Это каменный мешок, — Мария Алехина об условиях содержания Сенцова (ФОТО)

В интервью «Громадському радио» Мария рассказала о своем опыте тюремного заключения, а также о том, как публичные правозащитные инициативы могут помочь заключенным.

Мария Алехина: Лично я не виделась с Олегом Сенцовым, я виделась с его кузиной Натали Каплан. Мы познакомились, когда Белорусский свободный театр пригласил ее в Лондон. Был создан спектакль «Burning doors», один из героев — это, собственно, Олег Сенцов, а двое других — это я и Петр Павленский. Спектакль о противостоянии между художниками и властью, рассказанный через эти три истории.

Месяц назад, в сентябре, на одно из этих представлений пригласили Наташу Каплан, так мы познакомились. Тут сложно как-то подобрать слова, она произвела на меня очень сильное впечатление той стойкостью и спокойствием, с которыми говорила о всех тех вещах, через которые прошел Олег.

Для меня сейчас очень важно продолжать эту кампанию, предпринимать мои собственные действия по освобождению Олега.

Ирина Славинская: На днях вы опубликовали фото ШИЗО — это вид типичной камеры? Возможно, в подобной сейчас находится Олег Сенцов?

Мария Алехина: Это фотография камеры штрафного изолятора в Березниках, камеры соседней с моей. Говорить о типичности таких камер довольно сложно — все зависит от количества денег в том или ином регионе. В основном они выглядят так или еще хуже, могут быть еще меньше. Но, что самое ужасное в этой процедуре — человека можно туда закрыть за что угодно: за не застегнутую пуговицу, за какие-то якобы сказанные слова в адрес администрации. И держать от 15 суток до полугода.

Ирина Славинская: На что похоже пребывание в штрафном изоляторе — это полная изоляция?

Мария Алехина: Да. Человеку в штрафном изоляторе не выдают письма, только после выхода. не ничего позволяется есть, кроме баланды, не допускают никаких передачек. Там очень холодно, отопление либо не работает, либо очень плохо. В душ можно ходить раз в неделю.

Это каменный мешок, тюрьма в тюрьме, этим там всех пугают. На воле пугают тюрьмой, а в тюрьме — штрафным изолятором.

Там очень садится здоровье. У меня, например, упало зрение на два пункта — освещение очень плохое, читать при таком тяжело.

Ирина Славинская: То есть читать в ШИЗО можно?

Мария Алехина: Формально да. Но нужно понимать, что все, что мне было доступно — это благодаря общественной поддержке. Любое общественное внимание создает минимальную поддержку безопасности для любого заключенного. То есть его не могут уничтожить в колонии физически, потому что колония знает, что это будет чревато последствиями. Это как раз то, что защищало нас и мы пытаемся передать дальше в адрес других заключенных.

Анастасия Багалика: Что делают с человеком, которого не сломал штрафной изолятор?

Мария Алехина: Здесь любое давление администрации комплексное — не только условия содержания, но и постоянное психологическое давление. Оперативники, которые регулярно вызывают заключенных на так называемые профилактические беседы, говорят заключенным, что они никому не нужны, что все, что они сделали было зря. В совокупности это все и есть ломанием человека.

Плюс не нужно забывать, что физическое насилие — это регулярная практика в мужских колониях: пытки, колодки, растяжки, ласточки. Вот о чем стоит говорить. Следующий шаг после изоляции — начинается физическое уничтожение человека. Здесь важно пробить эту стену, которая отделяет тюрьму от воли.

Анастасия Багалика: Как общество реагирует на попытки поднять тему заключения украинцев, в том числе Олега Сенцова, в России?

Та Россия, которую я знаю — поддерживает Сенцова и, собственно, тем она мне и дорога

Мария Алехина: Мне кажется, нельзя говорить о какой-то одной метафизической России. У нас нету одной России. Та Россия, которую я знаю — поддерживает Сенцова и, собственно, тем она мне и дорога.

Ирина Славинская: Если говорить о защите прав заключенных, насколько ваш опыт заключения помогает?

Мария Алехина: Он может помочь как минимум тем, что я видела тюремную систему изнутри и это в каком-то смысле дает мне право говорить о ней. Для меня это просто одна из частей моей жизни, которая, в какой-то момент я поняла, никуда не уйдет. Когда я вышла из колонии, то встретила огромное количество людей, которые, пока мы находились два года в колонии, нас поддерживали. Они много чем рисковали, чтобы нас поддерживать.

Анастасия Багалика: У вас есть какая-то информация о том, сколько в России сейчас политзаключенных?

Мария Алехина: У меня нет таких цифр. Я занимаюсь конкретными людьми. За прошлый год мы вели тридцать дел. Это не только политические, но и дела с медициной в тюрьмах. Это дела людей, которые неизлечимо больны, имеют право умереть на воле, но из-за коррупции остаются в неволе. На одно дело уходят месяцы. Такая помощь может показаться каплей в море, но для конкретного заключенного это его жизнь.

Анастасия Багалика: Что сейчас делает группа Pussy Riot?

Мария Алехина: Для меня все, кто выступил в нашу поддержку, собственно одев эти балаклавы, особенно сделав это в России, они все являются Pussy Riot. Если о том, чем конкретно занимаюсь я — «Медиазоной» и «Зоной права», последние полтора года проектом «Burning doors» с Белорусским свободным театром.