Родителям украинских военных отдают чужие тела – Ирина Гук

После 5 сентября 2014 года, когда бойцы батальона «Айдар» попали в засаду и были просто расстреляны боевиками, большинство украинских военных погибли или пропали без вести. 

О судьбе без вести пропавших говорим с одним из четверых выживших участников того боя с позывным «Чех», матерью двух пропавших без вести бойцов Екатериной Хомяк и координатором Центра помощи участникам АТО и их семьям при Киевской облгосадминистрации Ириной Гук.

Ирина Ромалийская: Чех, расскажите, как это было.

Чех: Ми тримали позиції коло Металісту. Потім почався обстріл. Коли обстріл закінчився, ми поверталися додому на грузовику. Під’їхали до нашого блокпоста. Нас було двій групи, близько 26 чоловік. Коли ми під’їхали до блокпоста, на якому висів український прапор, вийшов хлопець, який на українській мові запитав, хто ми, ми сказали, що ми «Айдар», потім почався бій. Нас просто почали розстрілювати. Був захоплений наш блокпост, ми про це нічого не знали.

По цьому бою багато питань, на які я не знаю відповіді. Але всіх тих, хто вижив, засмучує те, що коли ми їхали, там опинився кореспондент російського каналу «LifeNews» з відеокамерою. Вони нас чекали.

Михаил Кукин: Сколько человек было с той стороны, приблизительно.

Чех: Приблизно десь 20. Половина була «кадировців», половина ТРГ «Русіч».

Ирина Ромалийская: С нами на скайп-связи мама двух бойцов, которые в том бою пропали без вести, Екатерина Хомяк.

Михаил Кукин: Екатерина, с тех пор вы пытаетесь найти следы своих детей?

Екатерина Хомяк: Мне 5 сентября позвонили, сначала я поговорила со старшим сыном, потом с младшим. Я заплакала. Это было в 7 часов утра. Я почувствовала, что с ними случилась беда, но не знала, какая. Потом я нашла в Интернете. Была паника. Потом мы сдали ДНК, старались заняться поисками. Сейчас у меня в списке 27 человек. Я разговаривала со всеми пленными, кто выходил из плена. Ниточки есть. Есть там ребята наши. Но на бое 5 сентября получается замкнутый круг. Мы ничего не знаем о тех детях, которые считаются без вести пропавшими. Надо все проверять. За это время я научилась выискивать. Я, как мама, стараюсь найти не только своих сыновей, мне хочется найти всех детей с того боя. Мне помогает мой старший сын. Когда я звоню в СБУ, они меня узнают по голосу.

Ирина Ромалийская: Что вам отвечает государство в лице, например, Службы безопасности?

Екатерина Хомяк: Без вести пропали. В Донецке мы были в декабре с группой мам. С нами встретился Захарченко, пообещал, что если будут находить наших мальчиков, мы можем ехать забирать. Но кого они потребует взамен, мы не знаем.

Надежда есть. У нас есть еще время, когда, возможно, произойдет какой-то обмен, с 5 сентября выйдет кто-то из плена, мы что-то узнаем. Я никогда не поверю, что погибли все.

Я видела все фотографии того боя. Тяжело смотреть на эти тела. Хотя мам поддерживаю, как могу. Что меня ждет впереди, я не знаю, но надеюсь только на хорошее.

Михаил Кукин: Ирина, как вы помогаете в этом процессе?

Ирина Гук: Самое страшное произошло на прошлой неделе. ДНК одного из пропавших в этом бою, сошлось на 99,9%. Когда мама приехала в Старобельск, сделали эксгумацию, там лежало тело совершенно другого человека. И по росту, и по зубам. По росту сантиметров на 15. И это не первое такое тело. Есть еще один без вести пропавший, кадровый военный, который служил в СБУ. Семье хотят отдать тело, которое короче на 15 сантиметров.

Михаил Кукин: Зачем это делается?

Ирина Гук: Это вопрос. Или у них есть план, или «нате вам, только отцепитесь». Но сколько можно издеваться над мамами и родственниками?

У нас в государстве должна быть независимая экспертиза ДНК, люди сами должны выбирать лабораторию, в которую отдать образцы.

Ирина Ромалийская: Как сейчас это происходит?

Ирина Гук: Когда привезли тела, были отобраны образцы. В Запорожье делают ДНК. Но результатам не доверяют родственники.

У еще одного бойца, который похоронен, было несоответствие в зубной карте. Это бой 5 сентября. А есть еще «киборги».