Этап прозрения будет болезненным, но война скоро закончится, не сомневаюсь – журналист из Луганской области

• Андрій Шаповалов — журналіст, директор Луганської філії Національної суспільної телерадіокомпанії України – UA: Донбас
• У 2014 році — бізнесмен, депутат Луганської обласної ради, власкор телеканалу ICTV у Луганській області.
• На позачерговій сесії Луганської обласної ради він єдиний з депутатів, хто публічно виступив проти резолюції про звернення, к «братскому народу Российской Федерации».

«Как журналист я присутствовал на Евромайдане и Антимайдане. Безусловно, все это мы освещали. Но если сейчас поднять фотографии или видео, то, наверно, можно понять, что на Евромайдане было больше спокойствия и размеренности. То есть это более взвешенные люди, рассудительные. Ни о каких радикалах и радикализме не шло и речи, в отличие от Антимайдана, который был достаточно «на нерве», на надрыве, агрессии«.

• Если сейчас поднять фотографии или видео, то, наверно, можно понять, что на Евромайдане было больше спокойствия и размеренности. То есть это более взвешенные люди, рассудительные. Ни о каких радикалах и радикализме не шло и речи, в отличие от Антимайдана

Для багатьох прихильників Луганського Євромайдану переломним стало 9 березня 2014 року. Біля пам’ятника Тарасові Шевченку вони святкували його День народження. Через дорогу навпроти проходив мітинг прихильників Антимайдану. Якоїсь миті розлючений натовп побіг звідти до пам’ятника Кобзареві. Між опонентами сталися сутички.

«Вот эта озлобленность и агрессия – она больше присуща луганскому Антимайдану. Почему так? Наверно, были для этого какие-то предпосылки и подогреваемые настроения. Недавно пересматривал архив. В доме с колоннами на ул. К. Маркса, 7 была выставка Майдан-Антимайдан. И вот эти страшные рассказы «на надрыве, на нерве» даже сейчас заставляют с недоверием к этому отнестись, потому что все так переворачивается и преподносится… Ведь со стороны Евромадана не звучало, на самом деле, тех призывов, которые нам пытались преподнести. Например, 40 автобусов с «Правым сектором» — приедем, порежем«.

«Я как журналист проверял несколько источников и не мог понять, откуда эта истерия, если информация не подтверждается. Работав собкором, я имел сотни телефонов, куда мог позвонить, спросить: что у вас: проехали — не проехали?

Я был вынужден проверять — эта истерия разгонялась, доходила до Киева. Редакция перезванивала, меня спрашивали: у вас что-то происходит?

И, когда я говорил: «Нет, не происходит», – они говорили: «Ну, как? Такого быть не может!» У меня много вопросов к тем событиям. Как подогревалось? Кем подогревалось? Ситуация долго не горела, как мокрые дрова, и была вероятность, что они истлеют, но так и не загорятся, но случилось, как случилось.»

Ще 2 березня 2014 року Луганська обласна рада ухвалила резолюцію, у якій визнала нелегітимними центральні органи виконавчої влади України та ухвалила звернення депутатів Луганської обласної влади. У зверненні, зокрема, була прописана вимога проведення всеукраїнського референдуму про федеративний устрій України, надання російській мові статусу другої державної мови, роззброєння незаконних збройних формувань. Резолюцію перед мітингуючими біля Луганської обласної державної адміністрації зачитав голова Луганської обласної ради Валерій Голенко.

Втім, депутат Андрій Шаповалов цю резолюцію не підписав і публічно закликав до цього інших колег.

«Никто больше не выступил публично. Ни один человек не встал и не сказал. В кулуарах так что-то обсуждалось. На трибуну… Я скажу — и меня одергивали. Это был мой день рождения — мы сидели, общались с депутатами. Они говорили: «Куда ты? Едь уже, празднуй день рождения!» А я слушал этот бред и я хотел проснулся. Я митинговал у себя на депутатской лавочке., говорил: «Люди, вы это слышите или только мне одному слышится этот бред?» Я так понимаю, там пару человек сидело выживших из ума, пожилых, которые несли абсолютный бред. Но это реально уже люди возрастные. Я набрал в Google средний возраст депутата областного совета – 65 лет, я вышел на трибуну и не сказал, что, ребята, вам по 65, вы не пойдете воевать. Что вы делаете? Зачем вы разжигаете? Но, опять же, наверно, не такой я пламенный трибун и большого у меня опыта не было публичных выступлений и, даже возвращаясь к Евромайдану, скажу, что я не лез на сцену. Я считаю, что площадными методами, наверное, политику делать в современном обществе не совсем правильно, но опыт последних десятилетий показывает, что это очень даже эффективно получается. Дает ли это результаты? Мне сложно судить, должны пройти годы — это длительные процессы.»

«После второго марта я уже никуда не ходил — ни на какие сессии. Я принял для себя решение, что этот орган абсолютно себя дискредитировал и я не хочу иметь к нему никакого отношения. Была еще сессия одна на выезде в области, потом была попытка сбора в администрации в апреле, но все решения уже принимались под каким-то внешним давлением. То есть уже тогда, второго марта присутствовали люди посторонние в зале, но еще не было аннексии Крыма, еще не было какого-то ощущения реальности происходящего — какой-то сюрреализм и ожидание что это вот-вот закончится.»

Служба безпеки України викликала Андрія Шаповалова на допит. Втім, за його словами, у нього не було тієї інформації, яка б допомогла слідству.

«Те вопросы, которые мне ставили следователи, не по адресу, наверное, были заданы. Я не был в Партии регионов, я не входил во фракцию Партии регионов, я не присутствовал на всех этих советах, где, возможно, давались какие-то указания. На тот момент я был беспартийный, внефракционный. Вряд ли я какую-то пользу мог принести следствию. Как голосовали в зале и так все знают. Кого могло обличить публичное выступление? Это был призыв к разуму, глас вопиющего в пустыне и не более того. Заулюлюкали, затоптали, закричали. Потом, летом, многие звонили, говорили «как ты был прав, понимаешь, давайте соберемся…», но уже не было смысла собираться. Так никто и не собрался с тех пор.»

• Потом, летом, многие звонили, говорили «как ты был прав, понимаешь, давайте соберемся…», но уже не было смысла собираться

На початку літа 2014 року у Луганську не залишилося власних кореспондентів центральних телеканалів. Вони виїхали через загрозу їхньому життю.

Працювати відкрито вони припинили ще раніше. Так звані учасники мітингу допитували журналістів — з якого вони видання, що знімають. Виникали небезпечні ситуації.

«Наверное, ключевая точка была — захват СБУ. Я был там как журналист. Причем, мы остановились прямо напротив через дорогу. Машину не парковали далеко. И я видел момент перехода от мирной акции к активным действиям. Меня это сильно зацепило. На нас накинулись люди с ярко выраженным акцентом. Они задавали вопросы, несвойственные тем, кто обычно присутствует на митингах. «Кто вы? – Журналисты. – А откуда? – С ICTV. – А покажите удостоверение.» И вот чуть ли не допрос на профессиональном уровне и потом в какой-то момент: «Ребята а-ну держите их!» Тогда, наверное, что-то щелкнуло, но ещё было какое-то бесстрашие и мы вышли из этой ситуации, но послевкусие осталось очень нехорошее. Было понимание, что это уже профессионалы.»

«Тогда появилось ощущение серьезности всего происходящего. Уже были первые расстрелы, отъем машин. Мне не угрожали, но был один звонок от коллеги по депутатскому корпусу, который сказал: «Ты лучше не появляйся в местах скопления». Я не стал вникать в подробности. Пошутил, спросил: «Я что, в расстрельных списках?» Но, опять же, это все было на уровне юмора, наверное. Никто не думал (я так точно не думал), что это все всерьез. Но уже в июне я стал жалеть, что не выехал раньше — появились опасения выезда.

То есть, уже появились блокпосты с вооруженными людьми и стало все не просто. Двадцать третьего или четвертого июня объявили первое перемирие, то есть было уже совсем горячо. Еще не так горячо, как в июле, но по меркам мирного времени, это было уже неприятно. Маленькие дети… Мы порывались уехать, но было какое-то опасение. Думали, еще чуть-чуть пересидим и все пройдет. Боялись, что в дороге что-то случиться.»

• Мы ждали, что вот-вот Турчинов или кто-то еще примут решение и все закончится

«Мы ждали, что вот-вот Турчинов или кто-то еще примут решение и все закончится. Первое перемирие объявили вечером, и мы приняли решение утром уезжать. Дети были в Лутугино. Мы забрали детвору. Все прошло очень спокойно. Даже на блокпостах никто не остановил. Опять же, на тот момент же было нагнетание: не все так страшно оказалось.

Мы забрали детей, наспех собрались и поехали на неделю на море. позвонили родителям, попросили, чтобы они побыли в доме, пока нас нет. Это все было быстро и незначительно. Позвонили одним родителям, другим родителям, завезли ключи от дома (обычно, когда мы уезжали, родители оставались в доме — кошку кормили, цветы поливали). Никто не бросал дом навсегда. Мы взяли документы и две сумки вещей. Никто не собирался навсегда. Лично я после этого не был ни разу в доме.»

Андрій дістає на стіл зв’язку ключів. Розповідає — від будинку, від дачі, від гаражу… Якщо для де-кого з переселенців — це лише речі на пам’ять, то він найближчим часом збирається ними скористатися.

«Я уверен, что они пригодятся мне когда-нибудь и надеюсь достаточно скоро. Потому что я и сейчас считаю, что это сумасшедший дом, который должен быть закончен. Происходящее просто не укладывается в голове. Я понимаю, что эта территория на сегодняшний день просто захвачена, парализована, оккупирована».

• Мы взяли документы и две сумки вещей. Никто не собирался навсегда. Лично я после этого не был ни разу в доме

До війни Луганська обласна телерадіокомпанія, яка нині називається UA: Донбас, і яку очолює Андрій Шаповалов, знаходилася у Луганську, на вулиці Демьохіна, 25. Нині ті потужності у розпорядженні угруповання «ЛНР».

Попри те, що Андрій вірить у повернення України у Луганськ, він пояснює, чому не бачить переїзду UA: Донбас до Луганську після деокупації.

«Это не моё рабочее место. Я там никогда не был. Работал еще на заре юности. Как будет — я не знаю. Но то, что это не моё место и не гнездо, скажем так, из которого вылетели птенцы и оперились, стали взрослыми, точно нет. Наверное, более родной сегодня уже Северодонецк. Я встретил недавно друзей — их дочке 5 лет. Разговорились о том, что война закончится. А они говорят: наша дочка уже гораздо более северодончанка, нежели луганчанка. Из своих пяти она четыре с половиной года прожила в Северодонецке. Она не помнит Луганск.

Конечно, очень страшно, что проходит время и есть потери, которые очень сложно будет возместить. Да, конечно, детки, которым тогда была по 10, и которые остались в Луганске, за эти пять лет мы стали уже взрослыми, они уже подростки, которых формировала та искаженная действительность, что само по себе очень страшно.

Этап прозрения будет болезненным, безусловно. Но то, что это закончится – у меня нет сомнения. Оно должно было закончится раньше, но к этому все идет. Ключи понадобятся, как жить там – не знаю. Все не просто…»