«Прослеживается тенденция: мы поем больше украинских песен», — И. Кондратюк

Игорь Кондратюк: Уже 17 лет существует «Караоке на Майдане». Мы даже не думали, что будем столько мерзнуть или быть на солнцепеке. Но так вышло, что передача пошла. И бывают случаи, когда режиссер мне говорит: «Давай сегодня без песни. Сразу 5-6 человек выбрал, и начинаем». Но как только люди об этом узнают, то сразу кричат: «Секундочку. А начальную песню?».

Я всем говорю: «Ребята, если вы поете лучше меня, то вам место во ІІ туре». Спасибо всем, что смотрят и участвуют.

Перед всеми этими кошмарными историями у нас была приличная поездка на Донбасс. Мы снимали в Шахтерске на День шахтера. А как оказалось, что везде знаки судьбы, которые кажутся смешными, на самом деле потом совсем не смешные.

Так вот, в Шахтерске мэр отказался выходить к людям. Мне начальник отдела культуры сказал: «Лучше Вам не слышать, как говорит наш мэр». Это, кстати, не только на Донбассе, а во многих городах Украины при Януковиче было: многие люди при власти и трех слов не могли связать.

И вот в Шахтерске, во время съемки передачи, ко мне выходит достаточно трезвый шахтер и прямо сходу: «Я хочу, чтобы все было как при Брежневе». И я пытаюсь ему объяснить, что мы передачу снимаем, спрашиваю, как его зовут. И он: «Неважно, как меня зовут. Хочу, как при Брежневе». Говорю: «Как жить при нем, если он умер? Как, по-вашему, «жить при Брежневе»? Вот стоит тысяча людей. Объясните нам. Возможно, мы сейчас тут сделаем партию, и вдруг тогда всем будет хорошо». Он же: «Это меня вообще не волнует». Я тогда был под впечатлением. Меня, честно, аж зацепило.

Во втором туре принимало участие 4 парня. Один из них старшеклассник. Симпатичный парень, хорошо поет. И я у него спрашиваю: «Чем ты будешь заниматься, когда вырастешь?». И он так уверенно отвечает, что уедет в Чехию учиться на программиста. Конечно, я удивился. И спрашиваю, если он уедет в Чехию, а мой сын — в другую страну, то кто останется жить и работать в Украине. И молодые женщины кричат: «Здесь нечего делать, всем отсюда надо валить». Это было еще лето перед Майданом. А уже были такие мысли.

Помню, в Донецке мне сказали, чтобы не говорил по-русски, потому как они меня воспринимают только как украиноязычного ведущего. Не надо специально говорить с ними по-русски, они меня прекрасно понимают.

А в Севастополе наоборот. «Что вы поете на этом украинском? Это же город русских, город моряков». На него публика как зацыкала. Его просто люди послали. Я к тому, что я легко общаюсь на русском языке, но для меня такие моменты были шоком. Я снимал передачу в семидесяти городах Украины, а посетил около 100.

Но в целом мы же не об этом, а о юбилее «Караоке на Майдане». Думаю, что мы еще поездим. В Крыму мы сняли ударную серию. Куда бы я ни поехал, там что-то, но происходило. Мы еще приедем и на Донбасс точно.

Наталья Соколенко: Игорь, Вы зашли к нам в студию, и мы с коллегами стали вспоминать, что мы ж с детства смотрим эту программу. И вот интересно, как же менялась песенная культура?

Игорь Кондратюк: Не изменились только народные песни. Как пели их раньше, ведь столько разных записей, так и поем. И народные песни — это настоящая палочка выручалочка, потому что после резкого изменения гривны, мне стало боязно исполнять песни тех каталогов, за которые мне могут выкатить, которая абсолютно неадекватная.

В «Караоке на Майдане» есть определенный бюджет. В каждой передаче звучит по 5-7 песен. И были случаи, когда половину бюджета съедает одна песня, которую мы пропустили и исполнили. Поэтому в прошлом году непоказательно, с моей точки зрения, мы пели. Во втором туре мы играли в игру «Спой, что даст ведущий». То есть, не просто «пою, что хочу» во втором туре, а то, что тебе предоставит ведущий в списке. Изначально было по 6 песен, потом предложили по 10. Это было не очень показательно, я говорю про год 2015.

До 2015 года все-таки прослеживалась тенденция, что мы поем больше наших песен. Их просто стало намного больше. Когда мы вышли в 1999 году, из украинских исполнителей в ту пору ФМ, которых было всего 5 радиостанций на весь Киев, пели Пономарев, Тая, Павлик, Билык, и Зибров с песней «Хрещатик». И все. Была куча советской музыки, которая была популярна. И в этом мы барахтались. Со временем, даже до всех этих ситуаций с Таисией Повалий, мы перестали ее петь, так как она ушла в другую немного сторону. Такой песни как «Одолжила-одолжила» у нее больше не было.

В этом году, в связи с неадекватными высказываниями известных исполнителей, у меня свой цензор в голове. И я не могу исполнять Лепса после того, что он наговорил. Я не понимаю, почему он сделал — заставили или по-пьяни, или просто потому, что он певец и больше к нему никаких претензий не может быть… не важно. Это просто неправильно и некорректно по отношению хотя бы даже ко мне, как к человеку, который популяризировал его песни, он за это получал деньги. Потом он говорит, что я живу не в той стране. Поэтому я сам отсеивал многих исполнителей.

Сейчас в основном поют украинских исполнителей. Очень много Меладзе. Так как это каталог, который мне нравится, и Костя Меладзе — это стильные и попсовые песни. И если бы у меня были номинации за лучшие песни для первого тура, когда поют все, то это Костя Меладзе. Все знают, унисекс, но все равно песни заходят.

Последние два года, бывает, подходят и просят песни исполнителей, о которых я даже не слышал.

Наталья Соколенко: Об этом хотелось бы поподробнее.

Игорь Кондратюк: К примеру, подошли и попросили «Мертві бджоли». Что это такое? Откуда? И на меня смотрят так удивленно: «А Вы что, не знаете? Это крутой коллектив!». Вы, кстати, здесь какую-то группу анонсировали.

Борис Иванов: «Царство небесное». Они из Донбасса. Кстати, как Вы относитесь к тому, что украинский коллектив ездил в Россию, участвовал в фестивале?

Игорь Кондратюк: Я, наверное, просто уже старый человек, чтобы не быть консервативным в этой ситуации. Я не хочу ездить в Россию. Меня приглашали в Санкт-Петербург попеть караоке с украинцами. Я отказался, объяснив, что они могут приехать в Киев, и здесь я попою с каждым персонально, но ехать туда я не хочу. Потому что не хочу видеть их телевидение, встречать Новый год, когда их президент поздравляет с тем, что к ним прибыл Крым. Это какая-то чушь. Это не уважать себя и плевать на себя в зеркало. Музыка, конечно, объединяет и не имеет границ, но носители музыки, а именно певцы и композиторы, должны иметь «ку-ку».

Мне звонили люди от Вадима Олейника, когда он отобрался участвовать на «Новой волне», которая была в Сочи. И спросили совета — ехать или не ехать. Я сказал сразу, что для меня вопроса вообще нет — не ехать. Я не понимаю, вот я пою, а меня судят Валерия, Лепс… Для меня это табу.

Борис Иванов: Как все же изменились музыкальные вкусы украинцев?

Игорь Кондратюк: В 2012 году количество украинских исполнителей уже увеличилось, и желающих спеть именно наши песни тоже возросло. Плюс мы же снимались здесь в то время, когда был Майдан. И были ребята, которые подходили и просили не петь советские песни. Я не понимаю: когда луганский шахтер, который вынужденно переехал к дочери в другую область и пел «Вышел в степь донецкую»… Как я ему запрещу петь? Ему 72 года, да ему только за это можно позволить петь все, что угодно. И я с парнями разговаривал и объяснял, что советские песни — это не всегда плохо. А вот если они меня поймают на песне Валерии, тогда могут набить морду. Так с ними и договорились.

Народ стал петь очень много англоязычных песен. При том в любой возрастной категории. Сейчас песню «The show must go on» если поют, то публика подпевает.

Борис Иванов: Это прогресс.

Игорь Кондратюк: Это эволюция музыкального сознания произошла у людей. Раньше англоязычную песню могли исполнить, если это Хьюстон из «Телохранителя», где есть высокие ноты. И если девочка ее пела и брала эти ноты, то все понимали, что девочка умеет петь. Ну, или песню из фильма «Титаник». А сейчас песен намного больше.

Наталья Соколенко: А за столом тоже стали английские песни петь?

Игорь Кондратюк: Во-первых, не пою караоке в кругу семьи. На меня даже некоторые родственники из-за этого обижаются. На самом деле, я просто столько много хороших народных исполнителей слышал, что я не имею права открывать рот. Для себя может, выгнав всех, чтобы никто не слышал в радиусе 1 километр.

За столом люди продолжают петь украинские. «Полюби меня такой», к примеру. А так — песни из кинофильмов вообще на «Ура!».

Я уверен, что сейчас очень много поют песен Вакарчука, Скрябина. Они уже считаются как народные. Многие считают, что «Пісня про рушник» и «Два кольори» — это народные песни. И я все время поправляю. Говорю, что это не так. Есть авторы, надо их уважать. Наверняка, изменился репертуар.

Борис Иванов: А как же «Владимирский централ»?

Игорь Кондратюк: На четвертый год существования программы выступил очень колоритный парень, который спел эту песню так, что публика просто взорвалась от восторга. Я всегда запрещал песню «Рюмка водки». Для меня петь эту песню в 11 утра — это нонсенс. «Владимирский централ» — это интеллектуальное табу.

Борис Иванов: То есть Вы считаете, что шансон вытесняется?

Игорь Кондратюк: В моей программе все знают, что я такое не люблю, и именно поэтому не предлагают. Недавно запретил петь Аллегрову «Императрица». Ну, нравится она вам, спойте «Младший лейтенант». Если не нравится, то пойте народную.

Наталья Соколенко: Когда у Вас начинается новый цикл съемок?

Игорь Кондратюк: Если не будет никаких страшных проблем в Украине, то восемнадцатилетие мы точно отметим. Контракт у меня на этот год есть. А у нас же постоянное перекати-поле. Мы уже сняли по 13 марта включительно.