двух инвалидов. Так меня выпустили. И мне повезло, что при выезде из Крещеновки у нас не проверяли паспорта. На машину документов не было. У этого парня, которого я вез, львовская прописка. Как только проверка доходила до этого паспорта, нас постоянно заставляли выходить из машины и раздевали. Нас спасло только то, что с нами было два инвалида. Так нам удалось выскочить из оккупации.
Сейчас я живу в Крещеновке и вместе с жителями работаю над восстановлением наших сел. Я давно сделал переоценку ценностей и стараюсь радоваться каждому дню.
Стоит отметить, что представители органов власти и местного самоуправления являются одной из групп населения, которых россияне преследуют на оккупированных территориях.
В частности, главу Голопристанской общины Александра Бабича, который был похищен 28 марта 2022-го года, оккупанты до сих пор держат в плену.
Также в российских тюремных застенках содержится мэр Херсона Игорь Колыхаев.
Старосту Мотыжина Киевской области Ольгу Сухенко россияне похитили из дома вместе с мужем, а затем забрали и сына. Их всех убили.
Главу Гостомельской общины Киевской области Юрия Прилипко россияне застрелили, когда тот доставлял местным жителям еду и лекарства.
В плену под пытками находился председатель Софиевской общины Станислав Захаревич.
А старосту Дудчан Аллу Торчанскую оккупанты насильно выдворили из дома и села после отказа пойти на сотрудничество.
Полностью разговор слушайте в добавленном аудиофайле
При перепечатке материалов с сайта hromadske.radio обязательно размещать ссылку на материал и указывать полное название СМИ — «Громадське радио». Ссылка и название должны быть размещены не ниже второго абзаца текста.
Поддерживайте «Громадське радио» на Patreon, а также устанавливайте наше приложение:
если у вас Android
если у вас iOS