«Они там были». Российская журналистка снова побывала на могилах псковских десантников, уже не безымянных

На связи со студией — журналистка российской «Новой газеты» Ирина Тумакова.

Михаил Кукин: Что было толчком для вас, чтобы снова поехать на эти кладбища?

Ирина Тумакова: Мы с коллегами в «Новой газете» захотели узнать, что изменилось, потому что 4 года назад вся эта история для нас закончилась тем, что российские власти, перепуганные тем, что журналисты об этом узнали, решили поубирать с захоронений  десантников таблички. Это было дико, ужасно и отвратительно, как не относиться к самой по себе войне, я к ней отношусь очень плохо. Но военные — десантники, молодые мальчики — не виноваты. Хоронить их тихонечко, не отдавая никакой почести, было отвратительно. Первая задача была узнать, что изменилось. Второй задачей было узнать, что изменилось в жизни их близких. Четыре года назад ситуация была не в том, что они погибли. Началось все с того, что военные пропали с радаров. Их близкие рассказывали, что 16 августа сын, муж выходил на связь, а потом пропал, никаких вестей не было, эти женщины были перепуганы до смерти. К кому-то потом родные вернулись, а к кому-то не вернулись. Мы хотели узнать, что изменилось для этих людей за 4 года.

Михаил Кукин: Насколько то, что вы увидели, было для вас неожиданно? Могилы теперь не просто безымянные, а достаточно богато украшены, с именами, фотографиями, которые не оставляют сомнений в том, что это десантники, что все они погибли в августе 2014 года.

Ирина Тумакова: Там подчеркнуто, что это десантники. Именно слово «подчеркнуто» я подчеркиваю. Это было для меня неожиданно. В том, что там появятся имена, памятники, я не сомневалась, потому что это было бы чересчур, если бы близкие дали возможность своим детям, мужьям лежать без имен. Даже сегодня в России мне это сложно представить.

Неожиданным было только то, что там появилась символика десанта, десантные береты, что их принадлежность к десанту уже никак не скрывается.

Неожиданным было только то, что там появилась символика десанта, десантные береты, что их принадлежность к десанту уже никак не скрывается

Михаил Кукин: Получилось так, что самый богатый, самый видный памятник — это памятник человеку, в чьей непринадлежности к этим событиям вас пытались убедить в 2014 году.

Ирина Тумакова: Нас не пытались убедить в его непринадлежности. Спустя 4 дня после его гибели, 20 августа, по телефону его жены, которая уже тогда была вдовой, отвечала очень веселым, звонким, крикливым голосом женщина, она говорила, что ее муж жив, он рядом с ней, все прекрасно. Она давала трубку этому мужу, который пьяным голосом говорил, что он здоров.

У меня музыкальное образование, я не могу перепутать голоса, я их очень хорошо запоминаю. Тот голос, который мне ответил сейчас, когда я позвонила через четыре года, был совершенно другой. Я уж не говорю о том, что остались диктофонные записи и можно сравнить. У этой женщины, которая от отчаяния написала на странице «ВКонтакте» свой телефон под постом о том, что она хоронит мужа, забрали трубку, передали каким-то специально обученным людям, те от ее имени врали.

Михаил Кукин: В этот раз вам тоже удалось ей дозвониться, но она отказалась говорить.

Ирина Тумакова: Она отказалась говорить, но я ее понимаю. Всех, кто в этой ситуации отказывается говорить с журналистами, я понимаю. Если вы читали статью, то вы знаете, что там фигурирует Ольга Алексеева. В 2014 году и «Фонтанка», и «Новая газета» публиковали интервью с ней, я тогда была корреспондентом «Фонтанки». Эта женщина тогда искала мужа, умирала от тревоги, поэтому она согласилась общаться. Муж вернулся, все благополучно кончилось, но сейчас она с ужасом по телефону сказал, что разговаривать никто не будет, что она разговаривать не будет, и у нее, и у мужа тогда были огромные неприятности. Люди запуганы.

Михаил Кукин: Есть не только косвенные свидетельства? Все-таки есть определенные свидетельства, которые позволяют вам утверждать, что эти люди погибли именно на Донбассе?

Ирина Тумакова: Тоже достаточно косвенные, можно делать такой вывод, но утверждать это невозможно. Речь идет о том, что памятник, в частности, Леониду Кичаткину оплачивало Минобороны. Косвенно это может подтверждать, что человек имеет отношение к армии, потому что Минобороны оплачивает памятники только в том случае, если человек или прослужил 20 лет в вооруженных силах, или участвовал в боевых действиях. Им бы оплатили памятник, если бы они участвовали, например в чеченской кампании.

Михаил Кукин: Но он слишком молод, чтобы в ней участвовать?

Ирина Тумакова: Совершенно верно. Там мальчики 20 — 28 лет, которые больше нигде воевать не могли.

Михаил Кукин: Насколько резонансной оказалась статья в России?

Ирина Тумакова: Мне трудно сказать, потому что в тот день, когда вышла статья, я уехала в командировку. Но по откликам в Фейсбуке, по звонкам коллег я поняла, что все, как обычно. Она, конечно, стала резонансной, но в определенном кругу, среди тех людей, которым не надо это доказывать, хотя количество просмотров, прочтений запредельное.

Михаил Кукин: Ждете ли вы какого-то продолжения, возможно со стороны каких-то официальных структур?

Ирина Тумакова: Я думаю, что после нашего с вами разговора меня могут привлечь по 275 статье за шпионаж и измену Родине.

Полную версию разговора слушайте в прикрепленном звуковом файле.