Теме политузников четвертый год, а государство нам не помогает, - брат «диверсанта» Панова

Об этом говорим с Игорем Котелянцем, братом арестованного в оккупированном Крыму Евгения Панова и руководителем объединения родственников политзаключенных, находящихся в России. 

 

Наталья Соколенко: Почему вы решили публично обратиться к президенту Украины?

Игорь Котелянец: Эта история длится уже год. Год назад сформировалось наше объединение и год назад мы впервые подавали письмо в АП. Оформляли официально с просьбой дать разъяснение по нашим вопросам: что же происходит с нашими родственниками, борется ли как-то государство. Ключевой вопрос – встреча с президентом. Мы хотели показать президенту, что мы есть, есть наша проблема, рассказать из первых уст, что это за проблема, выйти оттуда уже с каким-то решением. К сожалению, реакции на эти письма не было. Год мы пробиваемся.

Наталья Соколенко: Даже отписки не было?

Игорь Котелянец: Не было.

Наталья Соколенко: Это ведь невыполнение закона об обращениях граждан.

Игорь Котелянец: Да, который предусматривает 30 дней, чтобы дать какую-то отписку. Этой отписки не было. Органы государственной власти, министерства, ведомства, с которыми мы постоянно общаемся, на протяжении этого года просили: «ну подождите, какие-то процессы идут, они просто неявные, где-то скрытны, мы не можем обо всем сказать, но скоро что-то будет». Понимаете, когда нет никакой конкретики на протяжении года, а все наши встречи сводятся к тому, что нас просто успокаивают, мы понимаем, что вряд ли кто-то системно занимается этим вопросом. Мы понимаем, что в государстве нет уполномоченного человека, ведомства, институции, которая была бы уполномочена заниматься вопросами освобождения политузников, как Ирина Геращенко уполномочена заниматься вопросами освобождения военных с территории ОРДЛО. По политзаключенным такой организации или уполномоченного просто нет.

Читайте также: Маму хотели выгнать из зала суда за воздушный поцелуй, — брат «диверсанта» Панова

Наталья Соколенко: О каком количестве человек идет речь?

Игорь Котелянец: Сведенного списка до последнего времени не было ни у кого. Мы приходим в МИД, ВРУ, к уполномоченным – у них у всех разные цифры. Поэтому наше объединение составило свой список – 60 людей, плюс 16 людей на проверке. Мы как родственники не можем компетентно оценивать — политзаключенные это или просто бытовое дело. Поэтому сотрудничаем с украинскими правозащитниками, которые занимаются темой Крыма, российской агрессии. У нас есть координационный совет из этих правозащитников, которые обсуждают, примеряют критерии и выносят заключения, что человек преследуется по политическим мотивам.

Мы составили брошюру об этих людях (60 людей), сделали короткие справки и издали около месяца назад, распространяем эту брошюру среди госорганов. Сейчас она актуализируется, потому что появились новые задержания, мы выносим рекомендации или пожелания к МИД использовать именно этот список.

Мы представляем родственников конкретно этих 60-ти политзаключенных. Но мы понимаем, что это только те люди, о которых нам что-либо известно. Понимаем, что есть огромное количество людей, о которых просто нет информации. Когда наши родные ездят в Крым или в Россию, чтобы сделать нашим родным передачки, бывает по воле случая знакомятся с такими же украинцами, которые приехали тоже передать передачку и рассказывают: «вот, моего родственника обвинили по каким-то политическим статьям». Мы спрашиваем, почему они об этом не говорят, а они отвечают: «Мы боимся». Если мы случайно встречаем таких людей в СИЗО России и Крыма, которые по сути с такими же историями, как наши, то понимаем, что их может быть гораздо больше –  просто люди боятся и не знают, что им делать. И государство не предлагает им ничего. 

Наталья Соколенко: А что предлагаете вы? Стратегия молчать, чтобы не навредить родственникам, – может, действительно это поможет облегчить долю узников?

Игорь Котелянец: Мы так и думали, пока это молчание не начало вредить нам, не стало играть против нас. Если государство видит, что родственников устраивает обычное молчание, — зачем что-то делать? Можно просто транслировать одни и те же успокаивающие месседжи.

Но проблема здесь в другом. Если бы у нас был человек как Ирина Геращенко в контексте военнопленных, которыми она занимается, мы бы понимали: есть человек, его назначило государство, и он этим занимается. Чтобы он с нами встречался и по-человечески говорил, как говорит Ирина Геращенко родственникам военнопленных: «мы делаем это, но информация закрытая, сохраняйте режим молчания». Тогда бы мы понимали, что есть смысл и есть человек, который работает, он идет с нами на контакт.

Все ведомства, которые с нами встречаются, встречаются факультативно, они в данных процессах волонтеры – успокаивают, но не обязаны заниматься нашими вопросами

Наталья Соколенко: Какие последняя информация о судьбе Евгения Панова, вашего родственника?

Игорь Котелянец: Недавно прошел суд. Это мой родной брат – Женя Панов. Его содержат в Крыму, в Симферопольском СИЗО. Уже скоро полтора года. Дело абсолютно пустое. Я даже думал, что они что-нибудь придумают нового. Но ничего не придумано. Складывается впечатление, что история отыграна и им уже просто неинтересно.

Женя очень уверенно себя чувствует. Очень помогли письма, которых было очень много. Мы передавали их в Крым. И пусть до него дошла часть, но это огромная поддержка. Он говорит, что понимает, что дадут 20 лет, отправят куда-то: «Но все равно на сделку со следствием я не пойду». Он абсолютно уверен, что обмены будут, абсолютно уверен, что президент что-нибудь придумает и как-нибудь договорится.

К нему попал владыка Климент. Они вели какие-то философские беседы, которые повлияли на Женю и помогают справляться со всем давлением, которые оказывается на него со стороны руководства СИЗО, со стороны ФСБ. 

Наталья Соколенко: Какие пункты содержатся в вашем обращении к президенту? Как вы считаете, президент в курсе, что вы к нему обратились, узнал?

Игорь Котелянец: Точно знаю, что узнал. Надеемся, что будет какая-то реакция, когда уже такая медийная поддержка от журналистов и это так громко прозвучало.

Нам бы очень хотелось конструктивного диалога с государством. Кроме как президент, его никто не может дать. Мы не стремимся к конфронтации и к критике, что власть ничего не делает. Пусть это будет закрытая встреча, но мы хотим, чтобы о нас узнали, нас увидели, услышали, с нами поговорили, чтобы мы вышли оттуда с какими-то договоренностями и понимали, что государство реально что-то делает. Пока ни одно ведомство и министерство нам это понимание не дает. Для нас самый главный вопрос – встреча с президентом, а дальше мы будем обсуждать, показывать списки, доносить информацию, что нам очень не хватает уполномоченного человека от государства, который бы занимался нашими родными. А мы всегда предлагаем сотрудничество с государством.

Собрать по российским ценам одну передачу может доходить до 400 долларов. Поехать – только на билеты может уйти полторы тысячи долларов

Наталья Соколенко: Есть ли помощь в оплате, в поиске адвокатов, возможно, назначают пенсии родственникам – что-то в этом плане делается?

Игорь Котелянец: Государство нам не помогает. Теме политзаключенных четвертый год. Нет ни закона, ни механизмов, которые бы давали право выделять какие-то деньги.

Основная статья затрат —  это адвокаты. Они стоят очень дорого. Российские адвокаты, которые занимаются нашими делами, — это дорогостоящие адвокаты, они могут себе позволить ими заниматься в российских условиях, идут на огромный риск и этот риск оценивают.

Нам помогают правозащитные общественные организации, они помогают искать фонды — европейские, американские, которые работают по проектам продвижения демократии, защиты прав человека. И только благодаря сотрудничеству с такими фондами и тому, что есть правозащитники и общественные активисты, которые знают на них выходы, удается покрывать часть расходов.

Но у них тоже есть ограничения. Например, они могут помогать год-два. Потом по одному кейсу больше не могут помогать. Деньги нужно искать – спонсоров и так далее. Есть спонсоры, предприниматели, которые даже не хотят себя называть, но хотят помочь. Это не системно – какое-то чудо. Ты понимаешь, что нужно поехать через месяц, у тебя нет ресурсов – и откуда-то появляются эти люди. Поэтому у нас ощущение, что кто-то свыше за нами наблюдает и когда очень плохо, подкидывает какие-то варианты решения.

Слушайте полную версию разговора в прикрепленном звуковом файле.  

Читайте также: Звільнення політв’язнів — питання однієї ефективної розмови Порошенка з Путіним, — Котелянець