«Нас считают предателями? Мы еще нужны Украине?»: монолог жительницы оккупированного Мелитополя

Российские войска оккупировали Мелитополь на второй день войны — 26 февраля. По данным мэра Ивана Федорова, город покинул каждый второй житель. Громадське радио поговорило с местной жительницей, чтобы узнать, как выглядит жизнь мелитопольцев в оккупации и кто остался в городе. Из соображений безопасности, история публикуется анонимно. Дальше — от первого лица.

Мы вернулись в 90-е

Работы нет. Вообще. В основном деньги, которые циркулируют в городе — это зарплаты бюджетников, которые платит Украина, зарплаты оккупантов для коллаборантов и торговля. Картой нигде не расплатишься, а получить наличку можно в единственном отделении ПриватБанка. Правда, запись на три недели вперед. 10 мая записываешься, а 27 мая снимаешь деньги. Дикие очереди. Стоять полдня — в любом случае.

До 24.02 я была бухгалтером — теперь безработная. Кому нужен бухгалтер, если в городе не работает законодательство. Владельцы бизнеса сами становятся за прилавки или торгуют «с машин».

Торговля выглядит, как в середине 90-х. Сигареты, лекарства, алкоголь продают на раскладушках на улице. Никто не разгоняет стихийные рынки. Товары неизвестные: сигареты, например, везут из Крыма. Берут там самые дешевые без фильтра и продают тут по 50 гривен. Обычные украинские сигареты стоят 150 гривен пачка. Никаких акцизов, никаких налогов.

Цены — космос: бутылка Кока-колы — 100 гривен. До войны было 25. Самая простая зубная паста — 170 гривен, краска для волос, что была по 50, теперь 200. Люди покупают, выбора нет. Рулон Обуховской туалетной бумаги — 25 грн.

Сейчас начали везти туалетную бумагу из Крыма — «Крым» называется. Лучшего применения Крыму в россии не нашли. Ее можно купить за 10-13 грн.  Впрочем, многие не хотят покупать российское принципиально, ищут украинские товары. Однажды на Пасху мы купили детям Кока-Колу. В честь праздника. А когда открыли, на вкус она была такая же, как после ночи в открытой бутылке. Невкусная вообще. За 125 грн. Наши товары лучше.

На базарах выискиваем Львовские дрожжи. Ну хорошие они. И украинские. Не хотим мы других, но с каждым днем российских товаров все больше.

Тем, кто выезжает и возвращается, мы даем списки лекарств. Оккупанты уже завезли лекарства из Крыма, но таблетки с ценником «300 рублей» продают за 300 гривен. С медикаментами сложно: я состою в четырех телеграм-группах, мы там обмениваемся лекарствами.

Скоро мой знакомый волонтер поедет в Запорожье — вывозит домашних животных тем, кто выехал — надеюсь он купит необходимые лекарства для моей мамы. И еще, надеюсь, он все-таки сможет выехать. В прошлый раз он простоял на блокпосте двое суток в машине, забитой животными — так и не пустили.

Нас повсюду считают предателями

Недавно оккупанты украли на почте около трех миллионов гривен, с тех пор моя мама перестала получать пенсию. Я тогда задалась вопросом перевести ее счет в Приватбанк, чтобы она могла онлайн получать деньги.

Я набрала Пенсионный фонд в Запорожье, но как только я сказала, что я из Мелитополя — ко мне резко изменилось отношение. Не знаю, может это потому что я не могу идеально говорить на украинском языке. Оператор заладила «нет, это невозможно».

Я-то знаю, что это возможно. После слов «ну пытайтесь, раз возможно», я положила трубку и разрыдалась от обиды. Позвонила снова. И начала разговор так:

«Я вам говорю честно, я из Мелитополя. Может вы считаете нас предателями, но у моей семьи нет возможности выехать. Нам как-то нужно прожить. Нам нужно кормить наших детей. Нам нужно выжить тут».

Я реально рыдала в трубку. Тогда оператор сказала: «Девушка, что Вы! Не плачьте. Все помогу». Спасибо ей огромное, она пошагово мне объяснила, как оформить этот счет. Мама получила пенсию на карту в мае. Впервые после оккупации.

 

Подобная ситуация была, когда заблокировалась карта у мужа. Я не хочу говорить о ком-то плохо, наверное, все зависит от человека. Но у меня есть устойчивое ощущение, что из-за того, что я не выехала, люди на неоккупированных территориях считают меня предателем.

Мы ждем, когда в Мелитополь вернется Украина, но иногда верить в то, что мы нужны Украине — сложно.

Недавно ко мне обратилась беременная девушка ФОП — попросила помочь оформить выплаты по беременности. Она платила налоги в Украине, у нее есть все необходимые украинские документы, но выплат она не получит. Говорят: для оккупированных территорий финансирования нет: хотите выплаты — выезжайте. 

А куда ей на восьмом месяце ехать? Автомобили стоят по двое суток на блокпостах. Она родить может за это время. А если обстрелы? В такие моменты опускаются руки. Девушка без работы, как все мы, и с младенцем в оккупации. Что с ними будет? Неужели правы те, кто говорит, что мы не нужны Украине?

Теперь нужно думать, с кем можно разговаривать откровенно, потому что наговоришь лишнего — и к тебе придут

Каждый раз, когда мой ребенок видит оккупантов — сжимается. Они же ходят по городу с автоматами. Их полно. Всюду эта «Z».

В кинотеатре начались «бесплатные кинопоказы». Перед входом стоят вооруженные люди. Репертуар на любителя. «Любовь и голуби», «Битва за Севастополь», какие-то мультики про Тугарина Змея. Мы на такое не пойдем. Да и мне не нравится, что я должна заходить в помещение, которое полностью контролируют вооруженные оккупанты.

Колаборантов хватает. Особенно после того, как город был без связи пару недель. Никаких новостей, интернета. Только российское радио и телевидение.

Мы принципиально не смотрели. Мы искали новости под магазинами, где был вай-фай. В городских чатах пароли давали и адреса. А оккупанты, когда видели, что под магазином стоит много людей, то отключали им интернет. Приходилось приходить к магазину и прятаться, но так, чтобы вай-фай добивал.
Те, кто смотрел российские новости — сошли с ума. Моя сестра, например, стала неадекватной, ее как подменили. Рассказывает мне, что Украины и украинцев не существовало никогда, в общем, все популярные тезисы «русского мира». И это она так изменилась через две недели, а в россии люди годами на этом сидят.

Я начала верить, что в тех новостях — 25-й кадр или что-то такое. Мы с ней больше не общаемся. Теперь нужно думать, с кем говоришь откровенно, а то вдруг наговоришь лишнего — и к тебе придут. 

Таких историй полно. Постоянно пишут в городских чатах, как кого-то из местных забрали. Среди моих знакомых тоже есть случаи.

Мой друг имеет открытую проукраинскую позицию. К нему в дом пришли вооруженные люди, отвели в отдельную комнату и начали бить, чтобы он отдал деньги. Жена не выдержала и отдала все сбережения и золото. Она сказала, что слышала, как оккупанты переговаривались, убивать или нет ее мужа. Она кидалась им в ноги и кричала: «Не убивайте, забирайте все».  После этого оккупанты уехали на машинах, которые принадлежали этой семье. Внутри автомобиля, кстати, были все их документы. Теперь людям нужно их восстанавливать.

Остаться нельзя выезжать

Мой сын каждый день спрашивает: «Когда мы поедем?». Я отвечаю, что без денег нам будет очень сложно уехать. Хотя сама понимаю, что рано или поздно придется. Как минимум, детям нужно ходить в школу.

Оккупанты рассказывают, что в городе работают школы, но это не так. И даже если бы они работали — кто рискнул бы отвести туда своих детей, а еще — чему бы их там научили?

В настоящее время уроки в онлайне проводят некоторые учителя по собственному желанию. У моего сына раз в неделю математика, язык и литература. Имеющие заработок пытаются нанять репетиторов для своих детей. Если до сентября ситуация не изменится — точно нужно будет ехать.

Мне страшно, но, вероятно, уезжать мы будем вынуждены через другую сторону — через оккупированный Крым. Гуманитарных коридоров из Мелитополя нет. Да и были всего трижды за все время оккупации.

Нас в семье пятеро, у нас нет машины. Чтобы уехать, нам нужно договориться с местным водителем, заплатить на блокпосте от 3 до 5 тысяч гривен с человека и надеяться, что нас выпустят. Такие цены. Откуда нам сейчас взять 15 тысяч гривен? У нас не было сбережений.

А дальше за какие деньги нам жить там, куда мы уедем? Впрочем, даже оплата на блокпосте ничего не гарантирует. Одна моя подруга уезжала с семьей. Заплатили по 3 тысячи гривен с человека. Русские деньги взяли и сказали: «Хочешь жить — убирайся отсюда». Они не хотели оставаться в оккупации, поэтому нашли какой-то другой путь. Ехали под обстрелами.

Нервные срывы у нас несколько раз в неделю. Мы даже шутим с соседями, которым доверяем: «Ну что, куда сегодня успел съездить?». Ведь каждый день мы планируем, куда нам можно бежать. Просчитываем разные варианты. Надо ехать. А как ехать? А куда ехать? Страшно оставаться. Страшно уезжать.

Мы говорим по-русски не потому, что поддерживаем россию, а потому что в свое время нас заставили

Мы раньше не понимали, как счастливы мы были. Впрочем, когда я начинаю жаловаться, чувствую вину перед мариупольцами. У нас, по крайней мере, не разрушают город, у нас есть свет, газ, электричество. Это эгоистично сейчас жаловаться. Вот там действительно горе.

Недавно в моем доме заработал лифт. Мы ехали с сыном и он мне сказал:

«Мама, я чувствую себя виноватым, как какой-то предатель. У нас даже лифт включили. У нас все очень хорошо, когда рядом так сильно страдают люди». Как можно было довести нас до таких мыслей?

Недавно я позвонила в налоговую в Запорожье. Со мной говорили на украинском языке. И мне в какой-то момент стало так стыдно. Я не могла ответить ей на русском, как раньше. Всю жизнь я звонила, говорила по-русски, со мной общались на украинском — никаких проблем. А теперь мне стыдно.

Мой ребенок, который не любил изучать украинский язык, ведь всегда легче говорить на том языке, который все используют в быту, теперь каждый день мне рассказывает: «Мам, я мечтаю научиться на нем говорить, как на родном».

Я уверена, у него все получится. Я объясняю детям:

«Мы говорим по-русски не потому, что мы россияне или поддерживаем россию, а потому что в свое время нас заставили. Фамилии русифицировали, язык запрещали».

Когда в городе появился интернет после информационной блокады, я сразу включила украинское телевидение. Услышала украинский язык и чуть не заплакала. Своими действиями россия настроила всех против себя. Оккупанты пытаются заглушить язык, а значит, даже русскоязычные больше не хотят говорить по-русски.

подготовила Майя Ри для Громадського радио

Читайте также: Почти 90% предприятий Мелитополя разворованы российскими оккупантами — зам. городского головы

При перепечатке материалов с сайта hromadske.radio обязательно размещать ссылку на материал и указывать полное название СМИ — «Громадське радио». Ссылка и название должны быть размещены не ниже второго абзаца текста.

Поддерживайте «Громадське радио»  на Patreon, а также устанавливайте наше приложение:

если у вас Android

если у вас iOS