Окончательное решение об обмене пленными принимают в Кремле?

Анастасия Багалика: Анатолий — пленный гражданский, но обменом все равно занималось Министерство обороны. Игорь, расскажите об этой ситуации.

Игорь Куракса: Ситуация простая. Когда начались боевые действия, госструктуры не занимались обменом пленных, приходилось заниматься этим волонтерам. Потому что государство на тот момент выдерживало принципиальную позицию – не вступало в переговоры с террористическими организациями.

В то же время, на уровне волонтерства один из первых успешных волонтеров был Владимир Рубан, я занимался вместе с Василием Будиком, поскольку был советником заместителя министра обороны на общественных началах. Мы занимались всеми пленными, не разделяя их на военных и невоенных. Если есть возможность бороться за человека, мы это делаем.

Анастасия Багалика: Анатолий, расскажите, как вы попали в Луганск? Почему вас взяли в плен?

Анатолий Поляков: В августе мы сформировали гуманитарный корпус, разработали часть предложений для луганской стороны, где предусматривалось разграничение политического и гуманитарного направлений. Я выехал, мы встречались с Никитиным, «заместителем председателя «Совета министров». Меня встретили хорошо. Мне показали больничные учреждения, школьные.

Я встречался с населением. Когда была встреча с Никитиным, на ней была женщина, представитель «министерства здравоохранения». Я ей задал вопрос: я нигде в аптеках не нашел инсулина. Она ответила, что у них такой проблемы нет, поскольку те, кто мог, выехал, а те, кто нет – их уже нет.

Мы обсуждали вопрос, связанный с защитой прав военнопленных, мы сошлись по всем пунктам, договорились. На следующий день мы должны были подписать соглашение между Гуманитарным корпусом и каким-то, может быть, фондом со стороны боевиков. На следующий день, когда у меня должна была быть встреча, меня задержали.

Это было около днем, было много людей. Меня ударили по голове. Я очнулся в машине: мешок на голове, наручники. Минут 30 меня везли. Потом завели в помещение, завели в подвал и бросили. Там я пролежал сутки. На следующий день пришел старший. Они обвинили меня в том, что я российский инструктор, который приехал на территорию Луганской области обучать сепаратистов воевать с Украиной.

Люди представились «украинскими партизанами», говорили со мной по-украински. Они приковали меня наручниками к трубе. Руки и ноги. В таком состоянии я просидел месяц на бетонном полу. Без света и в мешке. Мне отстегивали руку один раз, чтобы была возможность поесть. Я почти не пил, потому что в туалет водили один раз, давая 20 секунд. Вначале требовали 100 тысяч долларов, потом 50, потом 20. Постоянные расстрелы. Били по паху, голове.

Анастасия Багалика: Когда они представились самопровозглашенными структурами «ЛНР»?

Анатолий Поляков: Они меня допрашивали, чтобы я рассказал, кто мои соратники в Украине, какая есть секретная информация. Но после того, как я позвал их старшего и попросил расстрелять меня и единственная просьба – не издеваться над телом, а при возможности передать моей супруге, ко мне стали более лояльно относиться. Меня ночью взяли, загрузили в машину, вывезли в город, сказали: «Если выживешь, то выживешь». Но я знал, что будет продолжение истории. Меня закинули в грузовую машину, в мешке, с наручниками на руках и ногах. В таком состоянии я досчитал до 300, потом стал звать на помощь. Люди шли, смеялись. Минут через 40 я услышал машину, российские голоса. Меня посадили снова в машину, приставили автомат, представились ополченцами российскими и отвезли меня в другой подвал.

Анастасия Багалика: Игорь, зачем был этот фарс?

Игорь Куракса: По сути, это была передача от одного подразделения другому. Мы считаем, что это была работа ФСБ. Они предполагали, что Анатолий является не тем, кем представляется, и пытались раскрыть. Хотя они знали, что он волонтер. У Анатолия есть своя политическая история в России, он известный в определенных кругах оппозиционер. И это они тоже знали. В принципе, они позволили себя так вести себя в отношении него, потому что это оппозиционер российской власти.

Ирина Славинская: Стоит ли громко говорить, кто в плену, кого стоит освобождать, публично информировать о том, кого задержали боевики? Или это больше кулуарная игра, которая должна оставаться невидимой?

Игорь Куракса: Мы неоднократно возвращались к этому вопросу, когда была возможность влиять. Объявить той стороне, что мы знаем, что человек задержан и где он находится – порой, это спасает жизни. В то же время, когда человек уже длительное время задержан, какие-то вбросы относительно ситуации по обмену, могут повлиять негативно. Ситуацию нужно чувствовать и осторожно развивать. Но на начальном этапе заявить, что мы знаем, — это важно.

Анастасия Багалика: По количеству пленных. Вы находились в Луганске, есть сравнительно много данных о пленных в «ДНР». Известно, что их там больше.

Анатолий Поляков: Меня вывозили в комендатуру, там было трое наших бойцов. В МГБ мы находились вдвоем с девушкой. Сначала я находился в одиночной камере, потом меня перевели в общую камеру, где я уже видел террористов, потому что у них идет тоже борьба за власть.

Анастасия Багалика: Что касается обмена и освобождения. Это были отдельные от общего списка переговоры?

Игорь Куракса: Поскольку Анатолий являлся не гражданином нашей страны и гражданским, мы вели переговоры. И руководство «ЛНР» ставило его и еще нескольких людей из гражданских в статус тех, кто не представляет интерес. И они готовы были их отдать при определенном обмене военных на военных. Были неоднократно проведены переговоры, складывали схемы.

Ирина Славинская: Россия в этих переговорах принимала участие, учитывая то, что это граждане Российской Федерации?

Игорь Куракса: Косвенно – да. Реально решения принимаются в Кремле. В этом честно призналась госпожа Кобцева, когда мы делали обмен 10 на 10.

Ирина Славинская: Какие есть косвенные подтверждения?

Игорь Куракса: Первое – это руководители процесса обмена в «ЛНР» и «ДНР» не принимают решения. Они говорят: мы согласовываем. Второе – с нашей стороны на процесс обмена пленных влияет очень господин Медведчук.