«Нас поставили на колени и приставили автомат к голове»: Валентин Дубас о жизни в Гостомеле во время оккупации

Дом Валентина Дубаса находится в пяти километрах от Гостомельского аэропорта. Услышав первые взрывы в день полномасштабного вторжения, он вышел на улицу. Решил выпить кофе вместе с соседями. Впрочем, допить его не удалось — над головами у людей пролетело несколько десятков вертолетов.

За время, пока он оставался в Гостомеле, ему пришлось вплотную столкнуться с оккупантами и побывать под дулом их автомата. А покидая город, он стал свидетелем ужасной картины в Буче.

Как жилось тренеру по баскетболу во время оккупации, и как спорт спас ему жизнь, читайте дальше.

«Россияне нам рассказывали, что Киева уже нет, что они наступают на Львов. А мы не могли проверить эту информацию»

В ночь с 24 на 25 февраля Валентин вместе со своими соседями провели в подвале, сидя на стульях. После этого начали приносить из дома матрасы, покрывала и подушки. При обстреле в компанию прибилась собака — гостомельцы забрали ее в убежище и почистили от клещей. Назвали Муха.

Запасы еды заканчивались быстро — в укрытии находилось около 10-12 человек. Руководство местного супермаркета позволило разбирать оставшиеся на полках продукты бесплатно. Новых поставок не предполагалось.

«Мы начали набирать продукты — каши, колбасы и т.д. Когда я вышел на улицу, над головой пролетел вертолет, русские открыли из него огонь. Так что моя гречка была на вес золота. Люди брали из магазина все необходимое. Позже, когда у одного из нас заканчивались продукты, другие помогали. Нам очень повезло в этом плане.

Впервые я увидел вошедших в Гостомель российских военных из окна своего балкона. В это время разбирал диван — хотел занести его в подвал. Трое солдат шли под домом, еще трое с другой стороны улицы. По центру были раненые — они хромали, а ноги были в крови», — рассказал Валентин.

Россияне забрали своих на БТРы и увезли в направлении Гостомельского аэропорта. На следующий день в поселок вошли около сотни украинских военных. Местные жители собрались и начали помогать строить им блокпост и копать укрытия — Валентин также присоединился к этому. Позже стало известно, что на этом блокпосту украинские защитники «положили» примерно 70-80 оккупантов и 6 танков.

«Начались жесткие обстрелы — около двух суток мы сидели в темноте, без воды и газа. Желания выходить на улицу у нас не было. Телефонная связь исчезла где-то на четвертый день. Это очень сложно психологически — не понимать, что происходит. Не иметь возможности узнать новости. Россияне нам рассказывали, что Киева уже нет, что они наступают во Львов. А мы не могли проверить эту информацию.

 

Российские солдаты стали обходить подвалы и нашли нас. Их офицер спрашивал, есть ли ребята призывного возраста. Мы с моим другом сначала морозились, но потом подняли руки. Нам начали рассказывать «классику» о «неофашизме» и «неонацизме», «втюхивать» свою пропаганду об «асвабаждении». Рассказывали, что у нас террористический режим, и Зеленский в этом виноват. Говорили, что нас спасут. Вручили нам символически два сухпайка, чтобы показать благие намерения. Я сдерживался, но мне было очень смешно слушать их бред.

После этого офицер сказал, что украинские военные пеленгуют сим-карты и, пользуясь этими данными, наносят артиллерийские удары. Говорит: «Не думайте, что мы мародеры, разбивайте сами свои телефоны». Мой друг ответил, что мы можем просто вынуть сим-карты. Тот поймал Error, на что-то переключился. Сказал, что заберет телефоны, когда вернется. В результате он, к счастью, забыл о них», — вспоминает Валентин.

«Россияне сказали, чтобы мы опустили руки и уходили. Я ухожу, а руки не опускаются»

8 марта Валентин со своим другом Романом попал на допрос к россиянам. Отец Романа попросил ребят принести из строительного магазина, который был уничтожен в результате боевых действий, фанеру. Хотел забить окна в доме, где взрывной волной выбило стекло. Парни пошли в магазин. На руках у них были белые повязки, которые символизировали, что они гражданские.

«Идем, смотрим — российские солдаты. Один из них позвал нас к себе. Мы подошли поближе — он наставил на нас оружие. Начал в грубой форме спрашивать, кто мы и куда идем. Я пытался объяснить, что мы гражданские, но он не поверил. Поставил нас на колени. Приставил дуло автомата к голове. И снова стал допрашивать. После этого говорит: «Идите на х** отсюда».

Я развернулся, начал идти, он меня остановил словами: «Ты что, пи**рас? У тебя пид**ская прическа». Я ответил, что просто несколько дней не мыл голову. Тот снова начал меня допрашивать. Я назвал свой адрес, показал документы. Потом нас с другом стали спрашивать, как мы относимся к России. Я ответил, что нормально отношусь, что у меня бабушка живет в Новосибирске. Когда ты стоишь под дулом автомата, не будешь говорить, что плохо.

Нас снова поставили на колени. Сняли куртки. Начали расспрашивать, зачем я сделал себе татуировку. К нам подошел еще один солдат. Он походил на «гопника», только в форме и с оружием. Начал называть нас «бандерами», «гомосеками». Угрожал, что забросят нам гранату в подвал, если узнает, что мы гомосексуалисты. Что расстреляют, если мы что-то скрываем. Тогда к нам подошли еще несколько россиян.

Мы разговаривали с ними, как со стеной, они были пьяные и очень агрессивные. Говорили, что половины их личного состава уже нет. Но мне кажется, они просто решили посмеяться над нами. У них ведь были автоматы, а у нас — нет. Что еще делать, когда ты пьян. Это все сопровождалось нецензурной бранью, угрозами. Заряженный у виска автомат был бонусом».

Валентин объяснил оккупантам, что он учитель по физкультуре и тренер по баскетболу. После этих слов российский военный забрал автомат и повел его к стене. В тот момент у парня мелькнула мысль, что это могут быть его последние минуты. Но россиянин действовал неожиданно: спросил, какой перевод слова «баскетбол». Начал уточнять правила игры. Когда Валентин ответил на все вопросы, он отпустил его со словами «Вы свободны». Валентин рассказал: во время этого допроса не чувствовал ни страха, ни волнения. Реагировало только тело — левое колено начало трястись.

«У меня было шоковое состояние. Россияне сказали, чтобы мы опустили руки и уходили. Я ухожу, а руки не опускаются. Смотрю: мой друг идет по направлению к фанере. Я говорю: «Рома, может, ну ее, ту фанеру, пойдем назад?» Он говорит: «Да пошли, возьмем, разрешили же». Было ужасно. В любой момент нам могли выстрелить в спину. Когда мы возвращались, россияне поставили на колени другого человека. Нас снова остановили, спросили, знаем ли мы его. Есть ли у него дети? Мы сказали, что есть. После этого его отпустили. Мы вернулись в подвал с фанерой. До конца этих суток были просто «никакие», — вспоминает Валентин.

«Мы решили рискнуть, ведь нас могли убить где угодно. А здесь, по крайней мере, был шанс выбраться»

Громкий взрыв, раздавшийся в Гостомеле 9 марта, разбудил людей в убежище. Вражеский снаряд попал в соседний дом. Мать одного из находившихся в укрытии ребят прибежала в подвал и сообщила, что слышала о «зеленом коридоре».

«Россияне нам сказали, что можем спокойно ехать, но ведь это так себе гарантии. Но мы решили рискнуть, ведь нас могли убить где угодно. А здесь, по крайней мере, был шанс выбраться. У меня портфель был собран, я его просто накинул на плечо.

Мы с другом и еще несколькими людьми сели в минибус. Отправились в сторону Бучи. Нас было 8-9 человек и собака. Дорога была пустая, задымленная. В Буче стояла колонна машин, которые должны были выезжать через Ворзель. Нас остановили на блокпосту, провели обыск. Российский военный доказывал нам, что они не хотят ничего дурного. Говорил, что его мама «хохлушка», мы все «братья и сестры». Оправдывался как мог. После этого разрешил уезжать.

По дороге мы видели страшные вещи: убитых людей, разрушение города. Мы даже сняли это на видеорегистраторе с датой. Там видны расстрелянные автомобили с гражданскими, у которых на руках были белые повязки, как и у нас. Их рассказы, что Буча — это постановка ВСУ, полная ложь. На земле лежали руки, ноги, где-то половина тела человека, где-то просто расстрелянное тело… Было очень жутко. Особенно страшно было видеть дворовых псов, которые доедали людей. Тела никто из жителей не забирал, потому что это было опасно.

Когда мы доехали до Яблунского переезда, нас остановили на российском блокпосте. Сказали, чтобы мы шли пешком, потому что на машинах дальше нельзя. Мы поехали обратно в Бучу, снова стали в колонну. Нам объяснили, что первой должна ехать машина Красного Креста.

По дороге у нас было около шести блокпостов россиян. На каждом нас тщательно осматривали. Снимали варежки — посмотреть, нет ли пороха на руках. Не воевал, не был ли в ТРО. Но наш пес немного отвлекал. Все, кто нас проверяли, говорили, что тоже хотят такую ​​собаку. И атмосфера становилась легче.

Когда мы подъезжали к Киеву, рядом начался артобстрел. Люди в машине запаниковали, но это длилось недолго. Когда мы увидели украинский блокпост, поняли, что можно выдохнуть. Доехали до Белогородки — у нас снова проверили документы. Волонтеры раздавали еду, чай, какой-то ужин. Мы поели, сели в машину и уехали ночевать в Александровскую больницу. На следующий день мы отправились во Львов», — заканчивает Валентин.

Читайте также: Оккупанты требовали деньги, отрывая ногти на ногах: показания из пыточных Харьковщины

При перепечатке материалов с сайта hromadske.radio обязательно размещать ссылку на материал и указывать полное название СМИ — «Громадське радио». Ссылка и название должны быть размещены не ниже второго абзаца текста.

Поддерживайте «Громадське радио»  на Patreon, а также устанавливайте наше приложение:

если у вас Android

если у вас iOS