Люди открытые, они никогда не говорили мне: «Вот вы молдавское СМИ!» — журналистка о работе в Приднестровье
Оксана Боднар — журналистка и ведущая телеканала Publika TV, который вещает на румынском и русском языках в Молдове.
Специализируется на политических новостях и новостях из непризнанного «Приднестровья» и Гагаузии.
Мы расспросили Оксану о специфике написания материалов о жизни в непризнанном «Приднестровье», об общении с коллегами из так называемой «ПМР», о конфронтации между сторонами конфликта на страницах газет и в эфире телеканалов и о задержании так называемой милицией приднестровского региона.
– Вы общаетесь непосредственно с людьми из непризнанного Приднестровья?
– У нас доступа в регион сейчас практически нет. В 2012 году, когда я начала работу, мы туда могли ездить, делать репортажи. После 2014 года нам не выдают аккредитации. Фактически, через наше бюро по реинтеграции, вице-премьера по реинтеграции мы можем запросить аккредитацию. Это определенное разрешение только на одно событие, на несколько часов, чтобы въехать в регион и снять этот сюжет. Долгое время у нашего телеканала не было туда доступа. Сейчас наш вице-премьер по реинтеграции – Кристина Лесник. Она вступила в должность в прошлом году. В прошлом году мы впервые за несколько лет смогли туда добраться – до Дубоссарского района и снимать о дубоссарских фермерах. Это одна из тех поездок, что была нам сейчас доступна. До того было полегче с этим. Аккредитацию нам на месяц делали и мы без всяких проблем ездили туда.
– Какие отношения между вами и вашими коллегами из Приднестровья?
– Чисто человеческие. Я не разделяю людей, прессу, кто где живет, каких взглядов придерживается. Мы можем спросить что-то, попросить какой-то номер телефона, обменяться какой-то информацией только на каких-то событиях. Например, если встречаются наши политические представители в формате «1+1» — наш вице-премьер по реинтеграции и их якобы (мы не называем и не признаем эту должность) министр иностранных дел. То есть мы называем его политическим представителем Тирасполя, который официально участвует в переговорах. И вот на таких событиях мы можем обменяться какой-то информацией. Но, если честно, то очень заметно, что молдавская пресса, которая с правого берега Днестра, они отдельно. Даже на таких событиях мы сидим отдельно. Приднестровская пресса этого региона — тоже отдельно, но, если что-то нужно…то есть нет конфликтных ситуаций, чисто по-человечески мы общаемся и все хорошо.
– Вы давно работаете в темой «Приднестровья»?
– С 2012 года, как только пришла на Publika TV.
– Стало ли доступнее за это время журналистам из Кишенева писать о том, что происходит в «Приднестровье»?
– Могу ответить и да, и — нет. Если смотреть на тот период, который я в прессе, то, наверное, нам немного легче, по сравнению с тем, как было 3-4 года назад, потому что сейчас нет открытой конфронтации между Кишеневом и Тирасполем на политическом уровне — между той непризнанной администрацией и официальными властями Кишенева — и это отражается, конечно, на СМИ. Но, если сравнить с периодом, когда нам давали аккредитацию, когда мы могли без каких-либо препятствий приехать в тот регион, поговорить с людьми, записать опросы, то, конечно, сейчас — нет. Это не проблема последних двух лет, это проблема 3-4 лет, когда эти аккредитации нам не выдают. Если так сравнивать, то, да, может быть сейчас сложнее. Но, я знаю, раньше было еще трудней, потому что люди были слишком политизированы на эту тему.
Я знаю, что в Украине это очень свежо, это не сравнить. У нас немного забывается конфликт и поэтому нет сильной политической конфронтации между журналистами и жителями правого и левого берегов Днестра. Поэтому сейчас нам легче в плане общения друг с другом и в том, что, образно говоря, мы не считаемся врагами друг друга. То есть мы жители одной страны. И, если честно, то я вижу, что и с левого берега Днестра люди не так категоричны в том, чтобы признать, что нам было бы хорошо с правым берегом Днестра, с остальной частью Молдовы.
И по поводу доступа в «Приднестровье» могу сказать, что моя команда нашла выход из этой ситуации, когда нас не всегда пускают в регион. Мы стоим на «границе» при въезде в Бендеры и, когда люди выезжают на территорию, которая контролируется официальными конституционными властями, мы просим машины остановиться. И только так так у нас есть возможность поговорить, только так у нас есть доступ к жителям Приднестровского региона. То есть мы видим, что машины с так называемым приднестровским номером и просим остановиться (не всегда, конечно, останавливаются). По крайней мере, я как репортер не хотела, чтобы у меня не было возможности общаться с людьми, и работать с официальными и то непризнанными их документами. То есть, всегда можно найти какой-то способ. Я не говорю, что это правильно, но это реальность, к которой мы должны как-то приспосабливаться.
Что касается политической ситуации, то я могу сказать, был достигнут большой прогресс за последний год. Решилось много вопросов. Вопрос СМИ не до конца еще решен. Но мы ищем выходы, чтобы снимать эти сюжеты. По крайней мере, как раньше бывший глава «внешнеполитического ведомства» непризнанного Приднестровья Нина Штанских, которая уже давно не в должности, раньше она постоянно комментировала, давала какие-то опровержения нашей информации. Сейчас на той стороне Днестра никто не оспаривает то, что есть мнение конституционных властей, есть и позиция, которую могут освещать СМИ с конституционной точки зрения. Если вдаваться в детали, то буквально до названия региона, названий должностей раньше нас постоянно комментировали на их сайтах, что мы не правильно назвали какое-то ведомство, хотя мы не можем официально назвать, что это — «Министерство иностранных дел», мы не признаем, что это республика. Поэтому мы пишем: так называемое внешнеполитическое ведомство. И к этому придирались, комментировали, обсуждали на встречах в формате «1+1». Сейчас этого уже нет. Но и открытого доступа в регион у нас тоже уже нет.
– Какое было ваше первое впечатление, когда приехали в «Приднестровье» по работе? Комфортно ли было?
– Это было давно. И это были даже не особо политические сюжеты. Первое впечатление было таким, что в регионе осталась обстановка советского времени, что как-будто законсервированный регион, где люди живут с определенным своим менталитетом, которые, я не хочу никого обидеть, но не очень ориентируются в реальности. Они информируются из одних источников СМИ: это их и российские телеканалы. Это очень заметно.
Но люди очень гостеприимны. Они никогда не были против нас, простые граждане. Но менталитет сильно отличался.
Сейчас я вижу больше открытости. Люди с разных точек зрения стали смотреть на приднестровский конфликт, на то, как они живут. Возможно, они понимают, что сейчас у Приднестровья не самая лучшая ситуация: и экономическая, и социальная. И они видят, что больше 60% экспорта приднестровской продукции уходит в Европейский Союз, не в Россию. Я думаю, здравомыслящий человек понимает, как сейчас надо ориентироваться в современном мире.
Если вспомнить первое впечатление, то мне казалось, что в этом регионе остановилось время и люди не совсем ориентируются в реальности. За последние годы очень многое изменилось.
Помню поездку в 2015 году. Я поехала на съемку в село Кожево, которое контролируется нашими конституционными властями, где избирается глава села, но там есть и структура — так называемая приднестровская милиция. В 2015 году мы и материал делали об этом и была реакция, что задержали меня и моего оператора, хотя мы были в нашем селе, которое контролируется конституционными властями. Тогда нас задержали их «КГБ», «милиция». Нас допрашивали. Я вряд ли это когда-то забуду, потому что это был даже не страх, а, скорее, чувство несправедливости. То есть, я на своей территории, в селе страны, где я родилась, и я почему-то должна отчитываться, почему я снимаю и почему меня задерживают. Это был единственный раз, когда я могу сказать, что мне было не то чтобы неприятно или неудобно работать. Это было нарушение моих прав и свободы СМИ.
До сих пор я не чувствую какого-то давления. Скорее всего, и мы это знаем, что всегда следит так называемое «КГБ» за нами и за приднестровскими СМИ тоже. Мы это знаем. Есть определенные списки, так называемые «черные» списки при въезде. Мы к этому привыкли.
– Вас же тогда отпустили? С какой формулировкой?
– Держали меня около четырех-пяти часов. Формулировка: у меня не было аккредитации на работу на территории региона. Хотя, официально в селе Кожево наши официальные власти, конституционный мэр, которого избирают раз в четыре года, как и всех мэров во всей нашей стране. Якобы нужна была аккредитация, хотя я согласовала с объединенной контрольной комиссией. Это такой орган, в который входят представители «Приднестровья», остальной части Молдовы. Я так называю, хотя они говорят — Кишенева, Тирасполя и России. Так вот, я тогда согласовала съемку. А съемка была очень простая. Первый звонок, первое сентября в школе с румынским языком преподавания на территории Кожево. Против нее много выступали, им не разрешали включать государственный гимн — должен был звучать гимн так называемого Приднестровья. И мы приехали это снимать, потому что такая ситуация там с самого начала конфликта. То есть, детям там не разрешают включают гимн их страны. Я думаю, что об этом стоит рассказывать, хотя, некоторые как-то свыклись. И когда мы тогда приехали, ко мне приблизились несколько мужчин в штатском и сказали: вы должны пройти с нами. Я поняла, кто это. Я сказала, что у меня есть право на эту съемку и все согласовано с объединенной контрольной комиссией. Они все равно настаивали. Нас забрали на их милицейской машине и допрашивали, с какой целью мы хотим это снять. Хотя, понятно, что никакую угрозу ни я, ни мой оператор не представляем. Нас отпустили при вмешательстве, конечно, официальных властей, тогдашнего вице-премьера, бюро по реинтеграции.
Могу сказать, что люди там, на местах, относились довольно уважительно, спокойно на допросе. Я понимаю, что у людей нет другой точки зрения, другой альтернативы. Им в тех же «структурах» рассказывают, что они живут в той «республике» и должны делать так, как говорят их законы. Я даже не виню людей, которые работают на местах — все дело в системе.
Я не могу сказать, что я тогда пострадала. Просто сама суть этой ситуации — явное нарушение и моих прав как журналиста, и свободы. Таких ситуаций больше не повторялось.
Если мне сейчас надо будет поехать в «Приднестровье», мне могут отказать. Но, думаю, что сейчас, с приходом новой «власти», нет такой конфронтации с властями Кишенева, потому что много проблем решается. Например, по номерам, когда впервые с начала конфликта, автовладельцы из «Приднестровья» могут выезжать за территорию Молдовы по нейтральным номерам. Об этом договорились Кишенев и Тирасполь. Это тоже достижение.
Или впервые за десять лет фермеры Дубоссарского района теперь могут обрабатывать их участки, которые расположены за трассой Тирасполь-Рыбница, в так называемом том регионе, который контролируется неофициальной властью. То есть очень много договоренностей и на фоне этих договоренностей, которые выгодны обеим берегам Днестра, Тирасполь не идет на конфронтацию.
Сейчас я вижу, что за последнее время произошли непонятные движения в плане безопасности. Появляется какая-то техника, никто не объясняет, зачем она там появляется. Или вот недавний указ так называемого «президента Приднестровья» Вадима Красносельського о том, что наше село Варница якобы временно находится под юрисдикцией Молдовы и о том, что там должны работать якобы незаконные структуры «Приднестровья» (ну, по их мнению, законные). То есть какие-то события, которые не вписываются в логику мирного урегулирования. Но все-таки те достижения, которые были зарегистрированы в последнее время, говорят о том, что ситуация, если не стабилизируется, то есть желание, политическая воля решить эти проблемы. Это отражается на СМИ. Я уверена, что если я туда сейчас поеду, то такого больше не повторится. Сейчас никому не нужна открытая конфронтация, которая была три-четыре года назад.
– Я правильно понимаю: три-четыре года назад въезд журналистам из Кишенева на территорию «Приднестровья» был запрещен или затруднен?
– Затруднен.
– А когда у журналистов из Кишенева появилась возможность ездить туда? Вы сами отметили, что у нас на Донбассе все еще очень свежо. Еще не было такого, чтобы группа украинских журналистов поехала на оккупированные территории. Работают украинские журналисты там подпольно и материалы даются с большим трудом.
– Могу сказать, что с 2015 года я только в прошлом году смогла попасть в Приднестровский регион. Опять же, с большим усилием и только потому, что об этой съемке договорилась наша вице-премьер по реинтеграции с так называемой администрацией региона. Сюжет был о том, что договорились по поводу этих фермеров, и я смогла туда доехать. Даже не понадобилась какая-то бумажка, документ, потому что раньше нас заставляли делать аккредитации. Мы должны были заполнять определенный формуляр.
Я тогда сказала нашему вице-премьеру, что я давно не приезжала в Бендеры, в Тирасполь. То есть, для меня это была закрытая зона. И, скорое всего, поездка получилась на фоне того, что удалось достигнуть результатов в переговорах по другим вопросам. Я считаю, что ни Кишиневу, ни Тирасполю не выгодно накалять обстановку.
Кишеневу никогда не было выгодно накалять обстановку. Это Тирасполю было выгодно. Таким образом так называемые власти прошлого периода, образно говоря, больше выигрывали. От того, чем накаленнее обстановка, тем лучше, наверно, им показать их электорату перед выборами, что лучше быть с Россией, а не с Молдовой. То есть, это какие-то их внутренние политические решения, которые должны были показать людям: мы боремся, чтобы наша республика была отдельной.
Сейчас я не вижу такой конфронтации со стороны Тирасполя, кроме вот инцидентов, о которых я сказала.
Я вижу, что свобода передвижения — одна из главных тем в переговорном процессе. Свобода передвижения, в частности, для СМИ еще не решена. Но эта проблема начинает решаться на фоне других договоренностей, потому что никто не хочет возвращаться на много шагов назад, когда удалось добиться таких результатов. И это, правда, результаты. О них говорит миссия ОБСЕ и другие партнеры в формате «5+2».
Это прогресс, потому что я, как журналист, много лет писала о том, что у этих фермеров банкротятся предприятия, потому что людей не пускают на их земли обрабатывать участки. Или, что учителя румынских школ (у нас 8 школ с румынским языком преподавания на территории «Приднестровья»), что они платят заоблачные суммы за аренду своих же зданий.
Скажу честно, не думала, что так скоро напишу, что эта проблема решилась.
Но с тех пор я не пробовала делать аккредитацию, потому что мы привыкли работать на расстоянии. Я делала сюжет про номера и мы, опять же, стояли у въезда в Бендеры и просили людей, которые пересекали так называемую границу, остановиться. Опять же люди очень открытые, они никогда не говорили мне: «вот вы молдавское СМИ» или еще что-то. Это я слышала от политических лидеров того региона. А с простыми людьми никогда не было проблемы поговорить.
– Вооруженный конфликт в Украине продолжается пять лет. Бывает, что журналисты сознательно или не сознательно демонизируют переселенцев или тех, кто живет на оккупированной территории, создают неположительный образ жителя Донбасса, называют из сепаратистами. У вас есть такой момент?
– Нет, у нас такого давно нет. Я не застала те времена. Наверно, до 2000 года, когда я еще в школу ходила, я думаю, что конфронтация была. И это было в обществе и не обязательно нужно было ездить в Приднестровье или быть человеком как-то связанным со СМИ или политикой. Я помню, что такие выражения были и в ту, в другую сторону — утрированные и неправильные совершенно. Сейчас этого нет. По крайней мере, слово «сепаратист» уже создает какое-то мнение и мы его не используем, потому что это не правильно. Я считаю, что мы как СМИ должны способствовать разрешению конфликта, а не накалять обстановку даже если это не выходит в эфир, а просто разговор с людьми с того берега. Я думаю, что это не правильно. По крайней мере, в моем лексиконе и в лексиконе моих коллег таких слов нет.
Как я уже сказала, я могу объяснить, почему они держаться за тот режим, за Россию. Они, образно говоря, воспитаны теми источниками информации, пропагандой, которая есть там. Как я могу их винить, как-то называть, давать им какие-то определения?
Я, как и любой гражданин, который уважает свою страну, который за территориальную целостность нашей страны. Чем меньше мы будем прибегать к конфронтациям на бытовом уровне, потому что я такой же житель нашей страны, как любой человек из Тирасполя или Рыбницы и, я считаю, что их СМИ играют важную роль в том, чтобы не накалять обстановку, не вызывать конфронтацию.
– Вы мониторите прессу Приднестроваского региона?
– Да, это моя обязанность.
– По вашим наблюдениям, есть в ней моменты, когда журналисты накаляют у жителей региона негативные эмоции или придерживаются нейтралитета?
– Не могу сказать, что придерживаются нейтралитета. Но раньше, три-четыре года назад, с подачи того режима — был у них так называемый лидер Евгений Шевчук. При нем была главой внешнеполитического ведомства Нина Штански, которая сейчас живет в России. На Шевчука открыли уголовное дело и дали заочно тюремный срок за расхищение так называемого государственного имущества, то есть, по-моему, это были люди, которые были заинтересованы в том, что чем накаленне обстановка вокруг Приднестровского региона и чем накаленнее обстановка в переговорном процессе, тем было выгоднее им. Соответственно СМИ, которые нельзя назвать свободными в Приднестровском регионе, конечно же, придерживались и прислушивались этой тактики и накаляли обстановку. Сейчас, если открыть сайт «Приднестровья» или официального телеканала, я не вижу, чтобы там как-то негативно представляли Молдову. Мне всегда представляется правильной позиция Кишенева.
Признается мнение Тирасполя, который в позиции, если не жертвы, то страны, которую старается ущемить официальный Кишенев. Такую тенденцию я вижу до сих пор, но, по крайней мере, не так остро, как было раньше. Потому что раньше буквально каждую фразу даже нашего телеканала могли, как я вам говорила, разбирать. Например, что молдавские СМИ представили вот так то и так то, хотя мы представили правильно. Просто с их точки зрения, если мы не признаем, что это отдельная республика, то, конечно, мы написали, что это регион. Или вот дела, которые заводились нашей прокуратурой за какие-то несанкционированные действия «администрацией» Приднестровья, там представляли это так, что мы оказываем какое-то давление и то же СМИ предоставляет неправильную информацию.
Сейчас, если открыть их сайты, то я не вижу сильной конфронтации, которая была раньше. Постепенно напряжение, давление, которое было раньше, не сильно заметно. Но проскальзывает и неверная информация, какие-то очень тонациозные заголовки – вообще о ситуации в Молдове. То есть, если показать какие-то цифры, о том, что какая-то не совсем положительная ситуация, я думаю, им выгодно показать, что на правом берегу Днестра не все хорошо, что не только у нас (в смысле у них в Приднестровье) растут цены на хлеб и дорожает проезд в транспорте. То есть такая политика: показать, что если мы отдельно и у нас плохо, то это не значит, что мы должны быть с Молдовой. Я так вижу эту некоторую тонациозность в подаче информации.
Валентина Троян, Громадське радио
