Женщин помоложе и девушек раздевали, старших — опрашивали: мариупольчанка о фильтрационном лагере россиян

Ольга Савина — мариупольчанка, которая провела более двух месяцев в убежищах завода «Азовсталь». Ее вместе с другими эвакуировали в мае. Однако сын вместе с женой и внучкой остались на оккупированной территории. Сейчас женщина нашла убежище в Прикарпатье.
Пенсионерка из Мариуполя Ольга Савина более двух месяцев жила в подземельях «Азовстали». Она побывала в двух бункерах, а из личных вещей имела с собой только лекарство от сахарного диабета запасом на три месяца. Спасением для заключенных бункеров, как говорит Ольга, стали запасы воды сотрудников завода.

«Нас спасло, что во все цеха завезли минеральную воду на лето. Ее завозили упаковками. И ребята находили то в одном цехе, то в другом и носили эту минеральную воду. На ней есть готовили. Кто-то умывался. Кто-то зубы чистил. Так что, мы пили. А купаться мы не купались. Голову не мыли. Так вот: кто украдкой возьмет воды — и помоет голову», — говорит женщина.

Этой же водой мыли посуду. Еды сначала было достаточно. Потом питались преимущественно водой с макаронами — так называемый суп, чтобы не умереть от голода. Труднее всего было детям, вспоминает Ольга:

«Хлеба кусочек маленький давали. Она жует-жует, а потом собирает крошки и говорит: «Я знаю цену хлеба, а раньше я не ела». И — хвать крошки. Тарелки были чистыми: никто ничего не оставлял. Сначала хотя бы каша была с тушенкой. А потом какой-то суп: макароны какие-то там плавают так, чтобы с голоду не умерли. Чая и кофе было достаточно, потому что каждый сотрудник или бригады приносили их и сахар на свои рабочие места. И ребята ходили, искали себе сигареты и находили эти кофе, чай и приносили их в бункеры. Чай курили. Знайте: чем дороже чай, тем лучше сигарета».

Женщина рассказывает, что на Азовстале было 36 бункеров. Были ли во всех люди, неизвестно. В самых близких к тому, где пряталась женщина, были. Ольга говорит, что из одного убежища гражданские просто исчезли:

«Когда наши ребята пришли туда, то кофе горячий был. Паспорт лежал на столе. А людей не было. А среди них было двое раненых. Где они делись — эти люди? Никто не знает».

Эвакуировали людей из бункера после того, как в хранилище попала бомба. Ольга вспоминает, что пять этажей над подземельем просто «сложились» от взрыва и завалили лестницу. Второй вход в их «жилье» был завален раньше. Поэтому выбирались по обломкам стен и потолку.

«Положили алюминиевые стремянки, которые нашли в цехе. Прибили к доскам гвоздями. Поднимались по этой лестнице. Очень страшно. Моя внучка прямо выскочила, деткам — ничего. А вот такие, как я…», — рассказывает Ольга.

Эвакуационный автобус не имел ни окон, ни дверей. Его не обстреливали. Ольга вспоминает, что во время этой поездки рассматривала все вокруг: завод и близлежащие жилые районы уничтожены до основания.

«Он вез то на двух колесах, то на четырех. И все молчали: ни звука ни дети, ни военные, которые с нами были. И когда нас вывезли с завода, такое чувство было, ужас. За эти 15 минут, которые нас везли по заводу, проносится перед тобой вся жизнь. И ты думаешь: «Куда я попала и что со мной сделали?» Вышли из автобусов и побежали в ООНовский автобус. А я — последняя. Ходить не могу — у меня сахар, я еще и с палочкой», — говорит женщина.

Во время фильтрации российские оккупанты запретили мариупольцам общаться с другими людьми на территории лагеря. Их поселили в отдельную палатку. На обед или в туалет ходили под конвоем. Ольга вспоминает, что младших женщин и девушек раздевали, старших только опрашивали:

«Спрашивали: «Как вы относитесь к русскому народу?» Я говорю: «К русскому народу я отношусь нормально, а вот к правительству у меня есть вопросы». И больше мне никаких вопросов не задавали. Она (сотрудница фильтрационного лагеря — ред.) вывернула мою сумку, говорит: «А что это такое?» А там пакет. Я говорю: «Документы на дом». Она вытряхнула (то, что осталось в сумке — ред.): А что это такое? А ФСБшник стоит надо мной. Я говорю: «Это ручка паркеровская. И чтоб заправлять ее». Она: «Да?» А он: «Да она не знает, что это такое». Она из «ДНР», а он — россиянин».

Фильтрация длилась двое суток. Ольга говорит, что из их группы никто во время нее не пострадал. Правда, на подконтрольную Украине территорию смогли уехать не все.

«Фильтрацию прошли все. Но одни остались в «ДНР». Не потому, что они поклонники. У них прописка тех сел, которые возле Мариуполя и контролировались «ДНР», но на работу они ходили на Азовсталь. Но их мало: у одного отец остался там старый. И прописка. Он остался там. Но добровольно никто не оставался», — рассказывает Ольга Савина.

Ольга вспоминает о погибших в Мариуполе: их было очень много — в домах, подвалах. Тела лежали вдоль дорог. Сама она тоже потеряла родных. Похоронили их в июне, потому что до этого оккупанты не пускали на их улицу людей. Официальное разрешение от оккупантов для захоронения на кладбище — 17 тысяч гривен за место.

«Их четверо, а кости — сложили в один мешок. Похоронили и написали три фамилии. А фамилию девочки не знали. Знали, что она Шурочка. И написали: «Шурочка». А безымянных, чьих фамилий не знали, хоронили так: траншею роют и будто в восемь этажей клали мешки. Уже никто не узнает их имена», — рассказывает Ольга.

Сейчас женщина живет в Ивано-Франковской области в доме милосердия — так переименовали бывший гериатрический пансионат. Диспетчер «Азовстали» с 28-летним стажем не имеет сейчас работы или домашних дел. Поэтому читает новости из своего родного города и мечтает о встрече с сыном и внучкой, которые остались на оккупированной территории.

Зоряна Шевченко, Ивано-Франковск, Громадське радио

Читайте также: «Хлеба не видели больше месяца»: воспоминания бойца о боях за Северодонецк

При перепечатке материалов с сайта hromadske.radio обязательно размещать ссылку на материал и указывать полное название СМИ — «Громадське радио». Ссылка и название должны быть размещены не ниже второго абзаца текста.

Поддерживайте «Громадське радио»  на Patreon, а также устанавливайте наше приложение:

если у вас Android

если у вас iOS