Перший блокпост у Луганській області з’явився за сто метрів від нашого дому — переселенці зі Щастя

«Я поняла, что не могу в полный голос разговаривать, потому что страшно. Мы шли, я оглядывалась — не идет ли кто-то за нами», — пригадує Наталя Єсіна.

«Тризуб, «Це — Україна», флаги нарисовал. Они повисели в течение дня, но, что очень показательно, буквально после ночи, смотришь на эти флаги, а кто-то сверху нарисовал свастики», — ділиться спогадами Ілля Єсін.

Наталія та Ілля Єсіни — подружжя переселенців із Луганської області, жили у місті Щастя, а працювали у Луганську.

• Наталя родом із Красного Луча — нині це місто Хрустальний, а Ілля — щастинець.
• З початком бойових дій вони переїхали до Сум.
• До війни Наталя працювала журналісткою, а після переїзду почала займатися правозахисною діяльністю. Зараз вона — виконавча директорка Північної правозахисної групи, представниця Української Гельсінської спілки з прав людини у Сумах.
• Ілля до війни працював головним редактором газети «Восточный курьер», зараз — випусковий редактор сайту latifundist.com.

Наталя Єсіна: Мы уезжали из Луганска, а поезда еще с месяц ходили. Мы уезжали без «приключений», тогда первые блокпосты были организованы по всей дороге до Луганска. Мы их проехали и спокойно уехали.

Ілля Єсін: Мы, как говорят, в вагон уходящего поезда вскочили. Накануне началась острая стадия конфликта. Буквально через несколько недель произошли первые военные ситуации в Луганске, потом — в Славянске.

Наталя Єсіна: Для нас было главным, чтобы ребенок этого не увидел и не осознал. Собственно, как только появились странные непонятные вооруженные лица, мы хотели, чтобы он этого не запомнил, не понял, не осознал опасности.

Ілля Єсін: Во многом мотиватором переезда был ребенок, потому что, возможно, мы где-то смогли перетерпеть, пересидеть, а получилось уехать. Тем более, что Наташа была в декрете, а моя работа подразумевала удаленность. Я договорился, что буду работать удаленно.

14 червня 2014 року українські військові звільнили місто Щастя Луганської області від бойовиків. Взяли під контроль Луганську теплоелектростанцію. Але жителі міста, які поїхали через бойові дії та захоплення, не поспішали повертатися. Частина з них і досі вважає місто непридатним для проживання.

Наталя Єсіна: Когда мы из него уезжали, он еще не был освобожденный, потому что мы выезжали в мае 2014 года. После так называемого «референдума» мы приняли решение уехать, и в 20-х числах мая мы уехали. Когда мы уезжали, в ту ночь первый раз обстреляли железнодорожные станции Лисичанска и Рубежного. И, как многие считаю, что это было отправной точкой начала военных действий в Луганской области.

Мы, когда приехали в Сумы, зашли в интернет и увидели, что такое произошло. А освободили Счастье в июле, накануне дня рождения Ильи. Такой подарок сделали. Но, опять же, возвращаться в Счастье, которое на линии разграничения, где окна квартиры смотрят в сторону Луганска, где «прилетало» неоднократно соседям сверху, сбоку, снизу…

Ілля Єсін: У нас дом в двух километрах от линии разграничения, поэтому возвращаться туда, подвергать риску себя и своего ребенка…вряд ли можно назвать такую семью адекватной. Поэтому мы приняли решение оставаться здесь.

Після кожного обстрілу чи загострення в окупованих містах Луганщини та Донеччини збільшувалася кількість охочих виїхати. Але є і ті, хто покинув свої міста до початку боїв. Навіть за відсутності прямої загрози життю, люди не витримували емоційного напруження на роботі, у своєму оточенні.

Наталя Єсіна: Первое ощущение у меня появилось в день так называемого «референдума». Мы с Ильей встретились. Он только приехал с Западной Украины из мини-отпуска. Мы гуляли по городу, я ему рассказывала о событиях, которые он пропустил, пока был без интернета, именно в это время проходил «референдум». Мы это наблюдали, пока по Счастью «наворачивали» круги, разговаривали.

Я поняла, что вслух я не могу в полный голос разговаривать, потому что страшно. Мы шли, я оглядывалась  — не идет ли кто-то за нами и поняла, что я уже не чувствую себя адекватно, спокойно, мне страшно и как раз накануне был случай, когда пуля снайпера зацепила ребенка и моя мама, гуляя с ребенком, сказала, что она оглядывалась на крыши. Когда я сказала это Илье, он сказал, что придем домой, купим билеты и уедем.

Ілля Єсін: Как раз когда я был на Западной Украине, мы плавали по Днестровскому каньону, сплавлялись, все равно по телефону выходили на связь, кое-где просачивалась информация, хотя мы договаривались, что не будем эту жесть друг другу доносить, потому что мы никак не повлияем на события, но настроение себе будем портить. Но потому стали происходить случаи, когда наших общих знакомых стали хватать из дома, увозить в какие-то пыточные застенки, на подвал, то это было как красная тряпка, что надо что-то делать, решать. Тем более, что мы не скрывали, я не могу назвать это проукраинской позицией — это  была адекватная позиция гражданина Украины.

Когда начались Евромайданы в Луганске, я старался участвовать во всех, плюс была организована «Луганская сотня». Когда митинги организовывались, а там участвовала слабая часть населения — интеллигенция, бабушки, дети, женщины. И вот ребята организовались, чтобы стоять на первых позициях, чтобы в случае обострения со стороны тех, кто находился в захваченном здании СБУ, то мы могли бы дать первый отпор. И, соответственно, в связи с тем, что мы не скрывали свою позицию, и еще так получилось, что я журналистам ICTV дал интервью, то возникла опасность, что могут приехать за мной и за моей семьей.

Станом на 2017 рік у місті Щастя жили 12 000 людей. Містоутворююче підприємство теплоелектростанція Луганська ТЕС. Місто компактне — із тих, де всі один одного знають. Обійти його по периметру можна за півгодини. З’ясувати, де живе хтось із місцевих, не складно.

Наталя Єсіна: А еще был момент, когда мы решили немного похулиганить,  в оккупированном Счастье Илья нарисовал желто-голубые флаги. Мы ездили в Луганск, покупали краску в баллончиках. Шифровались. У одного хотели купить желтую, у другого — синюю, голубую, но потом у одного купили оба цвета. Он улыбнулся. Конечно, он все понял. И ночью, под утро, чтобы не попасть никому на глаза, Илья пошел и с трафаретом нарисовал очень-очень много.

Ілля Єсін: Тризуб, «Це — Україна», флаги нарисовал. Они повисели в течение дня, но, что очень показательно, буквально после ночи, смотришь на эти флаги, а кто-то сверху нарисовал свастики. Это очень показательный момент. Люди вместо того, чтобы нарисовать рядом что-то свое, они искажают смысл уже созданного, извращают его.

На самому початку конфлікту люди намагалися зрозуміти, хто і яку ідею з їхніх близьких чи знайомих підтримує.  Згодом бажаючим підтримати незаконні збройні формування роздали зброю.

Ілля Єсін: Мы с отцом каждое утро ездили на работу в Луганск. Мой отец — бывший начальник отдела милиции Жовтневого района, к которому относилось Счастье на тот момент. И, когда на блокпостах он встречал свой «контингент» с  оружием в руках, то говорил: «О, это — наркоман. Я его сажал. Это — бывший вор. Я его сажал». То есть, знакомые все лица. А сейчас эти люди с оружием в руках и без каких-либо сдерживающих факторов.

Наталя Єсіна: Кстати, в Счастье появился первый блокпост в Луганской области. Это буквально сто метров от нашего дома. Когда сравниваешь события с крымскими, понимаешь, что в Крыму были хотя бы кадровые военные, которые подчинялись какому-то приказу, уставу. А тут в руки оружие берет человек, который не знает как им пользоваться, как снимать/ставить на предохранитель, грубо говоря, то ты понимаешь, что это обезьяна с гранатой, что придет в голову, тоже непредсказуемо.

Ілля Єсін: На блокпостах встречались какие-то знакомые ребята, у которых была мотивация не в идее, а четкая позиция заработать деньги.

Наталя Єсіна: Мне не особо вспоминается последний день. Уезжали мы днем, до вокзала добирались на машине — отец Ильи нас подвез. Я помню, как собирались, растерянных родителей Ильи, которые были в смятении.

Ілля Єсін: Потому что достаточно спонтанно.

Наталя Єсіна: Надо было ребенку объяснить, куда мы едем. Мы его отвлекли, сказали, что это новый город.

Ілля Єсін: Да, каких-то деталей не помню. Никто не уезжал с мыслью, что вернешься через год. Тогда бы этот процесс был более запоминающимся. А так — забрали ноутбуки, чтобы можно было дистанционно работать, закинули рюкзаки, уехали на вокзал, сели в вагон, поехали, приехали, нашли квартиру, поселились. Сидели, смотрели новости.

Наталя Єсіна:  Помню первые минуты на неоккупированной территории. Наверно, каждый об этом вспоминает. То есть днем мы еще ехали — это территория Сватово, свободная территория, там были украинские флаги. И был шок, потому что мы успели от них отвыкнуть. Было несколько месяцев без них, и вот они висят и никому за это ничего не будет.

Ілля Єсін: Состояние внутреннего напряжения начало спадать, потому что, если до этого ты был как сжатая пружина, то после ты расслабляешься, понимаешь, что условно говоря, не обстреляют твой вагон, не начнут ходить и проверять паспорта, есть ли у тебя ленточки, флаги. На той территории, с учетом какие там были люди, можно было ждать чего угодно. Там уже на тот момент происходили вещи, которые раньше казались немыслимыми, а теперь — стало нормой.

Наталя Єсіна: Сейчас вспоминаю, что хотя вещей мы взяли немного: ноутбук, пара рюкзаков, летние вещи, но я в душе осознавала, что это надолго. Илье казалось, что мы на несколько недель, переждать.

Ілля Єсін: У меня такого не было, как говорят: без одежды и надежды. Я думал поехать родственников навестить в Сумах, переждать горячий период, суматоху. Казалось, что это не будет как в водоворот затягивать, что максимум в сентябре мы вернемся. Но, как показали дальнейшие события, все ухудшалось с каждым днем, хотя мы думали, что вернемся. У нас период возвращенства был до ноября 2014 года. Потом мы поняли, что надо столбить по полной программе, запасаться зимними вещами, и мы окопались тут надолго к тому времени.

Офіційно місто Щастя звільнили. Але не припинилися обстріли його околиць. Зараз Щастя не так часто згадують у новинах, як раніше. Але те, що відбувалося у місті у 2014 — 2015 роках зробило місту сумну славу навіть за межами України.

Ілля Єсін: Счастье — это не часть Луганска. Административным недоразумением можно назвать весь Октябрьский район. Счастье — административно было частью Луганска, но по сути оно всегда было какой-то автономной республикой счастья, отдыха, непромышленного. Его больше относили к слобожанской части, не к донбасской. Я никогда не чувствовал себя луганчанином. Нельзя сказать, что я был луганским человеком, я был счастьинским человеком. Мне нравилась, и я это подчеркивал, обособленность. Мне казалось, что более престижно жить в Счастье, чем жить в Луганске.

Наталя Єсіна: В Сумах вначале спрашивали, откуда мы приехали, мы говорили, что из Счастья. Первые разы, когда мы говорили, ответ вызывали недоумение: где это, что это. А потом, когда Счастье стало все чаще мелькать в украинских сводках, то люди уже не спрашивали, где это, а качали головой.

Ілля Єсін: Сочувственно кивали. Если раньше было недоумение, то потом ситуация изменилась, и сейчас редко встретишь человека, который не знает, что такое город Счастье.

У 2017 році Женевський центр гуманітарного розмінування і Стокгольмський інститут світу опублікували звіт. У ньому йдеться про те, що Україна у лідерах за кількістю людей, які загинули від мін. За прогнозами експертів, розмінування Донбасу може тривати 20 років, а його вартість обійдеться в мільйони доларів. Не всі переселенці готові повернутися у рідні міста, навіть у звільнені. Бо і ці території певною мірою залишаються замінованими.

Ілля Єсін: Насчет того, чтобы вернуться…В Счастье я мог бы вернуться погостить, но переехать туда даже при условии завершения военных действий, я понимаю, что нет.

Наталя Єсіна: Он как-то для меня и остался городом детства, городом прошлого. Красному Лучу, конечно, зверски не повезло, потому что он находится между двумя так называемыми «республиками», практически возле Снежного, там начинается донецкая часть и заканчивается луганская. Он глубоко и далеко оккупирован, поэтому у меня нет даже мысли, что там что-то когда-то может разрешиться, а даже, если там когда-то что-то и разрешиться, я даже не знаю, увижу ли я там тот город, который я когда-то покидала, потому что он настолько изменился, обветшал. Эти пять лет очень сильно по нему ударили.

Будут ли там те люди, которых я когда-то хотела там увидеть, которые когда-то были в моей жизни? Будут ли там те места неоскверненные, неразрушенные? И, возможно, возвращение туда просто погостить будет намного тяжелее и испортит те воспоминания, которые остаются городом детства, городом юности, и они могут перечеркнуть это все, ударить по воспоминаниям, ощущениям. Поэтому мне очень сложно представить, что я туда поеду даже погостить. Теоретически я должна хотеть, это все-таки родина.

Ілля Єсін: Для меня дом — это понятие не географическое. Это — люди. За людьми скучаешь, а не за местом. Условно говоря, за бабушкиными пирожками, мамиными объятиями, посиделками с отцом, в футбол поиграть с друзьями. А так как эти люди, друзья разъехались

Родственники остались, они принципиально отказались выезжать. По ним скучаешь…Но ради них возвращаться…это не то, чтобы переступить через себя, но это неправильно по отношению к своему ребенку, к своей мини-семье в общей семье большой. Поэтому, вернуться — нет.

Наталя Єсіна: Даже на освобожденном Донбассе будущего для своего ребенка я не вижу.

Ілля Єсін: По поводу, того, что мы туда не вернемся. Все равно мы во многом семья непоседливая, мы любим путешествовать. В том числе до войны очень много путешествовали по Луганской области, частично — по Донецкой области. И сейчас мы не представляем, как можно заниматься туризмом в освобожденном Луганске, Донецке. Это уже сталкерство, постоянный риск и жизнь на грани, а смириться с этим просто ради того, чтобы там жить…Может, в каком-то возрасте мы к этому придем, но в ближайшие лет 10 — точно нет.