ГПУ и суды делают невозможным возвращение «коррупционных» миллиардов в Украину, — Юрчишин

«Пока у нас нет судебных решений, нет доказательства вины на уровне суда фигурантов этих дел, активы размораживаются», — говорит Ярослав Юрчишин.

Дмитрий Тузов: Как идет процесс возврата в бюджет коррупционных капиталов, которые исчисляются миллиардами (так называемые деньги Виктора Януковича и его окружения), как вы оцениваете?

Ярослав Юрчишин: Достаточно медленно. И тут огромная проблема с нашей судебной системой. Нельзя сказать, что на уровне правоохранительных органов в принципе все хорошо, но дела в судах есть (не так много, как бы хотелось). Дел по фигурантам санкционного списка Януковича, связанных с коррупцией, фактически пока нет. Прокуратура устами Юрия Луценко обещает со дня на день дать эти дела в суд. Но пока у нас только одно дело, связанное с государственной изменой, которое не несет коррупционного контекста. Самое близкое к этой тематике дело обнальных площадок Клименко. Обещали в ближайшие месяцы заочное осуждение этого фигуранта. Но пока дело идет на уровне исполнителей, а не заказчика или главы этой схемы. Это большая проблема, потому что фактически часть денег фигурантов санкционного списка находится в Украине, но большая часть за рубежом.

Пока у нас нет судебных решений, нет доказательства вины на уровне суда фигурантов этих дел, активы размораживаются. У нас уже разморожены в Британии активы Злочевского, выпал из санкционного списка Иванющенко. Поэтому часть денег возвратить не удастся. Те люди, которые остались в санкционном списке и те активы, которые, например, арестованы в Швейцарии, в Австрии и в других странах можно возвратить только тогда, когда в Украине будут судебные решения по фигурантам этих дел.

Дмитрий Тузов: Существует ли угроза, что и в дальнейшем счета фигурантов коррупционных дел будут размораживаться за границей?

Ярослав Юрчишин: Если не будет решений в Украине, да.

Дмитрий Тузов: Почему происходит такая задержка с судебными решениями, как вы считаете?

Ярослав Юрчишин: Первый уровень задержки — правоохранительные органы. У нас идет третий год, а фактически дел, связанных с коррупцией, с фигурантами санкционного списка пока что в судах нет. Мы контактируем с прокуратурой и даже предлагали Юрию Луценко и сотрудникам ГПУ сделать электронную базу данных по делам, которые касаются фигурантов санкционного списка, такая база есть по делам против Майдана, она четко показывает динамику дел, этим могут пользоваться адвокаты, граждане. А по санкционным делам такой базы данных нет. Первая инстанция, по которой происходит торможение, это расследования. На данный момент ими занимается ГПУ.

Второй этап, когда уже есть доказательная база, дело идет в суд. Фактически у нас никаких гарантий, что судьи, судебная система будет действовать адекватно. Простой пример: коррупционные дела НАБУ больше года не рассматриваются. Вся база данных в суде, фактически есть обвинительная аргументация со стороны прокуратуры, уже ознакомились адвокаты, должны быть судебные дебаты, но суд даже не начинает рассмотрение, пользуясь всеми возможностями нашего достаточно либерального Криминального процессуального кодекса. Очень часто, выходя за рамки закона. Дотягивают до времени, пока судья идет на пенсию, судья меняется, а это тоже длительная процедура. Потом оказывается, что в этом суде нет судей с достаточным опытом работы, дело переходит в другой суд и так это тянется.

Самая большая проблема во всем этом, что доказательная база тоже имеет тенденцию к старению. Свидетели, которые очень хорошо помнили, что происходило три года назад, сейчас понемногу забывают. И международная практика свидетельствует о том, что чем позднее начинается дискуссия в судебной процедуре, тем меньше шансов доказать сложное  криминальное преступление, а коррупционные преступления априори очень сложные. Доказательная база должна основываться на свидетельствах людей, которые были в этой системе фактически ее «винтиками».

Дмитрий Тузов: Антикоррупционные общественные организации обращались к Генпрокурору, получили ли вы ответ и насколько он был внятным? Из разговора с вами я понимаю, что речь идет не только о проблеме в судах, когда все затягивается, возможно, искусственно, но многие дела не дошли в суд от следственных органов, которым является в данном случае ГПУ.

Ярослав Юрчишин: Есть несколько компонентов. Первый — это халатное отношение к расследованию на предыдущих стадиях. Прокуратура, когда туда пришел Юрий Луценко, уже получила какую-то доказательную базу, но она часто была составлена очень непрофессионально. И есть выбор: идти с этой базой в суд и проигрывать или расследовать, получить четкие доказательства вины и тогда идти в суд. Логично выбрать второе направление.

Моментами можно отследить и политическое давление. Такие люди, как тот же Злочевский: связи по всему миру, в наблюдательный совет входят не только украинцы, но и известные американцы, финансирование Atlantic Council и тому подобное. Конечно, сложно воевать. Особенно, если на предыдущих этапах дело фактически развалили.

Дмитрий Тузов: Эти влиятельные люди могли надавить на ГПУ?

Ярослав Юрчишин: Они больше могли бы мотивировать не входить в судебный процесс, понимая, что для доказывания вины такого уровня фигурантов нужны железобетонные доказательства очень профессиональных защитников интересов государства в судах. А у нас фактически нет людей, у которых есть опыт представлять интересы государства в судах на таком уровне.

Дмитрий Тузов: А мотивировать следственные органы — имеется ввиду подкупать следователей и руководителей прокуратуры?

Ярослав Юрчишин: Тут мы можем только делать какие-то оценочные суждения, потому что у нас нет четких доказательств. Если британские партнеры обращаются в Украину в ГПУ с вопросом: есть ли открытые дела по фигуранту в Украине, прокуратура в это время перекидывает дело в Нацполицию под надуманным предлогом и пишет, что таких дел нет. Бумажка идет в суд и британский суд не имеет оснований не верить украинской стороне, принимает решение разморозить активы фигуранта: «если в Украине нет дел, как мы можем доказать у нас?» Хотя сейчас у британцев впоследствии таких ситуаций немного изменилось законодательство. Теперь если есть подозрение в фиктивной собственности какими-то активами, то это не проблема Британии доказывать, что это так, а проблема того, кто номинально владеет этой собственностью, доказать, что он реальный собственник.

Дмитрий Тузов: Полтора миллиарда гривен, возвращенные в бюджет: как они потом распределяются, отслеживают ли этот процесс антикоррупционные организации?

Ярослав Юрчишин: Во-первых, они распределяются по системе бюджетного распределения, которая была утверждена еще в начале года. И по такому механизму часть этих денег идет, например, на дотации агроисполнителям (нашумевшее Косюку, Бахматюку и тому подобное). И это законно. Проблема в том, что депутаты принимали решение, как распределять эти деньги, не пошли ad  hoc и четко не закрепили, что все идет на «оборонку» или на сельскую медицину, а они фактически часть вернули в бюджет, который распределялся так, как было принято. Но мы можем это контролировать, уже есть открытый бюджет, е-data. Фактически мы можем это видеть, противодействовать — сложнее.

Полную версию разговора с Ярославом Юрчишиным слушайте в прикрепленном звуковом файле.