Военные части массово судятся с родственниками пропавших без вести о признании их погибшими — правозащитник

Вследствие военного конфликта на Донбассе 1288 человек пропали без вести — именно такое количество назвал глава организации«Мирный берег» Геннадий Щербак во время одной из пресс-конференций, посвященной вопросам розыска пропавших на Донбассе граждан. Детальнее о ситуации с пропавшими без вести правозащитник рассказал в интервью ведущей Громадського радио Алёне Бадюк.

Как вам удалось выйти на такое количество случаев?

— Это те люди, родственники которых обращались к нам за время работы нашей организации. Судьбу части из них мы не знаем, но с родственниками многих мы поддерживаем отношения.

Как давно работает ваша организация?

— Она официально зарегистрирована 15 февраля 2016 года. Лично я в составе другой организации занимался этим вопросом, создавал базу. Это началось после иловайского котла. Тогда было очень много запросов от родственников. За все время было около 5 тысяч звонков.

Какую информацию вам обычно сообщают? Как вы ее проверяете? Как формируете базу?

— У нас на сайте есть форма запроса, в которой указаны все первичные данные, необходимые нам. Потом мы связываемся с человеком, общаемся с ним. Один из способов — это отслеживание групп в интернете.

Есть случаи, когда родственники, проживающие на неподконтрольной территории, сами к вам обращаются, чтобы найти своих родственников?

— Да, есть такие случаи. Речь идет о гражданских лицах, по военным к нам никто ни разу не обращался. Некоторым мы помогаем юридически. Они приезжают на эту сторону, работают со следователями, решают свои вопросы с судебными властями, мы их консультируем, помогаем им.

1288 человек — это и гражданские, и военные?

— Да, это общая цифра. Подавляющее большинство — гражданские лица.

Сложно ли собирать информацию по поводу пропавших гражданских лиц?

— Очень сложно, потому что мы не имеем доступа на ту сторону. Люди тяжело идут на контакт, не всегда доверяют.

Но то, что вам удается собрать, вы фиксируете?

— Да, мы абсолютно все фиксируем, наша база позволяет сохранять разного рода файлы, делать связи — видео, фото, документы. Создаются связи с другими людьми, с местом событий, временем им так далее. Мы можем быстренько отслеживать информацию по любой фотографии, если  она уже внесена в нашу базу.

Идут ли расследования по поводу пропажи этих людей?

— Расследования практически заканчиваются тем, что информацию внесли в Единый реестр досудебных расследований. На этом вся работа заканчивается. В самом лучшем случае следователь звонит родственникам и спрашивает, нет ли какой-то информации.

Отличается ли ситуация с пропавшими без вести военными?

— Здесь ситуация отличается, потому что есть заинтересованные лица. Это военные части. Сейчас судятся с многими родственниками, чтобы признать пропавших без вести погибшими. Мы выиграли два таких дела. Военная часть хотела признать людей погибшими, но не нашлось доказательств.

Родственники без вести пропавшего получают за него жалование, пока человек не будет признан судом погибшим, после чего они получают «гробовые», на этом выплаты заканчиваются.

Насколько часто военные части пытаются признать людей погибшими?

— Я слышал, что сейчас это началось массово.

Если говорить о законе, который уже был подписан президентом этим летом, о получении статуса пропавшего без вести, насколько он может поменять саму систему?

— Мы внимательно изучили этот закон. Наше мнение: он не может поменять систему. Точно мы узнаем это через год, когда родственники увидят результат и начнут жаловаться. Говорят, что это модельный закон Красного Креста, но он рекомендует совсем другое: создать комиссию, которая будет компетентным государственным органом по розыску без вести пропавших лиц. Это специальный государственный орган, наделенный полномочиями по розыску без вести пропавших.

А эта комиссия, которую создадут, будет национальным справочным бюро, то есть органом, наделенным полномочиями по сбору и передаче информации, документов, вещей, имеющих отношение к лицам, находящихся под защитой международного гуманитарного права. Это просто справочное бюро, которое не будет иметь никакого отношения к поиску и никак не сможет влиять на сам розыск.

Но ведь реестра на государственном уровне пока тоже не существует.

— Реестр есть. У Национальной полиции. Он самый полный среди всех. Понятно, что у них в розыске много людей, которые уже освобождены или признаны погибшими, тем не менее они фиксировали факты пропажи.

Что может, по вашему мнению, повлиять на расследование дел?

— Должна быть система наказания следователя, прокурора за неэффективное расследование. Следственные органы наделены всеми инструментами для поиска без вести пропавших, которые они вообще не используют. Мы сами нашли не одного человека, не имея доступа до той территории. Мы нашли места захоронения людей, которые были закопаны на глубине 2,5 метра.

Есть ваша организация, есть миссия «Черный тюльпан». Это общественный сектор. Должна ли такая система работать на государственном уровне или поддерживаться государством?

— Конечно, должна. Начинается всегда с гражданского общества, а потом должна быть разработана система. В истории насильственных исчезновений начиналось с гражданских организаций, а потом подключалось государство.

В новом законе о пропавших без вести лицах уже есть определение «насильственное исчезновение».

— Это самый огромный плюс в этом законе. Обязательно нужно было это криминализировать для международных судов. Также люди, которые попали в эти ситуации, будут стоять отдельно от людей, которые никакого отношения к войне не имеют.

Сложно ли проверить, был ли человек украден или пропал без вести по другим причинам, вследствие военного конфликта или это не имеет отношения к военному конфликту?

— Мы полагаемся только на обращения родственников и на свидетелей, если они есть. Конечно, сложно. С военными понятно, а с гражданскими нет, много людей пропадали  из-за собственности и так далее.

Если от 1288 человек отсечь категорию военных, то это люди с неподконтрольных территорий или те, которые проживали на Донбассе и пропали там вследствие военного конфликта?

— Это люди как с той стороны, так и с этой. Они пропали вследствие военного конфликта, мы только с такими и работаем. Есть люди, которые просто ушли из дома и пропали, здесь не только те, за которыми пришли военные, здесь есть люди, с которыми потеряли связь. Один из случаев: в 2014 году приехали 15 человек военных, это было на нашей территории, забрали двоих фермеров и увезли в багажнике. Мы долго их искали, нашли на кладбище в Днепре под табличкой «временно неопознанный воин».

Насколько в новом законе прописана часть про социальную защиту пропавших без вести и их родственников?

— Мы там тоже заметили небольшую хитрость: родственники будут получать деньги не как потерпевшие (там совсем другие суммы), а как гражданские, потерявшие кормильца. Цифры действительно небольшие, а должны быть больше. Это мы будем указывать у нас в отчете, хотя бы часть которого 10-го числа представим в Варшаве.

Аудиоверсию разговора слушайте в прикрепленном звуковом файле.