Гордон, Поклонская, хохлы, моральные дилеммы: мнение главного редактора Громадського радио

«Песни украинские помню. Даже поем с друзьями «Черемшину».
Для меня это была неожиданная примитивная постколониальна хохло-идиллия, вроде того, как в доказательство «любви» к украинцам россияне гуглят, как «хохлушки поют о маме». В свободное от войн время.

Такое начало разговора с человеком, которого обвинили в госизмене и нарушении гражданских прав, вряд ли может себе позволить человек, который хочет стать творцом учебников.

В книге «Беседы с террористами» Питер Тейлор, британский журналист-расследователь, отмеченный премией BAFTA (это ни разу не «Человек года»), пишет:

«Я разговаривал с террористами не потому, что симпатизировал им — по моему мнению, конфликты должны решаться через диалог, а не через лишение жизни, — а для того, чтобы понять их мотивы, а также причины — светские или религиозные, из-за которых человека готовят убивать и в которые они верят».

Возможно, сравнение интервью Гордона с Поклонской с разговорами с террористами несколько не идеально. Но не в юридическом, а в моральном смысле, думаю, это все же можно сравнить.

Я принципиально за то, чтобы разговаривать с кем-либо и ставить все вопросы. Правосудие должно выполнять свою работу, журналисты — свою. Но журналистская работа — это не комплименты за мужество, не обещание почти трех часов беспрепятственной возможности говорить (или врать) без подверженности сомнению на безопасной площадке.

Очевидно, что такие разговоры, как интервью с Поклонской или с кем-то, против кого возбуждено дело в госизмене (или есть приговор), — всегда моральная дилемма для журналиста.

Чтобы почувствовать и услышать, есть ли такие дилеммы у Дмитрия Гордона, советую не мучиться 3 часа, а перемотать приблизительно на 1:26:45 — там о крымских татарах.

«Я не запрещала деятельность крымскотатарского народа, потому что крымские татары — мои друзья», — говорит Поклонская.

Гордон одобрительно кивает головой и улыбается.

«Я запретила деятельность Меджлиса, потому что они начали массовые беспорядки 26 февраля».

Далее следует пассаж о российском законодательстве. Далее идет что-то про то, что она не в курсе о делах против себя.

«Вам даже не сообщили?», — удивляется Гордон. Кивает и улыбается.

 

Напоминаю, речь идет о 26 февраля 2014 (!) года.

Возвращаясь к Питеру Тейлору. В своих интервью он объясняет, что для него значит выполнять работу правильно:

«Я всегда пытался понять, почему обычные люди, обе стороны, готовы делать ужасные вещи. Я был очень внимателен к тому, чтобы не предоставлять так называемый кислород публичности [террористическим] организациям. С тех ранних дней я пытался понять корни насилия и объяснять не то, что происходит, а почему оно происходит».

И далее: «Демократия должна защищать себя, создавая деликатный баланс между свободой и безопасностью».

Смысл таких разговоров — осмысление, почему люди готовы обречь на смерть многих других и часто себя, понять, где же проходит эта граница между свободой и безопасностью.

Да, я уверена, что появление в медиа легитимизирует решения и действия, которые могут быть незаконными в правовой плоскости и аморальными в политико-общественном смысле. Легитимизирует и нормирует, выводя их в символическую плоскость, вроде как минуя мнение правосудия.

Интервью — это не просто «твои взгляды против моих взглядов», как лукаво отмечает Гордон в начале разговора (это еще вопрос, есть ли у Поклонской именно политические взгляды).
Это акт коммуникации, который имеет цель и мотивацию. Например, очень простую и прозрачную: представить свою версию без возможности критического сопоставления с фактами.

Писать на основе интервью учебники истории — рисковый путь. Потому что интервью — это очень часто инструмент пропагандистской войны. Задача журналиста — не просто слушать, а отделять правду от лжи.

И да, есть ловушки, в которые мы все можем попасть. Можно даже не быть Дмитрием Гордоном, и можно даже быть журналистом.

У каждого и каждой из нас живет когнитивное искажение, что мы разговором способны контролировать зло. Это не так. И особенно мало инструментов для этого, когда мы сами размываем границу между правдой и ложью, и с нарциссическим увлечением самим собой подставляем микрофон под «альтернативные факты».

«Свобода мысли, если она не гарантирует достоверность информации и не имеет возможности обжаловать факт — является фарсом» (Ханна Арендт).