Фото: Громадське радио
Гостья эфира – аналитик Украинского независимого центра политических исследований Юлия Тищенко.
Андрей Куликов: Я узнал о Сервере Караметове примерно в августе 2017 года, когда его задержали за одиночный пикет в Крыму. Потом так случилось, что я встретил его поздней зимой в Киеве, чтобы устроить одиночный пикет. Насколько для крымскотатарских активистов типично устраивать пикеты там и здесь?
Юлия Тищенко: Насколько я понимаю, практика одиночных пикетов не была так уж свойственна крымским простестным акциям. До 2014 года, как правило, акции носили массовый характер. Форма одиночных пикетов больше артикулировалась после оккупации Крыма, потому что в России свобода собраний безумно декларативна. Мы помним заявки крымских татар, крымскотатарских организаций на проведение траурных мероприятий по поводу 18-го мая – годовщины депортации. Был или отказ, или какие-то достаточно унизительные для этого мероприятия смены локаций. Одиночные пикеты в России проводятся. Пример Сервера-ага очень показателен. Когда его задержали перед судом над Ильми Умеровым, он всколыхнул очень многих. Буквально через неделю после его поступка, за который он получил 10 суток (человек 77 лет держал плакат собственного изготовления с надписью «Крымские татары – не террористы»), более сотни человек в разных частях Крыма вышли на одиночные пикеты.
Роль одиночного пикета в тех условиях, в которые сегодня поставлены крымские татары, крымскотатарское национальное движение, являются одной из возможностей проявить свою позицию. Эта практика ложится в те формы ненасильственного сопротивления, которые декларировались еще с конца 40-х и начала 50-х, когда крымскотатарское национальное движение начало отстаивать права крымских татар на возвращение в Крым после депортации.
Роль одиночного пикета в тех условиях, в которые сегодня поставлены крымские татары, являются одной из возможностей проявить свою позицию
В 78-м году был вопиющий случай, когда Муса Мамут, протестуя против того, что его не прописывали в Крыму, несмотря на то, что он купил там дом, перевез семью, хотел работать там, совершил самосожжение. Одиночные формы возникают от вопиющей безысходности. Крымские татары активно использовали такие методы сопротивления, как массовые петиции, как письма диссидентам, работу с международными структурами, информирования о проблемах. Подписные кампании в местах насильственного удержания крымских татар в 60 – 70-е годы носили массовый характер. Крымские татары по сути были единственным народом в рамках советской империи, которому не разрешали вернуться в Крым вплоть до начала 90-х.
Андрей Куликов: Я считаю, что давно назрел вопрос крымскотатарской национальной автономии, но есть и сопротивление этой идее. Мне это непонятно. Можно предположить, что крымским татарам теперь придется протестовать против того, что не воспринимается этот план. Каков ваш прогноз?
Юлия Тищенко: Мне кажется, что аккуратные протесты уже есть. Они пока информационные, в блогах, соцсетях. Такое неприятие украинского политикума очень традиционное, оно есть. Как бороться с этими стереотипами, сложно сказать. Стереотипы следующие: если мы примем решение об автономии, что нам скажут в самопровозглашенных республиках, что скажут национальные меньшинства. Нет осознания того, то это разные ситуации. Не существует так называемых народов «ЛНР», «ДНР», а крымские татары – это коренной народ Украины.
Полную версию разговора слушайте в прикрепленном звуковом файле.