Нам известно, что наши родные могут находиться в плену, но государство не берет это во внимание — родственники пропавших без вести в Донбассе

Об этом поговорили в очередном выпуске программы «Звільніть наших рідних». Гостья студии — Татьяна Мельник, сестра Юрия Коновалова, добровольца батальона «Донбасс», который пропал без вести при выходе из «Иловайского котла» 29 августа 2014 года. Татьяна входит в объединение родственников пропавших без вести «Надежда».

Пропавшие без вести граждане Украины в результате боевых действий на Донбассе. По данным Международного Комитета «Красного Креста», за годы войны на Донбассе исчезли почти 750 человек. Впрочем, уполномоченная Верховной Рады по правам человека Людмила Денисова во время встречи с комиссаром Совета Европы по правам человека Дуней Миятович сообщила, что по состоянию на апрель этого года, пропавшими без вести официально считают 258 человек. В этой цифре и военные, и гражданские. За годы боевых действий в Украине до сих пор нет реестра, где была бы собрана исчерпывающая информация. Хотя создание такого реестра предусмотрено законом о правовом статусе лиц, пропавших без вести, принятом еще в 2018 году.

Татьяна Мельник: Прошло уже семь лет, а вопрос пропавших без вести до сих пор актуален. Действительно, закон 2505 был подписан 2 августа 2018-го года, и, согласно этому закону, должна быть создана комиссия при Кабинете Министров по вопросам пропавших без вести лиц при особых обстоятельствах. Однако, к сожалению, история бессодержательная, потому что мы никак не можем заставить работать эту комиссию. Ее главной задачей является создание единого реестра пропавших без вести, а также создание механизмов и групп поиска, которые могли бы искать наших близких. У нас есть сведения о том, что наши родственники могут находиться в плену, но, к сожалению, эту информацию не хотят принимать во внимание.

• У нас есть сведения о том, что наши родственники могут находиться в плену, но, к сожалению, эту информацию не хотят принимать во внимание.

Игорь Котелянец: Расскажите свою историю.

Татьяна Мельник: В 2014 году мой брат ушел добровольцем на призыв Семена Семенченко в батальон «Донбасс». Прошел обучение и в середине июля, пройдя отбор, был отправлен в зону АТО. Ребята сначала двигались довольно успешно: освобождали Лисичанск, Первомайск и двигались на пути в Донецк. В августе они уже были у Донецка. И в это время их решили отправить на взятие Иловайска. Он мне позвонил 24 августа, в День Независимости, а затем 27 августа, когда мы были под Администрацией президента с требованиями вывести наших ребят или оказать им помощь. Брат просил меня, чтобы мы донесли до представителей власти, что там российские войска, и это уже  не совсем АТО, а война.

3 сентября я подала заявление на розыск в центр поиска пропавших без вести Владимира Рубана. Наши поехали в Днепр, начали опрашивать раненых о том, кто с ними выходил из «зеленого коридора». Показания свидетелей отличались достаточно радикально и меня это заставило думать, что не все потеряно и брат не погиб.
После этого жена Юрия ездила на место событий, ходила с фотографией и опрашивали местных, даже была в Донецке в больнице, но никакой информации найти не удалось. Впоследствии мы подали на ДНК-экспертизу, и через три месяца нам сообщили, что удалось выделить ДНК из какого-то окурка сигареты, что не вызвало у нас доверия. Я написала следователю, что мы не признаем эту экспертизу и просим продлить поиск.

Через некоторое время у меня появились сведения от помощника Медведчука Дениса Коваленко, что у них была своя группа, которая занималась освобождением и поиском, и он твердо заявил, что мой брат в плену в Донецкой области, содержится в одном из СИЗО. Я регулярно звонила господину Денису, он подтверждал эту информацию, но потом начал говорить, что та сторона перестала подтверждать.

Еще у меня были сведения в августе 2015 года, что с той стороны его якобы подали на обмен.

Игорь Котелянец: С вами никто не связывался с определенными предложениями дать деньги за брата?
Татьяна Мельник: Дениса Коваленко мы спросили сразу — возможно, от нас что-то нужно? Он говорил, что нет. Был один человек, который утверждал, что он знает, где мой брат, и он пытался его забрать. Однако у него ничего не получилось. Это был 2018 год. Но также о деньгах речь не шла.

Игорь Котелянец: Спрашивали ли вы у представителей власти, как так случилось, что закон 2505 принят, но не работает?

Татьяна Мельник: Эта история с созданием комиссии по розыску после принятия законопроекта была длинной. Первый состав комиссии был создан 10 апреля 2019-го года, но затем начались выборы: те люди, которые были в комиссии, остались не избранными, вопрос об их участии уже не стоял. Мы возлагали свои надежды уже на новую власть, что она начнет заниматься этим вопросом. Наши матери несколько раз встречались с президентом, мы заседали в рабочей группе при Офисе президента вместе с родственниками пленных, но не двигался этот вопрос с мертвой точки. И только, когда начались крупные акции в октябре этого года, эту комиссию быстро собрали. 11 ноября президент подписал указ об обеспечении деятельности комиссии и создании реестра. И в 20-х числах декабря на заседании комиссии уже был избран глава комиссии — им стал господин Владимир Максимченко, который занимался этими вопросами все годы, он работник Министерства обороны. Мы были рады, что его выбрали, но, к сожалению, с 20-го декабря и до сих пор он еще не оформлен на работу, а без главы комиссия не может работать.
Игорь Котелянец: А в чем проблема?

Татьяна Мельник: Нам это непонятно. Мы все время обращаемся к людям, которые должны этим заниматься, и нам все время говорят, что они работают. В последнее время, когда мы обращались в Офис президента, к нам выходила Наталия Зарецкая, руководитель Офиса уполномоченного президента по вопросам реабилитации участников боевых действий. И она рассказывала нам об активной деятельности комиссии. Мы также встречались в офисе «Слуг Народа», где нас очень хорошо принимали, и господин Анатолий Остапенко, который работал над изменениями в закон 2505, что позволило бы запустить все механизмы, разрабатывал регламент работы этой комиссии. Ведь наша основная задача сейчас — разблокировать работу комиссии, чтобы она наконец заработала, в частности финансово обеспечить ее работу.

Игорь Котелянец: Пока не работает комиссия и закон, кто сейчас занимается вопросами поиска и кто проводит вообще хоть какое-то расследование? Занимается ли этим государство и вовлечен ли в это «Красный Крест»?
Татьяна Мельник: Наша деятельность поддерживается в основном международными организациями, то есть мы пока не находим понимания и помощи у нашего государства. Нам очень помогает Международный Комитет «Красного Креста», он нами занимается, он дает нам возможность собираться, проводить семинары — оказывают нам финансовую поддержку. У нас был проект — Zoom-конференция между родителями ветеранов, его мы подавали в Министерство ветеранов, там он конкурс не прошел. Тогда нам помогло Посольство Республики Польша в Украине, оно предоставило нам оргтехнику и финансы для того, чтобы мы могли в условиях локдауна проводить эти Zoom-конференции. Сейчас каждый четверг мы собираемся, обсуждаем свои проблемы, обмениваемся информацией. И общение очень важно. Представьте, что мама сидит одна где-то в Шостке, и для нее это общение очень важно.

• Наша деятельность поддерживается в основном международными организациями, то есть мы пока не находим понимания и помощи у нашего государства

Игорь Котелянец: Сейчас кто-то проводит поиски на оккупированном Донбассе?

Татьяна Мельник: Нам говорят, что поиски проводит Министерство обороны. Но это тайна. Ведет поиски СБУ. Но это еще большая тайна, к которой нам нет никакого доступа. Но я думаю, что реально поиски проводит Объединенный центр военно-гражданского сотрудничества «Груз-200», который в основном занимается телами.

Полную версию беседы можно прослушать в прилагаемом звуковом файле
Підтримуйте Громадське радіо на Patreon, а також встановлюйте наш додаток:

якщо у вас Android

якщо у вас iOS