За полгода в оккупации у людей появился страх оказаться в застенках после стука в дверь — репортаж из освобожденного Изюма

Изюм можно было бы открывать для себя с автовокзала или с моста над рекой Северский Донец. Теперь с обеих точек сразу бросаются в глаза следы войны. То, насколько город разбит россиянами. Предварительная оценка чиновников: город, особенно его центральная часть, разрушены на 80%.

Но, когда идешь по улицам, ощущение, что уцелевших построек нет вообще. В последние дни февраля Изюм начали бомбить с самолетов. Как это, когда практически ежедневно дом дрожит от бомб, рассказывает Ольга:

«В погребе сидели 38 дней. Вот и все. Бомбили — не выходили. 13 мужчин, 5 детей и остальные — мы».

В начале марта россияне сбросили авиабомбы на несколько жилых многоэтажек. Десятки убитых тогда людей похоронены на территории найденного недавно массового захоронения под Изюмом. Сергей Штанько тогда оказался под завалами и чудом выжил.

— Был в тот момент в квартире с мамой. Провалилось все вниз в подвал вместе со мной.

— Вас доставали?

— Никто меня не доставал, сам себя достал и маму еще вытащил. Она лежала. А потом, кому смогли, помогли. Большинство моментально погибли.

— Многие ваши соседи погибли?

— Многие. У одного вся семья погибла: 7 человек, у другого — из 1-го подъезда — 8.

В апреле россияне оккупировали город. Страх обстрелов сменился на десятки страхов от оккупации. Один из таких — арест без срока освобождения и пытки. Максим все это пережил. Его несколько раз приезжала обыскивать Росгвардия. Наконец, забрали.

«Ничего не объяснили. И на следующий день я ждал каких-то объяснений. Одним словом, я чего-то ожидал. А меня просто вывели, натянули шапку на глаза и, как выяснилось, повели в пыточную. Просто заковали в наручники и подключили ток. Никто ничего не объяснял. Первые два дня вопросов не задавали. Первые два дня были пытки. Я пытался спросить: за что? Что вам нужно? В ответ: Ты сам знаешь. Говори. Это были их ответы. Все», — вспоминает мужчина.

Максим был в заключении как раз перед освобождением города. С ним в камеру бросили двух АТОвцев. Пыточную прошли все. Мужчина вспоминает, что делали это военные из России и Чечни. Обо всем этом рассказывает тихо. Говорит, так не из-за спокойствия — ему повредили слух. А вот Виктория срывается на крик и не сдерживает слезы. С сыном и несколькими соседями живут в подвале общежития. Говорит, россияне позволяли себе полный беспредел:

«Пили, стреляли по окнам. Ее сыну под ноги из автомата стреляли. Я чуть не потеряла сознание. Я спустилась, он идет, у него так рука, потому что ДЦП. А тот кричит — бурят: «Стоять!» А тот идет. Он как полоснет ему из автомата под ноги. Боже, чуть не потеряла сознание. Эта стоит белая как стена. Я кричу: «Не стреляйте, это инвалид! Что вы делаете вообще?!».

Люди решались выходить на улицу только при крайних нуждах: за водой к реке или разыскать продукты. Гуманитарку оккупанты начали выдавать далеко не сразу и совсем небольшую. Поэтому местные выменивали продукты на вещи, на последние деньги покупали хотя бы просроченные продукты — рассказывают супруги Раиса и Александр:

«Сидели в подвале, не могли выйти. 2 месяца. Без воды, без света. И сейчас тоже. Как попал нам «Град», полдома развалил. Тогда уже вылезли из этого подвала и сидели так. Как все готовили: воду из реки носили, кипятили, чтобы поесть. Трудно. Не хочется даже вспоминать. Потом колодец нашли, из колодца брали. И сейчас из колодца берем».

В Изюме чуть ли не единственные, кому россияне разрешили работать, были спасатели и больница. Надо было тушить пожары и искать убитых под завалами. В больницах из около полтысячи персонала осталось шесть десятков. Многих лекарств не было, в частности, никакой помощи онкобольным. С 7 марта оперировали в подвале, показывает условия хирург Юрий:

«Антисанитария. Трудно. И была максимальная температура +2, +3. Первая ургентная операция, пулевое в живот у нас. Работаем как по военно-полевой хирургии».

Все, кто остался в Изюме, не смог уехать, уже пережили весну без тепла, света, воды и газа. Сейчас со страхом ждут зимы. Хотя восстанавливать инфраструктуру начинают, но системы питания города настолько разбиты, что вернуть коммуникации полностью невозможно. Поэтому под домом Екатерины запас дров. Свой иссеченный дом с пробитым потолком она называет более или менее целым. Просто рядом еще хуже.

— А здесь еще кто-то и живет?

— Да, одна женщина. Вот, посмотрите — небо видно. Нижний город весь побит. И там выжжено все до первой школы. Теплосеть наша. Котельная.

— Много в вашем доме жильцов?

— Четыре человека осталось. Вот здесь, где железо, сюда бомба упала.

В Изюме постепенно чинят связь. При оккупации была полная информационная блокада. Завозили антиукраинские газеты. Едва ли не единственным источником достоверной информации, когда пробивалось, было Украинское радио. На российских волнах им крутили пропаганду, а в день перед бегством, вспоминает Виктория, оккупанты начали успокаивать горожан.

«По радио говорили «Не верьте слухам, все хорошо, под контролем». А когда убегали, колесо вот здесь отпало. Покатилось и дым повалил. И они уехали, но машину бросили возле Донца, они на ней далеко не доехали. Убегали сильно. Я поняла, что они убегают, потому что бежали, убегали с сумками», — говорит Екатерина.

По предварительной оценке изюмских властей, в городе осталось от 10 до 12 тысяч жителей из более 46 тысяч. Около тысячи людей считаются погибшими из-за войны.

Анна Черненко, Харьковская область, Громадське радио

Читайте также: Безлюдные улицы, сгоревшие дома, пыточная в отделении полиции: фоторепортаж из освобожденного Купянска

При перепечатке материалов с сайта hromadske.radio обязательно размещать ссылку на материал и указывать полное название СМИ — «Громадське радио». Ссылка и название должны быть размещены не ниже второго абзаца текста.

Поддерживайте «Громадське радио»  на Patreon, а также устанавливайте наше приложение:

если у вас Android

если у вас iOS