«Я не боялась, что он может заразить меня СПИДом, не боялась, что это будет психологически трудно, будут какие-то панические атаки, мне трудно будет идти одной домой. Я боялась того, что я не смогу создать полноценную семью», — вспоминает Анна. В подростковом возрасте она пережила изнасилование. Лишь через 10 лет девушка решила таки обратиться за помощью к психологу. Сейчас она говорит, что это ей было нужно уже на следующий день.
Гендерный советник проекта поддержки подготовки полицейских Елена Дэвис и психолог Марта Чумало рассказали, как помочь людям, которые подверглись гендерно-мотивированному насилию, а три женщины, с которыми поговорила журналистка Громадського радио Екатерина Мацюпа, поделились собственными историями о пережитом насилии.
Почему тема гендерно-обусловленного насилия так долго замалчивалась и почему сейчас она является актуальной и важной? С этих вопросов начала разговор с Еленой Дэвис ведущая программы «Правда о женском здоровье» Анастасия Багалика.
— Почему замалчивалась? Видимо, потому что женщина всегда была в неравном положении по отношению к мужчине. Считалось, что это нормально, что женщина подчиняется. Нельзя было говорить о насилии в обществе, нельзя было говорить об этом на работе.
Мне уже 58 лет. Я знаю очень много случаев, когда женщина приходила на работу с подбитым глазом, говорила, что она ударилась. Это была известная женщина. Не обществу было стыдно, а ей было стыдно сказать об этом, было стыдно обратиться к врачу, было стыдно обратиться в милицию, было стыдно снимать побои. Сейчас это меняется. Мы говорим о том, что должна быть нулевая терпимость к насилию в семье, на работе, к сексизму, сексуальным домогательствам. Должна быть нулевая терпимость к этому явлению, это позорное явление.
— Если все понимают, что явление позорное, откуда берется стыд у женщины и у общества, нежелание говорить на эту тему?
— Не все понимают, даже не все женщины понимают. Чем больше будет активизироваться общество, чем больше мы будем привлекать государственные органы, неправительственные организации, тем больше будем меняться. Мы не можем сразу стать идеальным обществом. В западных странах, когда законодательно начали бороться с этим явлением, оно все равно было. Но разница в том, что женщины имеют поддержку. У них есть куда обратиться, где переждать. Например, у нас очень мало приютов. Когда мне звонят и спрашивают, что делать, я впадаю в панику. Женщине нужно куда-то обратиться.
В тех странах, где есть приюты, также есть проблема того, что женщины не обращаются. Иногда они не готовы психологически. Мы говорим о физическом насилии, экономическом, сексуальном и о психологическом насилии.
Если женщина с детства была свидетелем насилия, она будет повторять этот цикл. Женщина «замерзает». Она не может ответить на вопрос, что ей нужно, поэтому должна быть комплексная помощь. Когда мы говорим о социальных службах, то это уже превентивная работа. Очень часто, когда женщина обращается ко мне, моим знакомым, в полицию, ей надо предоставить очень скорую помощь, общаться эмпатично, не ждать, что женщина сразу сделает какие-то решительные шаги, на что есть много причин: дети, экономическая зависимость, общее имущество, может, какая-то любовь, если так можно назвать.
— Сейчас в соцсетях среди молодых женщин часто распространяют советы с текстом о том, какие признаки могут указать на то, что мужчина склонен к насилию. Там указано, что ограничения относительно работы, образа жизни, образования, обучения, внешнего вида являются маркерами того, что мужчина может быть склонен к насилию. Почему мы не реагируем на эти маркеры?
— Мы хотим верить, что человек, которого мы выбрали, с которым мы решили создать семью, любит нас. Конфликт может быть в семье. Но действительно, маркером является то, что человек хочет контролировать свою жену или партнершу. В ситуации, которую описывает Валентина, я вижу семью мужа, которая приехала. Его отец сделал замечание, то есть мужчина пришел из модели семьи, в которой отец устанавливал, что женщина должна убирать, что женщина должна быть дома, должна ухаживать за мужем и детьми. Он не видел иной модели. Вероятно, у этой женщины также была некая модель насилия в семье.
Почему важно думать о детях, которые являются свидетелями? Я была свидетелем насилия. Выросла в нормальной семье, отец — инженер, мама — медсестра. У меня была сестренка. Насилие было. Как ребенок я это помнила. Я не хотела признавать это. Только в 50 лет я признала, что была свидетелем и жертвой домашнего насилия.
Но это же надо прожить 50 лет, понять, проанализировать, что что-то не дает мне жить, не дает себя понять. В этом мне помогали другие люди, которым я помогала. Это были женщины, которые прошли подобный путь, они страдали от насилия, но в один день я поняла, что я так же страдала от насилия. Это те травмы, которые легли очень глубоко. Да, я помню очень хорошие вещи от моих родителей, но то, как папа ударил маму, как я вступилась… Я простила. Мой отец уже мертв.
Я понимаю, что, вероятно, он был жертвой насилия, которое видел в своей семье. Это очень трудно отследить, когда не знаешь корни. Но с этим надо бороться, надо говорить об этом, надо быть открытым.
Очень часто женщины не хотят открывать свой секрет. Важно, чтобы было больше психологической помощи. Мы работаем с полицией. С 2016 года действует проект «Полина». Мы говорим, что полицейский должен иметь нулевую терпимость к домашнему насилию, понимать, что такое экономическое, психологическое насилие. Мы учим их. Ошибки могут быть, но я думаю, что через 5 лет мы будем иметь результаты.
— Из того, что мы услышали в этой истории, муж сделал определенные выводы, конфликт не повторяется. Я так понимаю, что развитие отношений после того, как женщину ударили, бывает разным. Ситуация, когда семья это переживает вместе и остается семьей, не очень типична?
— Да, бывает и трагическая ситуация, когда женщина просто накладывает на себя руки. Не очень часто люди открывают проблемы. Это может рассказать другой родственник. Кто-то может сказать, что у сестры такой муж, который экономически и психологически осуществляет давление на нее, потом он говорит, что сестра повесилась. Это трагично.
— Насколько важны советы психолога на том этапе, когда уже присоединилась полиция?
— Это комплексная работа. Здесь должны работать психолог, полицейский, социальный работник, общество, те же соседи, родители, друзья, они должны помочь понять этой женщине, что это не норма. В первой истории главное, что они сохранили семью. Очень часто наши полицейские направляют усилия на то, чтобы быть медиаторами, нет, они не должны быть медиаторами и сохранять семью, это работа психологов, коррекционной программы для обидчиков. Полицейский должен установить факт правонарушения, преступления, насилия.
Полицейский может связаться с социальными службами, с психологом, дать человеку листочек, где написано, куда он может обратиться. Человек будет решать сам. Никто не может осуждать его за то, что он не сложил вещи, не взял детей и не пошел сразу.
— Что важно сказать женщине, которая впервые сталкивается с гендерным насилием, или женщине, которая приходит к психологу с определенной историей и готовностью что-то делать?
— Когда женщина впервые обращается, очень важно дать поддержку и понимание того, что она не виновна в том, что происходит. Очень часто приводят такой пример: когда человек идет по улице, и что-то на него падает, это не потому, что он не вовремя вышел и имел какою-то не такую одежду, это произошло не потому, что с ним что-то не так. Также важно дать понять, что то, что происходит не является нормой, то, что происходит, можно остановить, найти те ресурсы, которые могут помочь остановить это.
— Если женщина не готова принимать решение, или уходить, как продолжать отношения в семье, какими могут быть действия психолога?
— Сначала мы всегда концентрируемся на том, что анализируем ситуацию, в которой она находится. Мы смотрим на тот уровень опасности, который есть для нее и для ее детей, если есть дети, на людей, которые есть рядом, на социальные круги поддержки, кто будет ее поддерживать, кто будет против того, чтобы она ушла, то есть мы анализируем, к кому он может обратиться за помощью. Есть исследования, которые показывают когда женщина сепарируется от этих отношений, уровень риска для жизни увеличивается. Мы работаем на план безопасности, в котором предполагаем все риски. Мы никогда не подталкиваем женщину, чтобы она уходила или нет. Это ее жизнь. Только она может принимать решения. Мы работаем на то, чтобы это решение было как можно более взвешенным, осознанным и принятым в не самом стрессовом состоянии.
— Как помочь?
— Очень трудно говорить после этой истории. Первое — надо выслушать. Девушка только через 10 лет обратилась за психологической помощью. Она жила с этим страхом 10 лет. Она в своем рассказе говорит, что у нее не было какого-то платья, не было короткой юбки, не было такой одежды, которая бы вызвала желание изнасиловать. Он изнасиловал ее, он преступник, он должен быть арестован. Я думаю, что она не подала заявление, так как не доверяла полиции. У меня есть очень много историй, когда насиловали не только незнакомцы, а насиловали ребята, с которыми девушка встречалась. И только сейчас женщины рассказывают мне, я их выслушиваю, не даю советов, я просто рядом. Важно быть рядом и не осуждать.
— В ситуации домашнего насилия женщину очень часто обвиняют в том, что она становится жертвой. Жертву сексуального насилия и изнасилования обвиняют не меньше.
— Да, обвиняют, что она надела короткую юбку, шла сама домой, что шла там, где нельзя ходить, что она вызвала это насилие. Если она надела короткую юбку, если она и носила открытую одежду, это не повод, чтобы ее обвинить. Будь это несовершеннолетняя девушка, или женщина 25 лет или женщина 35, или 45 лет, 50, нельзя оправдывать мужчин, которые насилуют. Если человек, у которого есть 9-летняя дочь, хватает девушку, тянет ее с ножом, это больной и опасный человек.
— Мы говорим о том, что дети воспроизводят то, что видели в семье. Воспроизводят не только же девушки, но и мальчики.
— Мы говорим о физическом, сексуальном насилии, но психологическое насилие — это очень большой груз, это влияет на ребенка, на парня, в частности. Если он видит агрессию в семье, он, вероятно, будет агрессором. Он не будет понимать своих мотивов, потому что у него тоже очень глубоко эта травма. В своих будущих отношениях он может повторить это, может построить семью, иметь дочь, а потом сделать такой акт насилия с другим ребенком.
— Учат ли сейчас полицейских реагировать на различные формы насилия?
— Учат. Перед тем, как прийти в сферу работы с полицией, я занималась защитой прав наркозависимых женщин, которые страдали от насилия в милиции. Мы собирали эти истории, с ними мы пришли в МВД. Там страшные нарушения.
Эту женщину хотели убить, других убивали. Я отметила, когда работала с этими женщинами, они в детстве или в подростковом возрасте были изнасилованы в семье. Это был отчим или кто-то из родственников.
Мы работаем с полицейскими, мы говорим о том, что не должно быть насилия, наркозависимая, ВИЧ-положительная женщина или секс-работница должна получить защиту. Но общество осуждает таких женщин. Женщине предоставляется роль хранительницы. Как она может быть наркозависимой? Но полиция не должна иметь никаких препятствий, чтобы предоставлять защиту.
Всю беседу на украинском языке слушайте в прилагаемом звуковом файле.
При поддержке:
Проект реализуется совместно со Всеукраинской женской еврейской организацией «Проект Кешер Украины» при финансовой поддержке Grand Challenges Canada (Канада).