«Мы как изгои»: что значат 3 года жизни на линии фронта для жителей Трехизбенки

Село Трехизбенка Луганской области расположено в так называемой «серой зоне», возле самого фронта.

Медсестра местной амбулатории Лилия Швец пережила эти три года в Трехизбенке и выезжала только в соседние населенные пункты: Лобачево, Лопаскинко, Кряковку — все они также расположены в прифронтовой зоне. Она говорит, что в основном здесь остаются пожилые люди, и именно им приходится тяжелее всего.

Лилия Швец: «Первый год еще верили, что это скоро закончится, а теперь постоянно — просто шок. При каждом выстреле — это шок. И люди, когда начинают что-то рассказывать — это и старики, и дети, и средний возраст — то начинают об одном, а заканчивают все равно тем, у кого дом повредили, как тяжело жить под этими взрывами, кто, что слышал, когда стреляли, когда где взорвалось. Разговоры только об этом.

Даже вот сейчас весна, большинство на огородах, все равно начинают говорить о семенах, какие кто купил, а заканчивается все обстрелами.

Каждому, кто у нас появляется, первый вопрос: когда это все кончится? ОБСЕ останавливается, у людей первый вопрос: когда это все кончится?»

По словам Лилии Швец, людям тяжело еще и потому, что разорваны семьи, возможности видеться с родственниками, которые живут на неподконтрольной Украине территории, практически нет.

Лилия Швец: «Половина семьи на оккупированной стороне, половина — здесь. Это тоже очень большая проблема, потому что у кого-то там дети, у кого-то — родители. А свободного прохода у нас нет. Объезжать — аж через Станицу Луганскую. И по деньгам дорого получается, и возраст — редко, кто на автобусе выдержит, и там же очереди постоять для того, чтобы проведать своих. И с той стороны тоже боятся сюда ехать. Вот сейчас праздник, Красная горка, даже на могилы сложно попасть, проведать умерших не можем.

Мария Завьялова: А почему боятся ехать?

Лилия Швец: «Дорого, время… И там большая пропаганда о том, что здесь происходит. Хотелось бы им как-то донести людям, которые остались на оккупированной территории, что не так все плохо, как рисуют».

Читайте также: Программа «АнтиСтресс»: как спастись от «саблезубого тигра»

У самой Лилии Швец на неподконтрольной территории живет 82-летний отец, они общаются только по телефону, и изредка по соседскому Скайпу.

Лилия Швец: «Редко, пока он доковыляет к соседу… Так, по телефону общаемся. Но это ж не дело, 3 года уже мы не виделись.

А буквально недавно бабушку похоронили, она с фотографией правнука умерла. Он 3 года назад родился, она его так и не видела. А до этого она сына похоронила молодого, это до войны еще было. И я так понимаю, что этот правнук очень похож на сына.

А другая бабушка у нас, Савельевна, ей 87 лет, перлась в Станицу Луганскую. Вы представляете, каково это, через Станицу, только чтобы увидеться с дочкой. Вот это психологически тяжело очень.

А эти обстрелы, взрывы, у нас же не прекращается это. раз в день, но что-то где-то взорвется».

Лилия говорит, что хоть человек и привыкает ко всему, к войне привыкнуть невозможно. За три года накопилась усталость, и от бесконечной угрозы жизни, и от невозможности нормально выспаться, и от изолированности.

Лилия Швец: «В 14-м году все объединились — сидели в одном подвале, ели с одной ложки. Когда зимой хорошо били по селу, тогда все объединились, а потом порасползались.

И самое печальное, что люди не идут навстречу, замыкаются. Начинаются скандалы, доносы, выдумки какие-то. Никто не уступает… Может быть, это война, как лакмус, проявляет плохие стороны людей, то, что в мирное время было спрятано, сейчас выплескивается. Тяжело людям, очень тяжело.

Люди просто хотят, чтобы это все закончилось. Все в один голос кричат: перестаньте стрелять, мы сами выживем. Село трудолюбивое. огороды, теплицы, ранние овощи. Бабушки, и те на огороде с тяпками были, как комбайны мотались до войны. А сейчас лежат — руки-ноги не поднимают, не хочется.

Я и сама, как где-то бахнет, руки опускаются, ничего не хочешь, стоишь — дрожишь весь, как холодец. И мысль сверлит: а зачем это делать, если сейчас прилетит — и все. И у многих, я вижу такую апатию».

Лилия Швец в разговоре постоянно возвращается к обстрелам, но сама себя останавливает и старается говорить и о хорошем. Говорит, что про них не забывают, что приезжают волонтеры, привозят самую разнообразную помощь, врачей и даже психологов, но люди идут к ним неохотно. По ее словам, для них психолог = психиатр.

Лилия говорит, что внимание очень важно, ей неприятно, когда Трехизбенку называют «серой зоной».

Лилия Швец: «Настолько тяжело на этой линии разграничения. И вот даже вы сказали — „серая зона“ — уже бьют по ушам. Серая — значит никакая, нулевая — значит никакая. Чувствуешь себя как-то…

Такое ощущение, что война только у нас идет. Выезжая буквально в Лисичанск, Северодонецк, это недалеко, всего 100 км — абсолютно другая жизнь. Люди нормально ходят, никто не дергается, в банках нету столпотворения.. Все размеренно, спокойно, как какая-то параллельная жизнь идет рядом. Мы — как изгои какие-то. Надо же это как-то заканчивать.

Почему такое испытание, на этом левом берегу Северского Донца? Хотя и на правом, оккупированном берегу несладко живется, у меня же там и сестра, и зять, и отец, и мачеха… И там вообще невесело. Нас хоть подкармливают, вы вот беспокоитесь, а там никто о них не заботится. Там вообще люди брошены. Но они же наши, родные…»

В конце разговора Лилия спрашивает, когда я снова приеду.

Лилия Швец: «Если вы не будете ездить, о нас никто не будет знать. Я ж тоже понимаю, что в центре Украины, на западе, у них свои проблемы, там жизнь продолжается. И о нас понемногу забудут, и будем мы тут, как в дыре какой-то.

Вот вы приехали, увидели эти обстрелы, потом уехали и спокойно спите. А люди здесь 3 года на войне, они даже выспаться спокойно не могут. Где-то что-то треснет — и все село не спит. Это уже грань… Если не будете ездить, о нас же все забудут…»

Чтобы помнили.

Мария Завьялова, специально для Громадського радио.