Почему поссорились адвокаты Савченко?

В студии «Громадського радио» — адвокат украинских политзаключенных Станислава Клыха и Николая Карпюка Илья Новиков.

Ирина Сампан: Несколько часов назад вы дали большую пресс-конференцию, которая касалась 3 направлений – дальнейших действий линии защиты по делу Клыха и Карпюка, феерического появления Надежды Савченко в Верховном суде Российской Федерации и ситуации с вашими бывшими коллегами Николаем Полозовым и Марком Фейгином. Начнем с дела Клыха и Карпюка. Суд оставил приговор в силе. Сейчас их должны отправить по этапу. Что известно? Куда их будут этапировать?

Илья Новиков: Пока ничего не известно. Более того, понятно, что в ближайшие месяцы Стаса Клыха никуда не увезут, потому что у него есть второе уголовное дело. Его судят за оскорбление прокурора.

Ирина Сампан: Он назвал его педофилом.  

Илья Новиков: Да. Вишенкой было то, что у нас перенесли прения по основному делу из-за того, что прокурор якобы был болен в этот момент. Оказалось, что в этот самый день он не был болен, а давал показания в качестве потерпевшего по второму делу.

Ирина Сампан: Какая ответственность за это предусмотрена?

Илья Новиков: Никакой ответственности. Он, как прокурор, должен был отвестись из основного дела. Как минимум, он должен был сказать об этом суду и нам, чтобы мы могли заявить об его отводе. Он этого не сделал.  Он выступил в прениях перед присяжными, претендуя на то, что он объективно говорит от имени государства, за неделю до этого объяснив, насколько его оскорбляет то, что его назвали педофилом. С процессуальной точки зрения пытки и ложь основного свидетеля Малофеева – вещи, которые невозможно четко доказать. А вот то, что прокурор выступал после того, как он выступил потерпевшим по другому делу, это было четко. Но даже это на суд никакого впечатления не произвело.

Ирина Сампан: То есть Клыха не будут этапировать не по причине его психического нездоровья, а именно из-за второго дела?

Илья Новиков: Да. Мы не знаем, признают его больным или здоровым. Мы не знаем, что будет, когда приговор по второму делу вступит в силу. В ближайшие месяцы он, по всей видимости, останется в СИЗО города Грозный. В то же время, Николая Карпюка могут увезти в любой момент, и мы не узнаем куда.

Анастасия Багалика: Увезти могут и за пределы Чеченской республики?

Илья Новиков: Насколько я знаю, в Чеченской республике нет колоний такого типа. Ему присудили первые 6 или 7 лет пребывания в тюрьме. Колоний, в которых имеются тюремные помещения, не так много на территории России. Если мы не найдем его в первые недели после того, как его увезут, мы будем методично проверять все такие тюрьмы.

Ирина Сампан: Почему к Клыху не рвутся украинские или иностранные врачи, как это было в случае с Надеждой Савченко?

Илья Новиков: Такие заявления с нашей стороны были. Мы просили о проведении обследования. В случае с Савченко допуск этих врачей был во многом в интересах России. Россия представляла это как готовность идти на компромисс. В случае с Клыхом такого нет. В этом в России особо никто не заинтересован. Мы просим, нам отказывают, на этом вопрос исчерпывается. Наш главный месседж в том, что они невиновны и их нужно освободить. Не будет хорошим результатом, если Стас Клых будет 20 лет сидеть в российской тюрьме, имея доступ к хорошим врачам. Нам нужно его оттуда вытащить.

Ирина Сампан: Сегодня на пресс-конференции журналист Антон Наумлюк сказал, что этот суд вызвал конфликт между чеченскими властями и Верховным судом Чечни.

Илья Новиков: Вы неправильно его поняли. Конфликт с этим судом напрямую не связан. Конфликт возник по своим причинам – Кадыров и его окружение недовольны руководством суда. Близкий к Кадырову человек в какой-то момент приехал в этот суд и избил председателя. Под словом «конфликт», когда мы говорим о Чеченской республики, имеется ввиду это, а не обмен резкими заявлениями. Конфликт имеет свои причины. Они нас вроде бы не касаются, но на фоне этого конфликта развивалось это дело. С самого начала у нас не было выбора, в каком регионе идти суду, но у нас был выбор, просить или не просить суда присяжных. Мы попросили присяжных в надежде на то, что, исходя из неровных отношений Кадырова и председателя Следственного комитета России Бастрыкина, Кадыров не захочет, чтобы граждане его республики выполняли работу в интересах московских следователей. В итоге это случилось. Я не знаю, по каким причинам, нопод конец давление на присяжных было. В день прений грозненский государственный телеканал, сюжеты которого воспринимают как позицию руководства, дал сюжет о том, что они убийцы, все доказано и сейчас будет заслуженная кара. Это при том, что присяжные тогда еще даже не слышали наших выступлений. Это было и этого нельзя отрицать. К присяжным вопросов нет. Мы не можем от них требовать героизма.

Ирина Сампан: Вы написали, что это были, в основном, женщины – воспитательницы и учительницы.

Илья Новиков: Не все. Там было 2-3 учительницы и директор или завуч школы. Там были или пожилые люди, или безработные, или бюджетники. Люди, работающие на постоянной работе, как правило, не появляются в судах, потому что их не отпускают или они сами не хотят идти. Бюджетники – люди подневольные, поэтому они приходят.

Анастасия Багалика: Как ситуация между бывшими адвокатами Надежды Савченко может повлиять на судебные дела других украинских политзаключенных, которых они защищают?

Илья Новиков: Политическая защита – дело очень деликатное. Я прихожу к публике и говорю: «Поверьте мне на слово». Очень важно, чтобы мне могли верить на слово, чтобы у меня была крепкая репутация и меня не обвиняли в том, что я являюсь агентом Медведчука. Сейчас меня обвинили в этом мои бывшие коллеги, которые, казалось бы, знают обо мне все. Если такие люди говорят обо мне такие вещи, моя репутация страдает. Сейчас я им отвечаю. Я объясняю, почему это совершенно позорная ложь. Неважно, кому верят люди, мне или им. Понятно, что суммарное доверие к нам упадет, и мы уже не сможем делать для своих подзащитных то, что делали раньше. То есть мы не будем пользоваться моральным авторитетом и убеждать людей поддерживать их.

На самом деле, поссорились мы давно, в феврале этого года. Все журналисты, освещающие дело Савченко, видели, что что-то происходит. 2 адвоката по такому знаковому делу не говорят друг с другом. Как это возможно? Возможно. Мы до этого довели.

Ирина Сампан: Это была внутренняя договоренность о том, что вы не выносите этот конфликт?

Илья Новиков: Такой договоренности не было. Я со своей стороны делал все возможное, чтобы не выносить конфликт. Марк, видимо, тоже понимал, что это повредит и делу, и ему лично. Ругаться публично мы начали, когда в июне появилось одно из первых неоднозначных заявлений Савченко. Прошел тезис, что нужно вести переговоры с «ДНР» и «ЛНР». На фоне этого Марк написал, что Новиков в грубой и наглой форме указывает украинцам, что им делать. Тогда я не считал возможным развивать конфликт. Вроде бы, он угас. Но потом Марк начал делать какие-то ядовитые ремарки, когда судили Карпюка и Клыха. Это жестко запрещено правилами адвокатуры. Адвокат не имеет права критически комментировать работу другого адвоката по другому делу, в котором не участвует сам. По делу Карпюка я про себя читал, что стратегия защиты крайне сомнительна и что к защите есть много вопросов. Вы, как журналист, можете мне это сказать, потому что существует свобода слова. Прохожий на улице, президент Порошенко, обычный дворник могут мне это сказать. Российский адвокат про российского адвоката такие вещи говорить не в праве. Марк и Николай это прекрасно знают. Видимо, они считают, что к ним эти правила не относятся. В ближайшие недели я объясню им это с помощью Адвокатской палаты города Москвы. У Николая особое положение. Он прячется за спинами заложников. Он позволил себе оболгать меня. Я всем советую прочесть его пост в Facebook о том, что я связан с Медведчуком, меня контролирует администрация Путина, я привез Савченко в Россию и к тому же договорился с ФСБ. Это все полная чушь. Проблема в том, что Николай при всем этом является неплохим адвокатом. Сейчас он ведет защиту по крымским делам. Я не могу себе позволить на полном серьезе ставить вопрос о лишении адвокатского статуса, потому что этим самым я ударю по людям, которых он защищает.

Ирина Сампан: Зачем это делается?

Илья Новиков: Марк Фейгин обидчив. Пока мы сидели в одной лодке, я был вынужден даже прикрывать его, когда у него возникали конфликты с другими людьми. У него много конфликтов с разными людьми. Я был полностью готов, с момента, когда Савченко отпустили, замять эту историю. Я предлагал забыть – замяли и разошлись. Марк, когда ему казалось, что я уязвим, шел в атаку. Он не может простить человеку, что он своей работой или своей позицией отрицает его величие. Таких моментов было 2. Первый момент, когда на меня обрушились за то, что я один раз выступил в защиту позицию Савченко. После одного из первых ее заявлений я сказал: «Вы прислушайтесь к ней и почитайте ее прямую речь». Я написал такой пост, но накал был такой, что накинулись на меня, мол, я что-то советую. Я ничего не советую. Марку показалось, что я уязвим, и он сказал, что Новиков нагло учит украинцев, что им делать. Мы не имеем права друг о друге такое говорить. Тогда это ушло. Сейчас, на фоне ее приезда в Москву, Марк присоединился к тезису о том, что я все это согласовывал с ФСБ.

Ирина Сампан: Насколько ее приезд был законным? Потому что Марк Фейгин написал, что помилование не является реабилитирующим основанием.

Илья Новиков: Марк Фейгин устроил грандиозную истерику, когда ему запретили выезд из России по постановлению приставов о наличии судебного взыскания. Марк Фейгин, видимо, не знает того факта, что у России огромная дыра в границе размером с Беларусь. Когда мне запретили выезд из России в апреле, а сняли запрет только в сентябре, я спокойно в течении всего лета ездил в Украину и другие страны через Беларусь, потому что там нет никакого контроля. Он тоже мог бы это делать, но, по-видимому, он об этом не знает. Возможно, про помилование он тоже не в курсе. Савченко помиловали на самом начале пути.  Мы не могли заранее знать, чиста она или нет, но по всем признакам развития этой истории выходило, что никакого основания быть в черном списке у нее нет. Я опасался, что, если бы она прилетела в московский аэропорт, пограничники решили ее не пускать по политическим мотивам. Проще всего вырвать страничку из паспорта, а такое могло быть. Когда я понял, что она точно поедет, я предложил ехать через Беларусь. Если ее нет в базе, ее пропускают через границу, она приезжает на машине и появляется в суде. Считая шансы на то, пустят ли ее, я исходил из того, что в черных списках ее нет, но ее могут не пустить технически.

Анастасия Багалика: У вас есть реальные основания заявлять, что кто-то из адвокатов связан с ФСБ?

Илья Новиков: Нет.

Анастасия Багалика: Вы сегодня об этом написали.

Илья Новиков: Я такого не писал. Я имел в виду себя. Меня же обвинили в этих связах. Я написал: «Дорогие украинцы, ваших соотечественников в российских тюрьмах защищают два лжеца. Или один агент ФСБ. Или три лжеца. Если вам действительно есть дело до ваших заложников, то давайте, разбирайтесь».

Я получил от Савченко полное освобождение от адвокатской тайны по ее делу. Если вы верите, что я как-то связан с ФСБ или Медведчуком, сформулируйте такой вопрос, на который я не могу ответить.

Ирина Сампан: Что дальше будет происходить в деле Клыха и Карпюка?

Илья Новиков: Одновременно 3 вещи – жалоба в ЕСПЧ, повторные жалобы в Верховный суд России и поиск политической поддержки. В решении последнего вопроса я просил помощи Яценюка.