Тот классический Минск для меня «уехал на ферму» — Евгения Сугак

Евгения Сугак: Ты знаешь, как в Штатах, когда собака умирает, родители ребенку говорят, что собака уехала на ферму, они не говорят, что она умерла. Вот Минск сейчас для меня, — тот Минск, — уехал на ферму. Я таким его помню.

Палина Бродик: Евгения Сугак — главная редакторка «The Village Беларусь» и активная участница штаба Виктора Бабарико. Режим Лукашенко заблокировал ее СМИ одним из первых.

Евгения Сугак: Это было то ли 11, то ли 12 августа. Мы не можем знать досконально, потому что не было интернета, и мы узнали о том, что мы заблокированы, когда включили интернет.

Палина Бродик: В целях безопасности Евгения выехала на пару дней из страны. Сразу после этого в Минске арестовали издателя «The Village Беларусь» Александра Василевича.

Евгения Сугак: И стало понятно, что Саша не выйдет ни через день, ни через два, ни, скорее всего, через месяц.

Палина Бродик: Мы пишем это интервью год спустя, и Василевич все еще находится за решеткой.

Штаб Бабарико уже давно работает из Варшавы, в то время, как Виктор и Эдуард Бабарико, Максим Знак и Мария Колесникова — отбывают свои сроки по сфальсифицированным делам в беларусской тюрьме.

Евгения Сугак: И я боялась, что я увижу другую Машу, но как только появились первые видео, где она смеется, где она показывает сердечки, где она улыбается, где она так же прекрасно выглядит, у меня от сердца отлегло. Большое спасибо ей за то, что она сделала этот день — день первого своего суда, появления в этом суде — таким для нас не болезненным.

Палина Бродик: Это подкаст «Пашпарт», о беларусах вне Беларуси, и я, его ведущая, Палина Бродик.

Спасаясь от репрессий

Евгения Сугак: С начала июня я была в штабе Виктора Бабарико, собственно, где я до сих пор. И последний месяц до моего отъезда уже был довольно неспокойный в каком-то моральном плане, то есть уже каких-то наших товарищей задержали и забрали. Мои друзья, которые знали, что я в штабе, очень сильно беспокоились и уже очень активно и настоятельно со мной вели беседы прямо каждый день о том, что, может быть, мне стоит куда-то отъехать.

Потом у меня был день рождения 20 августа, и мой друг и издатель «The Village» Саша Василевич подарил мне на день рождения билет в Киев. Я решила, что я съезжу на недельку, может быть плюс/минус, и вернусь. И то я так немножко себя беспокойно чувствовала, потому что были какие-то задачи, было довольно напряженное время, было что делать, а тут я собираюсь на несколько дней уехать. У меня с собой был маленький рюкзак с минимальным количеством вещей, и это не потому, что мне нужно было очень срочно эвакуироваться или потому, что я очень быстро собиралась, или еще что-то. Нет, это было потому, что я собиралась вернуться действительно максимум через неделю. И поэтому 23 августа после марша я поехала в аэропорт и прилетела в гости к своему другу Андрею Баштовому, который главред украинского «The Village».

Каждый день я потом уже начинала строить планы, когда я вернусь, начинала уже смотреть билеты, и как-то себя чувствовала обязанной вернуться. Но 27 августа, через три дня после того, как я прилетела в Киев, задержали Сашу Василевича.

• Я думала, что я уеду дней на пять, а может даже и на неделю, а в итоге прошло уже больше года, и я с тех пор не была в стране.

Палина Бродик: Попытка силовиков выдворить из Беларуси Марию Колесникову, Ивана Кравцова и Антона Родненкова, как известно, увенчалась успехом лишь частично. Мария на границе порвала паспорт, а ее соратники таки выехали из страны.

Евгения Сугак: Мы приняли решение, что мы, наверное, переедем в Варшаву и будем постепенно собирать штаб из тех, кто выжил, уцелел, не сел. Выжил, слава Богу, в переносном, я говорю, смысле.

И получается, что в начале октября я переехала в Варшаву. Мы сидели в импровизированном штабе втроем с Ваней и Антоном в легком шоке и раздумьях о том, что нам дальше делать. И да, дальше начали собирать ребят: кто-то был в Киеве и приехал из Киева, кто-то потом, отсидев сутки или больше, приезжал из Минска разными путями. И таким образом мы собрали большую часть того классического originally штаба Виктора Бабарико, который был летом. Почти весь он сейчас в Варшаве.

Палина Бродик: В сентябре 2021-го Марию Колесникову приговорили к одиннадцати годам тюрьмы, а адвоката штаба, Максима Знака — к десяти.

Когда объявили приговор Максиму Знаку и Маше Колесниковой, что ты испытала? И испытала ли вообще что-то? Потому что ведь никто на самом деле не удивлен. И никто и не переживает по поводу того, что им придется столько отсидеть. В некотором смысле не переживает. То есть мы все предполагаем, что мы вернемся домой раньше. Тем не менее, какие были первые мысли и чувства?

Евгения Сугак: Мы уже немножко были подготовлены приговором Виктора Бабарико, потому что в день, когда Виктору Бабарико дали 14 лет — нашему кандидату, человеку, за которого мы вписались все в мае-июне и продолжаем вписываться до сих пор, несмотря на то, что мы были все готовы и понимали, что срок будет критическим, это был день действительно очень плохого настроения. И, наверное, уже мы были немного готовы в плане Максима и Маши, но это все равно тяжело. Конечно, помогает и облегчает нам всем это состояние, то, как держатся Маша и Максим, то, какие они крутые, то, какие они молодцы, как они там улыбаются, смеются, всех поддерживают. Понятно, что им очень тяжело, и я могу только представить, каких сил им стоит вообще себя так вести, но спасибо им за это.

Но, конечно, мне не очень нравится формулировка, которую многие используют в своих постах, в статьях или еще где-то, когда люди пишут: «Бабарико не придется сидеть 14 лет», «Мы знаем, что они не будут сидеть 10 лет», «Никто из них не отсидит 8 или 12 лет». Да, но это немного обесценивает тот год, три года или пять лет, которые им, возможно, придется отсидеть. Потому что даже это — много.

• Уже прошел год. Год, за который Максим Знак, удивительный человек, мог сделать очень много полезного для страны. Год, за который Мария могла сделать очень много. Год, за который Виктор Бабарико… Человек, который может сделать столько крутых вещей, топит печь сейчас.

И даже этот год — это много, поэтому эти формулировки, на мой взгляд, немножко обесценивают.

Письма из тюрьмы

Палина Бродик: Ты со всеми из них переписываешься?

Евгения Сугак: Я переписываюсь с Максимом, Машей и Сашей Василевичем. С Машей переписка сложная, потому что ей очень мало передают писем, по понятным причинам — не должна, в понимании властей, Маша знать, какая она популярная, как ее все любят. Может быть, просто цензорам надоедает это читать, потому что я как раз думала о том, как выросла вообще, какая нагрузка теперь у цензоров.

Мне кажется, они просто, когда видят, когда приносят новую пачку писем для Колесниковой, думают: «Ай, все» и просто выбрасывают их в мусор, чтобы это не читать. Да, поэтому с Машей переписка у нас не такая частая.

Палина Бродик: А какое письмо наиболее запомнилось от каждого их них?

Евгения Сугак: От Максима, например, когда он нарисовал мне животное с рогами и написал, что это сайгак, и написал стих, срифмовав его с моей фамилией. На что я ответила, что впервые в истории меня это не обижает, начиная с начальных классов школы, когда мою фамилию так преподносят. Понятно, что это была шутка.

Нет, мне запоминаются стихи Максима. Он пишет стихи, и он написал мне один раз какой-то потрясающий стих, который я спрашивала — можно ли я выложу его? Я хочу похвастаться, что Максим Знак написал мне такой стих. Он сказал, что это будет честь для него, но все-таки наверное это будет очень личный для меня стих, поэтому я пока этого не делаю.

От Маши мне запомнилось письмо, когда она мне сказала: «пиши книгу». Когда мы обсуждали еще летом о том, кто же напишет книгу про эти события… Понятно, что сейчас таких книг будет много, их будут писать разные люди, это хорошо, потому что это будет под разным углом, кто-то будет писать, как участник протестов, кто-то будет писать, как участник штаба Светланы Тихановской — того штаба, который есть последний год. А я могу, как говорила Маша Колесникова, написать эту книгу как непосредственный участник событий летних изнутри штаба Бабарико. Она мне говорила: «Пиши книгу, пиши книгу» и напоминала мне об этом тоже в письмах. Я понимаю, что пока мне нечего ответить, пока я не достигла успеха в этом вопросе.

Палина Бродик: А Сашины письма?

Евгения Сугак: Особенность Сашиных писем, конечно, это тот уникальный почерк, про который уже все знают и все его обсудили. Это какая-то смесь медицинского почерка и каллиграфии. Он очень красивый и ни фига не понятный. Но один раз я увидела письмо, которое Саша написал моей маме, и оно было написано гораздо более понятным почерком. То есть, я думаю, Саша разводит разных своих респондентов разным почерком. Не знаю, мне каждое Сашино письмо дорого. Саша — мой близкий друг, Саша — мой соратник, Саша — мой коллега, поэтому каждое Сашино письмо мне дорого, и я всегда, хоть прошел уже год… Знаешь, когда приходит письмо, говорят — танцуй, так вот я всегда в душе танцую, когда мне приходит письмо от Саши.

Хроника протестов

Палина Бродик: Говоря о бизнесе и вообще о работе, «The Village» довольно быстро стал в некотором смысле такой хроникой протестного года. И даже сейчас, если открыть главную страницу, первая статья называется: «Как в СИЗО сидят мать, сын по делу о терроризме», вторая — «В колонии были топовые модельеры», «Я не могу это развидеть: иностранец попросил объяснить, чем отличается красно-зеленый флаг от БЧБ». Ну и понятно, про Машу и Макса, про Василевича и многое другое. Сколько процентов ваших публикаций занимает протест, революция?

Евгения Сугак: Какое-то время я шутила, что 97%.

97% и 3% на другое. Я сейчас стараюсь немножко внедрять какие-то не только протестные и околопротестные темы на «The Village», но я хочу, чтобы все было органично. Когда в стране происходит ежедневно и продолжает происходить то, что происходит, мне странно, когда я открываю некоторые издания другие и я вижу…

Когда это непровластные издания, когда это негосударственные издания, когда вроде бы это наши ребята, свои ребята, и когда я вижу, что новость о приговоре Маше и Максима не достойна даже отдельной новости, она есть где-то в общей сводке новостей в одной статье с обложкой другой, другим заголовком… Я понимаю, почему это делается, но я бы так не смогла. Я не знаю, как себе можно это объяснять, когда ты редактор.

У меня не стояло даже ни одной мысли и сомнения о том, какой будет «The Village» теперь. Нам, конечно, еще в этом случае, наверное, облегчили участь власти, потому что они заблокировали нас одними из первых, первыми, мы пошли в первой пачке. Это было на третий день после выборов.

• Понятно, что у нас очень сильно упал трафик, понятно, что у нас нет рекламодателей после этого, хотя приходят еще иногда какие-то ребята и большое им спасибо за это, но в целом…

После выборов, буквально пару дней прошло и «Дождь» делал очередную эту свою большую передачу про события в Беларуси. И они брали у меня комментарий, выводили меня в эфир, и ведущий назвал «The Village» «боевым листком протестного хипстера». Мне очень понравилось это определение, и я сказала, что я буду его использовать. Я теперь, если приходится объяснять, что такое «The Village», говорю, что это, наверное, «боевой листок протестного хипстера».

Палина Бродик: А когда ты приняла решение присоединиться к штабу, у тебя не было сомнений в контексте твоей профессиональной деятельности о том, насколько это этично журналисту присоединяться к политической партии? На тот момент — не партии, но к штабу.

Евгения Сугак: У меня были такие сомнения, поэтому я, уже зная о существовании штаба, интересуясь, как и все белорусы заинтересовались, что Виктор Бабарико идет на выборы, я не присоединялась месяц. Именно поэтому, потому что я понимала, что я журналист, я редактор, и я не должна быть аффилирована ни с какими политическими штабами и силами. Но когда Бабарико задержали и я поняла, что тут уже вопрос… Как некоторые говорят — нет законов…

Что тут уже вопрос не к журналистской этике, здесь уже переходит игра в совершенно другую категорию. Я поняла, что я хочу быть полезной, что я хочу внести свой вклад. Мне на тот момент было мало вклада, который я вносила журналистикой. Хотя это тоже очень много. Я сейчас говорю не о своем лично вообще, а о том, что сделали мои ребята, другие коллеги — это феноменально. Но мне на тот момент хотелось большего, и я пришла на следующий день после его задержания в штаб. Но я могу сказать, что я собой довольна, потому что я не превратила «The Village» в какое-то карманное СМИ Виктора Бабарико ни в коем случае, я не пользовалась своим служебным положением. Мне кажется, что за все это время на «The Village» не вышло про Бабарико или штаб Бабарико хоть что-то, что бы не вышло на «The Village», если бы я не была в штабе.

Палина Бродик: А чем ты занималась в штабе?

Евгения Сугак: В штабе я имела непосредственное отношение к большинству текстов. Многие из этих текстов цитируют до сих пор, и мне очень приятно, что я смогла внести свой вклад в общее дело. Их цитируют не только демократические силы и белорусы, которые за перемены, но их цитируют и власти, естественно только в негативном ключе. Но, кроме того, я отвечала и отвечаю сейчас за tone of voice штаба, и участвовала в обсуждении и принятии каких-то решений вместе с ребятами.

Палина Бродик: А участвовала ты в написании текстов Светланы Тихановской?

Евгения Сугак: Да.

Палина Бродик: А тексты, которые она озвучила на телевидении?

Евгения Сугак: Да.

Палина Бродик: А сейчас… в апреле, кажется, штаб Бабарико заявил о создании партии.

Евгения Сугак: Да. Все верно.

Палина Бродик: Если следить за вашими соцсетями, именно партии, складывается впечатление, что активности не очень много.

Евгения Сугак: Все так.

Палина Бродик: Это связано с тем, что нет поводов или может быть активность больше не публичная? Если нет поводов, то почему вы решили создать ее именно в тот момент?

Евгения Сугак: Безусловно, есть непубличная активность, мы общаемся с нашими партийцами. Это все происходит поза публичным полем. Мы занимаемся сейчас какими-то образовательными проектами, плюс мы общаемся с ними… Кроме образовательных проектов мы, опять же, думаем о том, как и что нам делать дальше. Но, конечно, активность снизилась, потому что действующие власти начали, естественно, зарубать какие-то наши действия, планы в той или иной степени.

На одну встречу пришла милиция, вторую встречу не согласовали ввиду COVID, третья встреча — затопило какую-то гостиницу, где должна была проходить эта встреча. То есть, естественно, что ставятся перепоны по всем направлениям. Они пытались ставить их и летом, то есть тут ничего нового. То есть мы не ожидали, у нас не было иллюзий, что сейчас мы запустим партию, и нам включат зеленый свет. Мы ж не партия Юры Воскресенского, нет.

И, понятно, да, что сейчас нам нужно как-то перестраивать деятельность, нам нужно думать о том, что мы можем сейчас делать и продолжать делать. Потому что, понятно, что, когда у меня спрашивали тоже — а нас что вы рассчитывали? Я сказала, что мы всегда на что-то рассчитывали, и мы будем рассчитывать. То есть мы всегда будем пытаться продолжать что-то делать, это agile — выруливать в другую сторону и думать, что будет дальше.

Палина Бродик: А вы занимаетесь внешней политикой?

Евгения Сугак: Внешней политикой занимается, в основном, Светлана Тихановская, это ее прерогатива. Мы можем, у нас есть какое-то общение, естественно, но в какое-то время у нас было такое негласное разделение: Светлана занимается внешней политикой, мы занимаемся работой внутри Беларуси, потому что партию мы создаем внутри Беларуси и люди, которые записались в нашу партию, находятся в Беларуси в основном все. Есть, конечно, белорусы за границей, но это не превалирующее большинство. Поэтому мы занимались деятельностью внутри Беларуси, Светлана занимается внешней политикой. Но, я думаю, что… Мы уже ведем разговоры об этом, в эту сторону, и тоже у нас есть какие-то контакты и какие-то встречи.

Личная жизнь

Палина Бродик: А у тебя есть вообще личная жизнь за пределами темы Беларуси?

Евгения Сугак: А что такое личная жизнь?

Палина Бродик: Когда тебе не нужно думать о судьбах соотечественников, думать о работе, о политзаключенных и вообще говорить на тему Беларуси.

Евгения Сугак: Да, есть, это необходимо иметь. Потому что если ты не будешь это иметь, то ты просто рехнешься, ты сойдешь с ума. Потому что когда…

• Кто-то мне недавно сказал: «Вы подустали за год», а я говорю: «Подустали? Это хорошо, что мы с ума не сошли, что мы просто устали».

Потому что я понимаю, что когда повестка становится твоей работой, и когда твоя работа долгое время не приносит позитивных результатов, то это морально очень тяжело. Поэтому это просто необходимо — в какое-то время переключаться, не говорить об этом. Мне нравится, например, встречаться с людьми, которые тоже могут быть из Беларуси, но они, понятно, беспокоятся, поддерживают, но они не в какой-то околополитической или протестной движухе, и мы сможем с ними говорить о других вещах. И ты выходишь из этого бабла, и потом ты заходишь в этот бабл уже какой-то немножко рефрешнутой.

Палина Бродик: Взаимодействуете ли вы как «The Village» с какими-то польскими медиа? И как вообще польский медиарынок отличается… Если попытаться не обращать внимание на то, что в Беларуси отсутствует свобода слова, по каким-то другим аспектам. Что было бы полезно перенять или наоборот не перенимать? И вообще, как ты оцениваешь свободу слова в Польше?

Евгения Сугак: Я боюсь, Палина, что я буду плохим экспертом в этом вопросе, потому что я живу, как все говорят в Беларуси, «на удаленке». У меня почти не появилось никаких польских знакомых за год. Я почти не читаю польскую прессу, польские СМИ, я живу в Беларуси «на удаленке», поэтому я могу здесь плохо что-то сказать или сказать неправильно.

Но, например, недавно мои знакомые говорили, что они смотрели какой-то польский канал, и один из поляков сказал, что это «пропаганда наша местная, это пропагандистский канал», а белорусы смеялись, которые знают польский, и знают, о чем он говорит. Они смеялись и говорили, что «вы не знаете, дети, что такое пропаганда». Ну, хотя то, что происходит в Беларуси сейчас — это уже не пропаганда, потому что это нацелено все только на одного зрителя, это все для Лукашенко делается. Это все для того, чтобы выслужится, понравится, остаться в своем кресле или получить медаль. То есть это уже тоже не пропаганда в классическом смысле. Но да, конечно, то, что считают в Польше пропагандой, у нас ради такого даже, наверное, пропагандисты из-за стола б не встали.

Палина Бродик: А Варшава стала домом?

Евгения Сугак: А мне кажется, что я сейчас живу не дома, я просто живу. Мне кажется, что у меня сейчас нет дома. И не в каком-то грустном, погибельно-хтоническом смысле, а просто, наверное, в философском смысле. Я стала сейчас свободна от такой категории. Вот я, например, сейчас провела месяц в Грузии, и на тот момент Грузия была моим домом.

Варшава — мой дом. Она удобная, она комфортная, здесь много приятных людей. Я думаю, что если вдруг я поеду через неделю куда-то еще на какое-то время, тогда это будет мой дом. Мне кажется, что у меня сейчас такой какой-то общий коллективный дом. Это интересно даже в какой-то непривязке к вещам.

Потом что, когда я рассказывала, что я приехала с рюкзаком вещей маленьким — условно, две футболки, джинсы и кеды на неделю, то первое время мне всего этого очень не хватало. А когда я выцыганила у своей подруги приезд в Киев с большим чемоданом моих вещей и она их привезла, я посмотрела на них и почувствовала тяжесть. Я подумала: «О, вещи». Сейчас ты не покупаешь вещи в дом, ты покупаешь только то, что тебе нужно сейчас. И это прикольно.

Палина Бродик: По каким трем вещам ты скучаешь из Беларуси?

Евгения Сугак: По каким трем вещам? Я очень скучаю по своей квартире. Первое время я все время засыпала, и она мне снилась. Я обожаю ее. Это мое, как бы пошло это не звучало, мое место силы, потому что в этой квартире даже страдать приятней. Даже страдания в этой квартире были приятными. Я обожаю эту квартиру, я очень по ней скучаю. И когда у меня кто-то спросил, куда бы ты хотела релоцироваться, я сказала, что хотела бы релоцироваться на Карла Маркса сейчас, на свою квартиру. Я очень скучаю по людям, это понятно, потому что…

Хотя сейчас, к сожалению, перевес становится на стороне Польши, Киева, Вильнюса. Если раньше у меня было энное количество друзей в Минске и там три где-то за границей, то сейчас уже другая расстановка сил. То есть понятно, что я скучаю очень по людям и по родителям, конечно. Но и, наверное, по каким-то кусочкам города, безусловно, центра, то есть по каким-то местам, которые, например, когда ты идешь от Карла Маркса к парку Горького вниз, по этой лестнице спускаешься, особенно, когда вечером, там фонари загораются сбоку от танка, вот я все время очень любила там гулять. Вот по таким вещам.

Палина Бродик: Воспоминания белоруса: «сбоку от танка», «идешь от Карла Маркса».

Евгения Сугак: Ну да. Но это, если говорить о каком-то классическом Минске, потому что если говорить о Минске августа, то понятно, что я скучаю по людям, по 300 тысячам людей на улицах. Я скучаю по тому, чтобы видеть эти флаги на улицах. Мне, конечно, немножко в этом смысле и не повезло, и повезло, потому что я таким Минск запомнила. Я же уже его не видела таким, каким он есть сейчас с табличками «Закрыто навсегда», с закрытыми галереями, с минимальным количеством уже знакомых лиц на улицах, я же таким его не видела.

Ты знаешь, как в Штатах, когда собака умирает, и родители ребенку говорят, что собака уехала на ферму, они не говорят, что она умерла. Вот Минск сейчас для меня, тот Минск, уехал на ферму. Я таким его помню.

Палина Бродик: В какой момент ты с полной уверенностью скажешь, что мы победили?

Евгения Сугак: Когда выйдут политзаключенные, когда остановятся репрессии, когда можно будет выйти на улицу с БЧБ-флагом, если ты этого захочешь, или с любым другим флагом, наверное. Когда люди смогут говорить, что хотят, и писать, что хотят. Когда за это не будут садить в тюрьму. Когда суды будут честные, когда законы будут соблюдаться. Когда к милиции можно будет подойти на улице, а не шарахаться от нее и перебегать в ужасе. Вот тогда мы победили.

Палина Бродик: Что для тебя Беларусь в трех словах?

Евгения Сугак: В трех словах? Сейчас это белый, красный и белый.

Над выпуском работали:

Саунд-дизайнер Алексей Нежиков,

Авторка сценария Мила Мороз