Если бы мы перенесли современного подростка в СССР, он бы через несколько дней оттуда сбежал — Петр Яценко

Гость — писатель Петр Яценко.

Петр Яценко: Я выбрал эту тему, потому что вещи сейчас и в СССР — это совсем другая нагрузка. Вещи в Советском Союзе были даже определенной религией. Они были с печатью или справкой, что у тебя лучше положение, и они означали совсем не то, что означают сейчас для молодежи. Моему сыну, которому сейчас 15, так же было очень странно, потому что для младшего поколения вещи — это просто вещи. Автомобиль — это просто средство передвижения. Ковер — это то, что лежит на полу. А у советского гражданина с этим были связаны очень непростые истории получения, знакомств. И каждая вещь несет в себе отпечаток эпохи. Поэтому я собственно сделал их (вещи) героями.

Я не просто решил писать. Меня к этому подтолкнуло несколько моментов. Один из них — это когда я ехал в поезде с подростком, девушкой, которой было 12 лет. Мы разговорились, она была очень развита, учится в лицее в Киеве. И зашла речь, что она куда-то летала на отдых, или в Египет, или в Турцию. И я сказал, что очень завидую молодежи, потому что в мое время это было невозможно. И тут я увидел эти большие глаза, полное непонимание. Эта эпоха для детей, кому 10+, для них это эпоха динозавров.
В свое время мой сын придумал неологизм. Я ему рассказывал, какие племена жили (древляне, поляне), и он говорит: «Я понял, в Советском Союзе жили советяне». Так они примерно и воспринимают это время.
Перед тем, как книга была опубликована, я читал отрывки своим друзьям с детьми. Дети замолкали, откладывали свои гаджеты и очень внимательно слушали, а потом смеялись. Когда ты рассказываешь, как надо было, когда не было мобильной связи, вызвать друга во двор (собираться под окнами, если друг жил на 5-м этаже, то надо было вдвоем кричать), как надо было доставать все вещи… там и о жвачках, как мы их делали, как продолжали их вкус, заворачивая какой-то сахар или варенье. Эти все ноу-хау, плюс угрозы ядерной войны, которой мы в детстве очень боялись, как мы себе копали бомбоубежища… Все это и очень много историй — им это, оказывается, очень интересно.

Татьяна Трощинская: Если противовесом «советянам» являются «совки» — как иногда говорим в негативном контексте, то «советяне» не звучит оскорбительно. «Советяне» — это констатирует время, период, эпоху. А вот «совки» — это уже обидно. Как вы вообще относитесь к этому слову и к такому клеймению?
Петр Яценко: Поэтому мне очень и понравился этот неологизм, придуманный моим сыном Матвеем, потому что он не несет в себе такой негативной нагрузки.

Понятное дело, что «совки» — это те люди, которые сейчас живут и убеждают нас, что там было очень хорошо. А «советяне» — это все это общество, которое не могло убежать или жить иначе, потому что такова была система. И они делали то, что могли: очеловечивали, окультуривании свое пространство, свои жилища.

• Потому что, если вокруг тебя тоталитарное общество, все серое и неинтересное, ты как хомячок пытаешься тянуть себе в норку какие-то вещи, которые, по крайней мере, делают твой быт лучшим.

У меня один из главных героев — отец Петр. Он сначала пытается доказать сыну, который настроен очень скептически, что те времена были ого-го. Ясно, он не восхваляет коммунистическую партию или общественный строй. Он просто рассказывает, что ему было так же интересно, весело, было чем себя занять, что отсутствие мобильных телефонов не была страшным, потому что можно было позвонить из телефона-автомата…
А уже потом, в процессе этого квеста, прослушивания голосов прадеда и чтения каких-то карт, где Советский Союз был обозначен как большая тюрьма, узнавания семейной истории, сын и отец доходят до понимания, что что-то было с ним не так.

• Если взять сейчас подростка, который в 16 лет говорит, что «Я хочу вернуться назад в СССР и поесть советское мороженое или съесть булочку за 3 копейки», то через несколько дней этот молодой человек убегал бы из Советского Союза, бежал и больше бы никогда не возвращался. Потому что то, что было тогда, и то, что сейчас — это разные миры, галактики, эпохи.

Когда ты шел по улице и видел, что кто-то что-то несет, то всегда останавливали и спрашивали: «А где же вы это купили?», «Где выбросили?». Эти слова, как и «блат», не ясны сейчас молодым людям.
Я писал книгу, чтобы подростки могли понять нас. Чтобы поняли своих родителей, дедушек и бабушек. Им станет легче, мне кажется, после того, как они это узнают.

О стране как тюрьме

Для меня молодость уже началась после 30. Для меня это была какая-то тюрьма, когда ты не мог никуда уехать или улететь посмотреть мир. 90-е — это было бегство из тюрьмы. Ты убежал, у тебя ничего нет. Тебе надо выживать.

А сейчас, 2010-20-е — эпоха, когда наше поколение добежало. Построило свои домики и живет, ездит. Сейчас это совершенно другой мир. Когда я думаю, о чем я мечтал тогда — я даже не мог подумать, что будут такие возможности сейчас.

Татьяна Трощинская: Важные штуки, которые я испытала после 30 — это комфорт и свобода. Они появились не только потому, что ты начинаешь работать, карьера лучше развивается… А это вопрос того, насколько ты можешь говорить о том, что тебе комфортно или некомфортно. Многие из нас в детстве даже не знали, что можно пожаловаться на самом деле. Нам не давали права жаловаться…
Петр Яценко: Даже было очень трудно в саду или в первом классе попроситься в туалет, потому что это была отдельная культура — карательная кулинария и карательная туалетная культура. Когда ты это имеешь, в этом живешь сейчас — ты этого не поймешь.

Полную программу слушайте в аудиофайле
Підтримуйте Громадське радіо на Patreon, а також встановлюйте наш додаток:

якщо у вас Android

якщо у вас iOS