Чи варто втручатися у ситуації, коли б’ють дитину?

Катерина Гольцберг, психолог, розповідає про те, як повидитися у випадку агресії батьків по відношенню до своїх дітей.

Анастасія Багаліка: Чому варто втручатися у ситуації, коли б’ють дитину?

Катерина Гольцберг: Я скажу так: нужно, но не всегда. Все равно мы должны четко понимать, что есть некие границы, когда мы имеем право это делать и когда нет. Во-первых, мы должны оценить риск. Очень важно понимать, что, если мы достаточно жестко или грубо остановим родителя, который бьет своего ребенка, ребенку может дома достаться больше. К сожалению, это практика, и мы должны понимать риски, которым можем подвергнуть ребенка, если еще больше разозлим родителя, обратив на это внимание. Наши люди очень социально ориентированы, они очень боятся этого порицания, того, что скажут люди. Естественно, если вы будете делать замечания в публичной форме, то родители не будут вам благодарны.

Более того, мы должно четко отличать простой шлепок и раздраженность родителя от реальной угрозы здоровью ребенка, потому что есть состояние аффекта, когда родитель совершенно не может рассчитать силу. Он бьёт, потому что злость, которая из него выходит, совершенно неконтролируемая.

Андрій Куликов: А чому ви кажете «он»?

Катерина Гольцберг: Я имею ввиду родителей в целом. Но это, кстати, очень важный момент. К сожалению, где-то в большем проценте бьют детей именно матери на улице.

Анастасія Багаліка: Це тому що мами на вулиці, мабуть, частіше бувають з дітьми, ніж батьки?

Катерина Гольцберг: Во-первых, папы, наверное, более соблюдают внутренний самоконтроль. Мамы более эмоциональны, они, наверное, быстрее впадают в состояние аффекта. Они чаще находятся с детьми, более раздражены.

Почему вообще ребенок плохо себя ведет? Он желает привязанности, у него есть значимый родитель. Как правило, самими значимыми являются отец и мать, но чаще так получается, что мать больше времени проводит с ребенком. И, как ни парадоксально, часто многие жалуются на то, что ребенок именно с мамой ведет себя хуже, чем с другими родственниками. И мама более бурно реагирует на такие вещи, потому что, естественно, если она все время находится с ребенком в режиме постоянного контроля за его поведением, она устает. Естественно, она может давать какую-то более острую реакцию.

Нужно понимать, какие последствия ждут ребенка после того, как он уйдет из ваших глаз. Я бы все-таки предлагала методы успокоения мамы, а не порицания ее. Нужно отвлечь женщину, возможно, оказать ей поддержку в понимании, потому что не всегда родитель, когда бьет ребенка преследует цель именно наказания. Иногда это просто стадия аффекта, когда родитель просто обессилен и не может справится с тем, что происходит.

Да у нас, к сожалению, нет организаций, которые помогают разобраться в этом смысле матерям. Особенно, если это многодетная мать, она действительно может быть очень загруженной. К сожалению, не все родители могут согласовать нагрузку по поводу детей в силу многих обстоятельств.

Женщина остается один на один с ребенком, и у нее много разных раздражающих факторов, которые ей нужно решать, и ребенок, к сожалению, иногда становится объектом реализации этого раздражения.

Анастасія Багаліка: На початку ви сказали, що треба розрізняти, коли це звичайний хлоп по попі, а коли це ситуація, яка може загрожувати дитині. Як це визначити?

Катерина Гольцберг: Ну, во-первых, ми понимаем, как происходит хлоп по попе, когда мама остановила ребенка от совершения какого-то действия.

Есть еще один аспект, который очень важен. Мы должны понимать, что ребенок часто подвергается опасности: он бежит на проезжую часть, он лезет туда, куда нельзя, и иногда, остановив его резким движением, мать спасает его от опасности. Это реальное инстинктивное движение, которое может оказать боль. Но, тем не менее, иногда не разобравшись мы делаем ей замечания.

Я вообще считаю, что вмешиваться в воспитания чужих детей без просьбы на то родителей не совсем правильно, потому что у каждого есть свои какие-то правила. Но мы должны понимать, когда ребенку угрожает опасность. Есть какие-то очевидные вещи, например, когда мама или папа бьет ребенка ногами или палкой. Это уже совершенно другой вид. Это уже не инстинктивные движения, а злость, аффект, и в таком случае мы должны просто выдернуть ребенка из этого поля агрессии и дать человеку, который это делает, успокоится. Возможно, это произойдет моментально, потому что он осознает ту ситуацию и поймет, что он делал.

Анастасія Багаліка: Як реагувати в такому випадку?

Катерина Гольцберг: Обратить внимание, попытаться заговорить с человеком, который это делает, вывести его из этого состояния аффекта, если это реально оно. В данной ситуации, помогая родителю, который бьет ребенка, мы помогаем самому ребенку. Кстати, с отцами в этом случае гораздо сложнее, потому что если мужчина входит в состояние аффекта, то он может побить и того, кто заступился за ребенка.

Анастасія Багаліка: Він вважає, що дитина, це його повна власність?

Катерина Гольцберг: Это вообще одна из тех проблем, которая часто мешает другим вмешиваться в такие разборки. Почему мы говорим о каких-то институтах, которые должны это регулировать? Потому что часто, проходящий мимо человек думает: «Ну это ж его ребенок». То есть часто ребенок воспринимается как собственность, когда родитель якобы имеет право делать с ним то, что хочет. Это в нашей ментальной среде практически норма, и нам очень сложно выходить из этого. Поэтому есть так много сопротивления общества.

Даже разговоры о ювенальной юстиции вызывают у наших людей совершенно невообразимую реакцию. Всем кажется, что ювенальная юстиция — это способ у всех отобрать детей.

Андрій Куликов: А що це насправді?

Катерина Гольцберг: Я считаю, что это, в принципе, защита прав детей, которая каким-то образом должна быть все-таки прописана. Да, в некоторых странах есть какие-то перегибы в этой сфере, на наш взгляд. Но мы должны понимать, что жизнь человека должна стоять выше многих других вещей. У нас не всегда так происходит. У нас право собственности и, на детей в том числе, является неотъемлемым.

Мы должны понимать какие-то правила взаимодействия, понимать, что чувствует тот ребенок, как он реагирует, какие последствия. Уверяю вас не для всех последствия так ужасны. Есть дети с достаточно низким эмоциональным уровнем, которые абсолютно не посчитают это унижением. А есть дети, которые даже шлепок по попе могут, к сожалению, воспринять как травму.

Андрій Куликов: Досі ми говорили про те, коли дорослі б’ють дітей. А що робити, коли ми бачимо сутичку між дітьми, яка часом за жорстокістю переважає все, що можуть зробити дорослі.

Катерина Гольцберг: Ребенок не дерется просто так. Перед агрессией ребенок ощущает фрустрацию, неудовлетворённость какой-то потребностью. Мы должны понимать, насколько ребенок способен пережить это. Мы должны понять причину. И часто это причина — это страх. То есть бьются зачастую с другими детьми те дети, которые чего-то боятся. Они пытаются таким образом обозначить себя, чтобы их заметили.

Анастасія Багаліка: Є така теза, що часто б’ються саме недолюблені діти.

Катерина Гольцберг: Возможно. Внутренние страхи порождают агрессию. Мы должны это понимать. Важнее разобраться, что породило данную агрессию, чтобы купировать это, и оно не повторялось впредь. Нам нужно понимать, где ребенок срывается, с какой точки у него не хватает внутренних сил бороться с этим страхом.

Нормативно агрессия есть у каждого человека, но мы можем реализовывать ее, например, играя в футбол. У нас есть возможности это перенаправлять. Ребенку с этим нужно помочь, потому что он не очень понимает, что с ним происходит. Надо учить детей называть свои чувства: я злюсь, я расстроен, я обижен. Потому что зачастую дети не могут сказать, что с ними происходит. Например, иногда они говорят страшные вещи: «Я хочу тебя убить». Но это не несет за собой того понимания «убить», как понимаем это мы. Потому что он не знает, как это сказать иначе.

Андрій Куликов: А, з іншого боку, мені здається, що іноді й дорослому варто таке сказати, щоб передати іншій людині усю ту глибину та інтенсивність почуттів.

Катерина Гольцберг: Конечно. Вот, собственно, из таких детей, которые не могут выразить свои чувства и вырастают такие взрослые. Даже есть научное название этому — алекситимия. Это неспособность называть чувства.

Анастасія Багаліка: Мені здається, що у нашій країні не існує статистики про те, скільки дітей страждають від домашнього насилля?

Катерина Гольцберг: Не так давно мы были на семинаре, на котором освещалась эта статистика, но, мен кажется, что она не может быть полноценной в силу того, что у нас не принято вообще об этом говорить. Именно по той причине, что ребенок — это собственность родителей и вообще кому какое дело.