Войну могут остановить наши дети, с ними надо работать, – волонтер

Елена Розвадовская долгое время занимается проблемами детей в Украине. До начала войны на Востоке Украины ее деятельность была направлена на помощь интернатам. «Когда начались боевые действия, стало понятно, что дети, которые страдают там, это, наверное, самое большое испытание, которое может выпасть на судьбу человека. А ребенка – в большей мере. Дети просто становятся заложниками той реальности, в которую помещают их взрослые», – рассказывает Елена Розвадовская. Волонтер также добавляет: «Мне кажется, дети, которые живут в зоне боевых действий – это самые нуждающиеся дети в Украине. Потому что много социальных проблем, много бедных семей, школ и садиков. Но если на эту всю социальную депрессию ложатся еще проблемы обстрелов, минных полей, то это становится совсем нетерпимо». По ее словам, дети, которые остались в зоне АТО, это, в основном, дети из неблагополучных семей, особенно в сельской местности.

Илона Довгань:  Кто помогает детям, которые остались без родительской опеки?

Елена Розвадовская: Если говорить о сиротах, то из Донецкой и Луганской области они были перемещены на территории, подконтрольные Украине. Сейчас складывается абсурдная ситуация, когда из Донецка так называемые новые «министры» или «уполномоченные по делам ребенка» пишут, чтобы вернули сирот. Это все спекуляция. А дети – это очень хороший фактор для манипуляции.

Илона Довгань: Вам приходится общаться с людьми с разными настроениями, пониманием ситуации, отношением. Если они подвержены российской пропаганде, то могут быть настроены против Украины. Есть, наверное, семьи сепаратистов. Вам приходится работать и с теми, и с другими?

Елена Розвадовская: Вдоль линии огня я работаю и встречаюсь только на подконтрольной Украине территории. Особенно – «серая зона». Те села и населенные пункты, которые совсем на линии огня, где нулевые блокпосты. Конечно, там неоднозначные настроения. Они не любят называть себя сепаратистами. В основном – это непринятие Революции достоинства и событий в Киеве. Это 90%.

Илона Довгань: Когда вы к ним приходите со своей помощью, с помощью от государства Украина, как они к вам относятся?

Елена Розвадовская: Я как человек, как украинка, я не чиновник, поэтому я, в принципе, никогда не рассказываю о том, как правительство помогает прифронтовой территории. Я не занимаюсь словотрепом. Мы разговариваем как люди. Но как только заходи разговор о Киеве, Майдане, начинаются проклятия Порошенко и Яценюка. И это самые черные проклятия, которые я когда-либо слышала в свое жизни. Люди очень обозленные. Я разговаривала с одной бабушкой. Сказать, что война разрушила всю ее жизнь – это ничего не сказать. Она уже старая, разбитая диабетом, ни одного живого органа. Но на ней сейчас 7 внуков от ее троих разных детей. Одну из ее дочерей убило во время обстрела. Конечно, она говорит, что они украинцы, они не понимают, с чего это началось. Но потом включается: «Вот Путин ни в чем не виноват, он несет только мир».

Илона Довгань: Как вы считаете, как нам теперь возвращать их?

Елена Розвадовская: Для меня важен разговор с детьми. Мне кажется, что как раз детям нужно сеять другое. Я не берусь всех спасти и со всеми работать, но дети… Конечно, родители, бабушки, дедушки – мироформирующий фактор. Но если детям давать другой пример, показывать другие формы, входить в доверие, они же все чувствуют. Для меня это разговор и дружба.

Ирина Соломко: Вы рассказывали, что есть много проблем невосприятия взрослых, но я слышала от вас истории, где есть патриотично настроенные школы. В среде антиукраинской есть школы.  На День украинской армии вы организовывали встречи детей с военными.

Елена Розвадовская: В одном поселке на линии огня, когда видишь болото, вакуум, все уехали и кажется, что жизнь остановилась… И тут ты видишь детей патриотичных. И думаешь: оттуда они вообще здесь. Очень легко быть патриотом в способствующей среде. Это все зависит от взрослых, от школ. Все – человеческий фактор. Есть и сепаратистско настроенные школы, где были референдумы. Ни для кого не секрет.

Илона Довгань: Все ли школы работают?

Елена Розвадовская: Все школы. Только те, которые физически разрушены – нет. Например, в Красногоровке. Одна работающая. Четыре на работают – они разбиты. Все дети, которые учились в школах, в две смены учатся в одной.

Ирина Соломко: И важный вопрос – безопасность детей. Мы понимаем, что затишье  обманчиво. Как вы информируете детей о том, как им реагировать, когда начинаются обстрелы либо еще что-то. Насколько они подготовлены к этому? Какое психологическое состояние?

Елена Розвадовская: Сейчас уже дети дадут фору любому взрослому, как действовать во время обстрела: как ложиться, закрывать уши, и какое помещение, стенку безопасную искать. Они все это знают, пропитаны насквозь.

Сейчас вторая стадия – минные поля и неразорвавшиеся боеприпасы. Их миллионное количество. Абсолютно живые города, где по 5-6 школ, со стороны противника окружены минными полями и растяжками. В которые не рекомендуется не ходить никому. Их не разминируют, потому что конфликт активный. Лично я объездила сотни школьников. Мы им рассказываем, как определить потенциально опасную территорию. О том, что если поле заросшее, то на это поле заходить нельзя.

Ирина Соломко: Если бы вы были человеком, который имеет возможность принимать глобальне решения, что бы вы сделали для того, чтобы помочь детям?

Елена Розвадовская: У нас всегда дети – хвостик приоритетов. Кажется, что они маленькие. На самом деле, кто может остановить войну? Только наши дети. Или они ее продолжат после нас, или они ее остановят. Надо делать так, чтобы дети были мудрее нас. Потому что формально война может закончиться, но в головах многих взрослых она будет жить долго. И они будут заражать этим наших детей. Очень нуждаются дети в психологической помощи. Война – это ужасный травматирующий фактор для ребенка.