Впервые в Украине провели исследование о жизни ЛГБТ-семей с детьми

Гости студии — Марина Усманова и Алена Шведкова (БО «Иная»).

«Идея пришла очень давно, мы не случайно делали это исследование. Мы обе —мамы. У нас обеих дети воспитывались в однополых семьях, мы как активистки пытались как-то работать с этим сегментом, думать об этом, искать информацию о том, как можно облегчить нашим детям жизнь, социализацию», — рассказала Марина Усманова.

 

Ирина Славинская: А как вы опрашивали и о чьем опыте говорите?

Алена Шведкова: Наш проект начался при поддержке Национальной ЛГБТ конференции, центра «Наш Мир» и БО «Иная». Он был проведен в формате глубинного интервью, были собраны так называемые кейсы. Очень многие респонденты — это люди из нашего круга, которых мы знаем лично. Хотя, имея какие-либо личные отношения, мы сталкивались с закрытостью. Она связана с тем, что такие семьи стремятся защитить своих детей, семьи от дискриминации, с которой могут столкнуться.

Лариса Денисенко: В нашем законодательстве отсутствует понятие «социальное материнство» или «социальное отцовство». И с этой проблемой сталкиваются как раз однополые союзы, когда кто-то разводится, умирает или переезжает в другую страну, и страдают дети. Но я знаю, что у вас есть один позитивный пример.

Марина Усманова: У нас есть достаточно свежий пример. Этот кейс вошел в исследование и был отправлен в отчете неправительственных организаций в Женеву на заседание Комитета по правам женщин, по нему даже была принята рекомендация что-то подумать о социальном материнстве, чтобы социальная мать имела какие-то права на ребенка.

Две женщины воспитывали девочку где-то с двухлетнего возраста. Когда девочке исполнилось 14, биологическая мама от болезни умерла. Осталась социальная мама, но в городе, в котором они жили, не осталось родственников. Девочку поместили в приют до нахождения каких-нибудь родственников, потому что по закону она живет с чужой тетей, которая ей никто. И нашли бабушку, которая от своей дочери-лесбиянки когда-то давно отказалась, эта бабушка не видела ребенка с младенческого возраста, но она сказала, что заберет и будет воспитывать 14-летнюю девочку, которая выросла в городе — бабушка, которая живет в удаленном селе, девочку, которая только что потеряла мать и около двух месяцев находилась в приюте.

Этот вопрос никак не мог разрешиться в законодательном поле. Единственное, как получилось решить вопрос, один из чиновников, который в этой сфере тоже участвует, оказался понимающим человеком и просто поговорил с бабушкой, сказал: что вы будете делать с почти взрослой девочкой, которую не знаете, у себя в селе, как вы будете ее содержать, как обеспечивать. И бабушка согласилось, чтобы девочка осталась с социальной матерью.

Лариса Денисенко: Если вспомнить разговоры с детьми, которые уже совершеннолетние. Насколько они вспоминают жизнь как психологически комфортную в таких семьях, часто ли они сталкивались с агрессией в школах и насколько они были с вами открыты?

Алена Шведкова: На самом деле, дети часто самостоятельно приходят к решению быть открытыми самым, возможно, близким друзьям. Это даже иногда не связано с прямой агрессией, просто они слышат вокруг, что об этом говорят: какие-то гомофобные проявления, что таких семей просто не существует, что не бывает двух мам и двух пап или папы с женским паспортом. И ребенок понимает, что об этом лучше молчать.

Ирина Славинская: Связано ли это неприятие, возможно, сложности в школе с отсутствием законной рамки для таких семей в Украине?

Марина Усманова: Безусловно. Об этом говорят сами родители, дети. В исследовании мы нашли только пять совершеннолетних детей, которые выросли в однополых семьях и согласились об этом говорить. Одна из этих девочек была еще в школе с одноклассниками, учителями полностью открыта, все знали, что у нее две мамы. И она с гордостью об этом говорила, у нее все хорошо, но мы должны понимать, что это и вопрос каких-то внутренних ресурсов. Девочка видела, что две мамы говорят об этом с гордостью, спокойно, всем и где угодно.

 

 

Лариса Денисенко: Были ли попытки лишения родительских прав только потому, что у человека иная, не подходящая кому-то сексуальная ориентация?

Марина Усманова: Они были. Очень многие писали, что были угрозы от бывших мужей — биологических отцов.

Алена Шведкова: Часто это биологические отцы или родственники со стороны биологических отцов. Очень часто мужчины понимают, что женщину легко ударить по самому больному месту — это, конечно, ее ребенок. Один из таких кейсов — биологический отец пытался через суд определить место проживания ребенка именно с ним, лишить мать возможности проживания с ребенком.

Ирина Славинская: Мать-лесбиянка — это аргумент для судов?

Алена Шведкова: Это опять вопрос френдли-чиновников. Это всегда очень важно. На тот момент судья определила, что на момент развода ребенок достаточно взрослый, чтобы самостоятельно решать, с кем ему проживать.

Марина Усманова: Бывает по-разному. Но я знаю случай, когда детей отсудили в пользу мужа. Женина — драматург, а ее муж приносил в суд в качестве доказательств ее пьесы, в которых есть однополые отношения — а значит она аморальна и пишет пьесы о ЛГБТ.

Естественно, это не повод отсудить ребенка у матери. Но суд просто посмотрел, что у матери доходы ниже, чем у отца (потому что у нас вообще у женщин доходы ниже на 30%) и поэтому суд сказал, что у отца зарплата больше и больше возможностей прокормить детей.

Ирина Славинская: Если говорить о детях, с которыми вы говорили, можно делать выводы о возрасте, когда ребенок может начинать думать, что у него какая-то не такая семья или что-то нужно скрывать?

Марина Усманова: Совершеннолетних детей, которых мы могли опрашивать, было пятеро. Только одна девочка (18 лет) родилась в лесбийской семье, но сейчас таких детей гораздо больше благодаря доступности репродуктивных технологий. Если говорить об этой девочке, там вообще нет никаких проблем. Еще у одной девочки, которая росла с двумя мамами с достаточно раннего возраста (хотя у нее был биологический отец, с которым мама ранее была в браке) тоже проблем никаких. Самые большие проблемы возникали, когда ребенок-подросток и мама расходится с папой и начинает жить с женщиной.

Алена Шведкова: Часто, когда мама делает каминг-аут, сначала идет агрессия, отрицание со стороны ребенка. Но потом ребенок понимает, что мама есть, она не изменилась, она так же любит и принимает, поэтому и ребенок это принимает.