Постоянная слежка. Первые дни в России это напрягает, — Ирина Ромалийская

Журналист Ирина Ромалийская почти месяц находилась в России и Чечне, освещая судовые заседания над украинскими политзаключенными Надеждой Савченко, Николаем Карпюком и Станиславом Клыхом. В эфире «Громадського радио» коллега рассказывает о тяжелых условиях работы и извращении информации российскими журналистами.

Ирина Соломко: Как тебе там работалось как украинскому журналисту?

Ирина Ромалийская: Сложно. Я провела там практически месяц и, наверно, впервые так скучала за Украиной. Когда ты здесь — недоволен работой полиции, прокуратуры и т. д. Когда ты находишься там — понимаешь, что в Украине все прекрасно. Тот уровень свободы в плане работы прессы, по сравнению с тем, что происходит там, невозможно описать. В суде над Надеждой Савченко было запрещено снимать и фотографировать судей и прокуроров. Когда я российским коллегам говорила, что их материалы не сбалансированы (не представлена позиция прокуратуры) — они отвечали, что это невозможно.

Невозможно работать и в плане организации процесса. Было несколько кордонов, постоянные досмотры и полное выворачивание сумок. Когда в моей косметичке находили флакон духов — просили открыть, чтобы убедиться: действительно ли это духи. У моей коллеги отобрали аэрозоль от горла.

Ирина Соломко: Какие у тебя впечатления о Грозном? Мы помним, что там были провокации против журналистов.

Ирина Ромалийская: Мы поехали в Грозный через несколько дней после того, как был сожжен микроавтобус в Ингушетии. Он принадлежал правозащитной группе, но там были журналисты. Их вытащили из него, избили, а сам микроавтобус сожгли. Поэтому ехать было страшно. Но, возможно, это обезопасило нашу поездку. Информация прогремела на весь мир и, может быть, из ФСБ, Кремля поступил приказ никого не трогать, чтобы не повторять скандал.

Постоянная слежка. Первые дни в России это напрягает, но потом привыкаешь. В Донецке мы возвращаемся вечером из кафе, где есть Wi-Fi, а за нами демонстративно медленно едет машина. В Грозном к нам постоянно был приставлен человек, потом я даже начала с ним здороваться. Предполагаю, что именно поэтому наше пребывание там было безопасным.

Дмитрий Тузов: А эта стычка в Донецке с российскими журналистами, с чего это началось и как закончилось?

Ирина Ромалийская: Если говорить о днях приговора, ситуация следующая: есть украинские журналисты, российские журналисты и есть сотрудники российских федеральных телеканалов. Между ними постоянно возникает напряженная ситуация. Когда они отзваниваются своим редакторам и говорят: «Надежда, как обычно, вела себя агрессивно» или «Цеголко попытался развернуть в зале тряпку» — это вызывает эмоции у украинских журналистов, но все пытаются сдерживаться.

Дмитрий Тузов: «Тряпкой» они называют украинский флаг?

Ирина Ромалийская: Да, и это очень злит. Ты ведь приехал работать, а не вступать в конфликты. В первый день приговора ко мне подошла девушка с канала «Россия». Она сразу стала писать и попросила оценить работу журналистов ее организацию. Я сказала, что все плохо: три кордона полиции, невозможно снимать. И сказала, что на процессе над ГРУшниками все совсем по-другому. Моя коллега Алена Лунькова сразу меня отругала за то, что я даю интервью — все равно все перекрутят. Богдан Кутепов сказал, что он тоже только что дал.

Вечером мы смотрим выпуск «России» и слышим в закадровом тексте: «Почти коллеги (украинские) сознаются, что работать им хорошо». И буквально 6 секунд синхрона Кутепова, где он говорит: «В зал пускают по две камеры». Дальше в закадровом тексте звучит: «Но они все равно ищут, к чему придраться», — и дальше мой синхрон: как я недовольна. Такие стычки происходили постоянно.

Ирина Соломко: Насколько свободно ты могла ходить и работать в Чечне?

Ирина Ромалийская: Я получила аккредитацию МИДа России и подготовила всевозможные бумаги, которые могли обезопасить меня в случае чего. В том числе аккредитацию на работу в Грозном. Также я послушала российских коллег и взяла длинную юбку и платок, чтобы не привлекать внимание. Конечно, на второй день я узнала, что чеченским женщинам нельзя курить, хотя я и выходила.

Мне кажется, находиться там было достаточно безопасно. Но в ночь нападения на Каляпина (мы узнали об этом очень быстро и почти сразу были на месте), было очень страшно. Мы подбежали к гостинице, а люди, которые нападали стояли практически возле нас. И даже защитить нас, в случае чего, было некому. В ту ночь мы даже подумывали уезжать, но потом взяли себя в руки и остались. Хотя на суд нас так и не пропустили.

Дмитрий Тузов: Но вы видели Клыха и Карпюка?

Нет, не видели. Только поговорили с родственниками. Внутрь нас не пустили. Но Клыха мы слышали. Когда его выводили из здания — это были истошные крики. Адвокаты подозревают, что у него психическое заболевание. Он кричал нечленораздельно и несвязно, о чем я уже говорила.

Дмитрий Тузов: Ты думаешь, его довели до такого состояния?

Я даже не знаю, действительно ли он болен. Позиция чеченских правоохранителей, что он симулирует. Наши утверждают, что он болен и его довели. Я не берусь оценивать и говорю только о фактах.