Я 6 лет не возвращалась домой, и испугалась, когда поняла, что не помню код домофона — Валерия Вершинина

Валерия Вершинина — в 2013 году жила в Донецке, работала юристом, помощницей адвоката.

Вместе с мужем планировали развивать свою СТО.

Валерия собиралась сдавать адвокатский экзамен и заниматься адвокатской практикой.

В 2011 году у супругов родился ребенок. Поэтому занятия адвокатурой перенеслось на неопределенный срок.

Семья сделала ремонт в квартире и планировала покупку дачи.

Через год, говорит Валерия, все должно было заработать и они переехали бы в собственный дом:

«Потом все начало меняться. Когда я увидела, что на Майдане избили студентов, было ощущение, что надвигается что-то другое, но понимания, что именно, не было. Сначала мы собирали какие-то лекарства, передавали, а потом моя подруга начала выходить на Майдан в Донецке. Я помню первый день, когда мой муж попросил меня снять с куртки желто-голубую ленту, потому что он начал бояться за то, что я езжу с ней на работу. И лента была на той куртке, кажется, со дня покупки. То есть никогда она не была проблемой и вот — стала».

Дончане начали выходить на митинги, чтобы донести свою позицию и поддержать Евромайдан в Киеве. Валерия говорит: была вера, что милиция одумается и наведет порядок в городе, потому что со временем выходить на мирные митинги стало опасно:

«После одного из митингов зашивала дома другу голову. Руки дрожали. Вообще бы не поверила, что такое может быть. В какой-то момент возникло такое ощущение, что все — надо выезжать, или сейчас, или потом уже не уедем. Я не знаю почему, но тогда я думала, что вот-вот и ловушка захлопнется и уехать будет невозможно».

21 мая вместе с мужем Валерия Вершинина выехала на подконтрольную территорию. Мужу Валерии было очень плохо. После одной из стычек у него начались проблемы со здоровьем — он нуждался в лечении. В столице его положили на операцию, а Валерия с ребенком остановились в поселении для беженцев — так в начале вооруженного конфликта называли вынужденных переселенцев. Валерия вспоминает: тогда еще не осознавала свой новый статус и думала, что через неделю-другую ситуация в Донецке наладится. Но прошел месяц. Чтобы прожить в Киеве, Валерия устроилась на работу.

«Мужу сделали три операции. Он начал ходить, тоже устроился на работу. Шло время, менялось отношение к этой ситуации. Пришло понимание, что это спринт, это — марафон, надо выжить не просто в смысле выжить, а надо выжить, становиться на ноги, надо построить свою жизнь здесь, потому что фактически это уже и есть новая жизнь моего ребенка, который уже не помнит Донецк, не помнит нашей квартиры».

Валерия объясняет — тогда, в мае 2014-го, их отъезд не был спонтанным. Вещи она собрала за три дня до того, как решили ехать:

«Ко мне приехал знакомый. Он на самом деле не разделял наши взгляды на будущее Украины, он поддерживал, скажем так, то, что произошло. Он тогда приехал ко мне в гости и сказал: «Вам лучше ехать». Я спросила: «Почему?» Он показал мне распечатку. Там были мои данные, моего мужа, там была наша машина. Причем машина старая, которую мы продали за месяц до того, и новая, которую мы взяли, но еще официально не оформили. Он сказал: «Вам лучше выезжать». В тот день мы перебрались на другую квартиру и я думала, как бы уехать, в какой день лучше уехать».

Валерия думала: безопаснее ехать в день какого-то шумного события, когда на путешественников не будут сильно обращать внимание, а на блок-посту будут не слишком тщательно проверять документы:

«За день до того, как мы уехали, был какой-то бой, большой обстрел под водохранилищем. Вечером был бой, а в 5 утра мы проснулись и поехали. Мы собрали машину еще за три дня до того. Утром, когда мы уезжали, мы вынесли какие-то мелочи и ребенка. И мы выезжали двумя машинами — мы и еще одни наши знакомые. Они боялись ехать сами, потому что у них была дороже машина, и они боялись, что их застрелят, чтобы забрать машину. И опять же — их идея, их стратегия бегства была в том, что если будут ехать несколько машин, то, возможно, их не тронут. Мы уехали. Первый раз нас, кажется, остановили где-то под Запорожьем. Я не помню, где именно это было. На сепарском блокпосту нас не трогали. Там, где стояли наши ребята, они спросили как мы, куда едем, увидели, что в машине ребенок и спросили, нужна ли нам помощь. Все. И дальше мы ехали до Киева, не останавливаясь».

21 мая 2014 года в Донецке не было интенсивных обстрелов, прям таких, чтобы не работали больницы или были переполнены. Поэтому, не сразу можно понять, почему Валерия с мужем поехали на операцию в столицу.

«После мирного шествия немало людей, таких как мой муж, были избиты. И были люди, наши знакомые, которые раньше нас обратились в больницу, рассказали об обстоятельствах, при которых их избили, и на следующий день к ним приходили неизвестные люди, их разыскивали. Поэтому мы четко осознавали, что было бы неплохо, если бы обстоятельства его травм не были известны. На тот момент — пока мы были там — мы считали, что так было бы безопаснее. Через некоторое время мой муж обратился к врачу, он сказал, что получил травму, играя в футбол и ему даже оказали медицинскую помощь, но его состояние здоровья ухудшилось и ему нужно было делать операцию. И мы уже так решили, что надо сначала уехать, а потом решать эту проблему».

Валерия не исключает, что ее мужа удачно прооперировали бы и в Донецке, но тогда вся семья месяца два не смогла бы уехать из города — пока длилась бы реабилитация.

«У меня в тот момент было ощущение надвигающейся катастрофы, было ощущение, что вот-вот и будет совсем плохо. Одной моей знакомой снаряд попал в балкон. Мой родной дядя погиб. Затем уже произошло много чего, но в тот момент в мае, когда мы уезжали, еще таких обстрелов не было, еще не было столь опасно. Это было ощущение неотвратимости, что оно впоследствии так наступит, и желание уехать, вывезти ребенка пока это еще безопасно».

Прошло несколько месяцев и Валерия поняла, что поехать домой за теплыми вещами она не может, а знакомые не могут ей их передать, потому что «Новая почта» не работает. Вспоминает, как помогли с вещами волонтеры на Фроловской, 911.

«Уже были первые числа сентября. Я приезжала на Фроловскую, помогала сортировать вещи и Оксана знала, что я — переселенка. Я помню, как она вынесла мне детский комбинезон, какие-то еще вещи на мою дочь, на Мирославу и говорит: «Бери!» А мне так неловко было. Я говорю: «Да ну что… Мы сейчас заработаем, встанем на ноги, все будет нормально». А она говорит: «Бери, уже осень. Ты чем думаешь?»

Туда можно было приехать не только за помощью. Туда можно было приехать волонтером, поработать и не чувствовать стыда за то, что тебе нужна помощь. Потому что, знаете, возможность сохранить достоинство очень важна. И в первые дни после начала конфликта это было очень важно — не быть в позиции человека, который просит, а также делать то, что в твоих силах для того, чтобы был какой-то баланс».

Два года назад супруги купили домик в деревне в Черкасской области. Валерия говорит, это — для ее матери, чтобы она не возвращалась на оккупированные территории и для того, чтобы самим иметь хоть какое-то жилье на подконтрольной Украине территории:

«Был очень сильный страх, что, если со мной не дай бог что-то случится, или с мужем что-то случится, то некому будет позаботиться о том, чтобы моему ребенку, или моей маме никогда не пришлось вернуться на оккупированные территории. И мы искали домик, мы хотели иметь что-то свое, чтобы не бояться, что нас попросят освободить арендуемое».

Валерия замечает: единственное, что отличает ее от местных жителей, что они могут получить любую услугу только по факту того, что они там прописаны и у них не будут требовать никаких дополнительных документов.

«Для нас это всегда история о том, что «Предоставьте справку, что вы ВПО», обязательно откройте счет в Сбербанке, обязательно надо получить эту карточку Сбербанка. И нашей семейной политикой, как избегать этой дискриминации, как сделать так, чтобы оно постоянно не болело, стало то, что мы стараемся как можно меньше пересекаться с государственными сервисами, стараемся как можно меньше пользоваться теми услугами, где необходимости удостоверять, что ты — переселенец.

Я храню двое ключей. У меня до сих пор есть ключи от квартиры, где я жила, и от квартиры моих родителей. Мой отец умер за год до всех этих событий. Но я привыкла носить в сумке все эти ключи и вот недавно я подумала, что у меня есть ключи, «таблетка» от домофона, но я забыла код. Если я подойду к домофону без этой «таблетки», я не помню, как ввести тот код. И, вы знаете, это была такая пугающая мысль. Я шесть лет не возвращалась домой, но испугалась, когда поняла, что не помню код домофона».

Сейчас Валерия Вершинина арендует квартиру в Броварах, работает менеджером проектов Благотворительного фонда «Стабилизейшн суппорт сервисез» в Киеве, консультирует переселенцев по различным юридическим вопросам.

Время от времени Валерия рассуждает о возможном возвращении в Донецк.

«Я довольно часто говорю, что я не вернусь в Донецк жить, потому что если кобыла умерла — слезай. Как бы там ни было, мы шесть лет живем здесь, шесть лет строим что-то здесь. Я мечтаю, что когда-то мой ребенок будет жить в собственном жилье здесь, в Броварах, а не так как мы — в арендованном. И для меня желание вернуться ближе к желанию попрощаться. Это ближе к желанию увидеть могилу отца, это ближе к желанию расстаться с той жизнью, с теми друзьями, со всем тем, что из-за оккупации стало прошлым. Но я из тех людей, которые, видимо, не готовы привезти своего ребенка обратно без очень-очень сильных гарантий того, что там будет независимая Украина, что там будет все так, как здесь.

Для меня до войны украинский язык и украинская независимость не имели такого значения. Оккупация просто проявила то, что важно, то, о чем мы не привыкли думать. Она показала насколько жизнь в Украине важна, насколько важно бороться за Украину. Она показала, какую ужасную цену можно заплатить, если этого не делать. И поэтому — да — ключи от моей квартиры, они очень важны —они напоминают, за что мы боремся, они напоминают, для чего мы живем. И это уже не о том, чтобы вернуться и жить в своей квартире или спать на своем диване. Это о том, чтобы все усилия и все жизни, положенные ради возвращения этой земли, были не напрасны».

Читайте также: Пришло лето и я четко помню, как вдруг город опустел и напоминал постапокалиптические фильмы — переселенка из Кадиевки