Волонтер и священник Сергей Косяк рассказывает о том, как живут города «серой зоны», куда мало кто доезжает. По его словам, в городах «серой зоны» — например, в Красногоровке и Марьинке — продолжается жизнь. «В Марьинке, например, количество жителей уменьшилось в два раза, но там работает 2 школы. В Красногоровке все дети ходят в одну школу, потому что остальные разбиты», — рассказывает священник. Сергей Косяк пережил плен и пытки боевиков ДНР: «Они сами себя разжигали. У любого человека есть совесть, но они сами себя убеждали, что меня нужно бить. Это просто люди, обманутые люди. Когда меня отпустили, мне стало их жалко. Они гонимы ветром», — вспоминает Сергей Косяк. По его словам, на Донбассе есть проблема с преследованиям по религиозным мотивам: «В начале конфликта очень прослеживалась религиозная составляющая — все люди не православной конфессии попадали в категории «сектантов», «раскольников» или «униатов». Сейчас сам конфликт в вялом состоянии, соответственно, гонения за протестантскими верующими тоже уменьшились».
Татьяна Трощинская: Многие, кто вас знают, говорят, что вы добираетесь в самые отдаленные точки «серой зоны», куда тяжело доехать. Это правда?
Сергей Косяк: Это правда. Действительно мы добираемся в самые недобирающиеся места. Есть разные причины, почему люди не могут туда ехать, там ужесточенный контроль въезда. Даже местные жители не всегда могут пройти в те места, куда нужно добраться, чтобы оказать помощь. За КПВВ, где стоят пограничники, фискальные службы и милиция — это последний фильтрационный такой пункт. За КПВВ находятся города «серой зоны» и города «серой зоны» сами делятся ещё на две части. В город «серой зоны» могут попасть только местные или по особому приглашению разных структур. Чтобы попасть в самые сложные участки, нужно договариваться с военными, потому что остаются жить люди, вместе с военными там базируются техника. Поэтому туда люди проходят только по спецпропускам и с наличием прописки в том районе или доме.
Татьяна Трощинская: Для вас это уже такой отработанный механизм. Поэтому может вам проще или есть другие причины, почему вы туда ездите?
Сергей Косяк: Моя деятельность вызвана потребностью. Одно время активно занимались эвакуацией, у нас было три базы для переселенцев, которые мы открыли, когда в Марьинке были жестокие бои. Мы вывезли 400 детей из Марьинки и Красногоровки в Святогорск, взяли там, в аренду лагерь на месяц. Сейчас в «серой зоне» большой масштаб работы с гражданскими, потому что бизнеса там практически никакого нет, люди не выезжают потому, что выезжать некуда. Мы находимся там, где есть в нас потребность
Ирина Славинская: Я читала интервью с вами и там есть интересная фраза «Прифронтовой город имеет свой ритм и расклад жизни. Днем он напоминает большой базар, где люди в центре города толпятся, покупая товары или получая очередную гуманитарную помощь». Давайте больше об этом поговорим, как живут эти города. Что мы видим?
Сергей Косяк: Города продолжают жить, там работают школы, запустились разные структуры, исполкомы. Если взять Красногоровку и Марьинку, в каждом городе «серой зоны» своя специфика. В Марьинке ранее проживало около 13 тысяч человек, сейчас 6. В Красногоровке более 20 тысяч проживало, сейчас проживают 10 тысяч. В Марьинке работают 2 школы, как и работали, в Красногоровке 2 разбитые, поэтому все дети ютятся в одной школе. Раньше напоминало большой базар, потому, что так называемая дорога жизни проходила по Марьинке, поэтому люди тянули в сторону ДНР сахар продавать, потому, что там в три раза дороже стоит. Люди с неподконтрольных территорий приходили, чтобы что-то себе покупать, поэтому вдоль дороги были выстроены целые торговые ряды.
Татьяна Трощинская: Мы уже не единожды говорили о том, что жизнь в прифронтовых городах и в «серой зоне» полностью изменила людей. Мы говорим о тех вещах, о которых сложно было говорить раньше. Многие волонтеры говорят о том, что люди 8 часов в сутки, если там нет обстрелов, то время прожито не плохо. Наверное, вы еще и какую-то духовную помощь предоставляете, кроме того, что возите какие-то вещи. Говорите ли вы об этих вещах? Как жить, если ты не знаешь, что с тобой будет завтра, что они говорят и, что вы им говорите?
Сергей Косяк: Основной посыл, который мы даем этим людям — надежда. Когда люди говорили, что не верят, что может что-то восстановиться. Когда люди начали говорить с болью, тогда пришло в голову сказать этим людям, как Бог воскресил разлагающего Лазаря, так же и бог будет восстанавливать Марьинку.
Мы раздаем все, начиная от дров и угля, вещей, еды. Полноценно трудимся как гуманитарная миссия. Эта помощь, чтобы показать людям, что о них заботятся. Если люди со всего мира о вас не забыли, значит и бог вас не забывает.
Атмосфера в прифронтовых городах, где работает наша миссия, отличается от той, где нет нашей миссии. Отношение жителей Марьинки уже позитивное. Мы там уеж полтора года и для них был нонсенс, что мы провели там детский праздник, где присутствовало около 500 людей. Я видел эти настроения людей.
Ирина Славинская: Эти разговоры о поддержке. Насколько на этот позитивный настрой людям повлиял ваш опыта плена?
Сергей Косяк: Происходит переоценка ценностей. У меня была одна мысль, чтобы меня быстрее убили, не хотелось мучиться. Но я сразу же подумал о сыне, которому на тот момент было 3 месяца, о том, что он будет расти без отца. Все это время, пока меня там били, я молился. А когда меня не били — проповедовал. Там люди сам себя разжигали, говорили, что «ты бендер». Сами себя убеждали, что меня нужно бить. Это просто обманутые люди, мне их даже жалко стало.
Татьяна Трощинская: До войны вы жили в Донецке. Что вы делали там до войны?
Сергей Косяк: Священником был. В принципе делал то же самое, что и сейчас. Ситуация ничего не поменяла, она просто проявила людей.
Ирина Славинская: Недавно был разговор, что на Донбассе были гонения против христиан-протестантов и если посмотреть на историю людей, которые оказываются в плену, то можно заметить, что волонтеров-протестантов обвиняли в том, что они укропы и в результате, по доносу расстреливали. Что вы об этом знаете и видите в этой ситуации?
Сергей Косяк: Сейчас в этом отношении они стали спокойнее. Изначально было хуже, 14 человек из моей команды побывали в плену, 3 отобранных автомобиля, 1 человек убит. Арестовывали за молитву, когда мы в центре Донецка молились, когда эвакуировали людей. Они сначала избивают, а потом разбираются. На первых этапах конфликта очень мощно прослеживалась религиозная составляющая.