Я видел многих политзаключенных, но когда увидел Есипенко, я испугался того, до какого состояния его довели — Климент

В очередном выпуске программы «Звільніть наших рідних» об этом поговорили с архиереем Православной церкви Украины, митрополитом Симферопольским и Крымским Владыкой Климентом.

Владыка Климент — архиерей Православной церкви Украины, митрополит Симферопольский и Крымский. Кроме религиозных вопросов, занимается правами политзаключенных на оккупированном полуострове, глава Православной миссии помощи жертвам нарушения прав человека и лицам, лишенным свободы. Был защитником на общественных началах уже освобожденного политзаключенного Владимира Балуха. Защищал Олега Приходько, приговоренного к 5 годам лишения свободы. Недавно посещал в СИЗО журналиста Радио Свобода Владислава Есипенко и привез от него письма.

Игорь Котелянец: Я всегда восхищаюсь той работой, которую вы делаете, и той поддержкой, которую вы оказываете крымским политзаключенным. Вы очень открытый и искренний человек. Вы даже учредили Православную миссию за права заключенных.
Владыка Климент: Она была основана решением Священного синода Православной Церкви Украины. И первый указ, подписанный Блаженнейшим Митрополитом Киевским и Всея Украины Епифанием, был о том, что мне предоставляется право представлять интересы граждан Украины, находящихся в тюрьмах РФ и под следствием.

Игорь Котелянец: И уже два года эта православная миссия работает. Мне кажется, это что-то новое. Я никогда не слышал, чтобы церковь выступала столь активно в защиту заключенных.

Владыка Климент: Дело в том, что в церкви написано так: «Блаженны миротворцы, потому что они сынами божьими назовутся». В Евангелии многое сказано о том, что, прежде всего, нужно уделять внимание людям, находящимся в тюрьме. Ибо Господь сказал: «Я был в тюрьме, а вы не посетили меня». Поэтому то, что я делаю, это я стараюсь выполнять по возможности и по силам заповеди Божьи.

Я не святой, я не герой-патриот, я просто священник, перед которым есть человеческая жизнь, которую надо спасать.

Любой заключенный человек начинает себя терять. Первое — это отсутствие информации, второе — это замкнутое пространство, третье — это системные допросы. Они могут продолжаться по разным направлениям: и пытки, и запугивание, и мягкие допросы. То есть для того чтобы следователю получить результат, применяются все меры. И когда человек не понимает, что с ним происходит, когда человек сидит один, он иногда ломается, иногда теряется, иногда подписывает все с первого раза, а потом только начинает понимать, что он подписал, и уже на суде говорит о том, что это было подписано под пыткой или под психологическим давлением. Это ужасно. Страшно видеть человека, осознающего, что он сам себе подписал приговор.
Анастасия Багалика: А как меняются люди и их ощущения, когда они понимают, что здесь, на материке, их поддерживают и борются за них?

Владыка Климент: Это их поддерживает, это им немного дает сил. Но не этим живет человек в тюрьме. Он не занят мыслями о том, что происходит здесь. Мы должны понимать, что то, что мы делаем здесь, нужно для усиления темы политзаключенного, и это ни в коем случае нельзя прекращать. Ибо, если мы боремся за них здесь, весь мир борется за них и нам легче оттуда их вытаскивать. А если мы за них не боремся… Вот как за Олега Приходько, мы за него не боремся, мы его забыли. Мы давно уже забыли о Владимире Дудке, мы о нем и не вспоминаем.

Мы не вспоминаем о Бессарабе, о Косте Ширине — мы о них вообще забыли. Человек, когда там находится и понимает, что о нем не говорят, теряет смысл жизни. А мы теряем здесь человека своим столь холодным отношением к этой теме.

Игорь Котелянец: Вы упомянули, что одна из главных целей православной миссии — это защита политзаключенных. Как эта защита выглядит сейчас? Вы посещаете суды, вы встречаетесь с политическими заключенными? Какие вообще у вас есть возможности делать эту защиту?
Владыка Климент: Ограниченные. Потому что вы знаете, что я не зарегистрирован на территории РФ. Если бы я был зарегистрирован, мне было бы легче, потому что российское законодательство предусматривает присутствие священника и в тюрьмах, и в колониях, и в СИЗО. У меня такой возможности нет, но благодаря нашим адвокатам, с которыми я уже работаю не один год, мы находим правовые решения этой проблемы. И одно из правовых решений — это право на защиту, а право на защиту согласно закону РФ означает, что может быть защитник, который, по решению суда, может быть назначен тому или иному заключенному. Владислав Есипенко изъявил желание, чтобы я был его общественным защитником.

Все необходимые документы были поданы в Симферопольский районный суд, и суд принял это решение. Поэтому в СИЗО я хожу по решению суда. То же происходило и с Владимиром Балухом. Однако меня не пустили к Владимиру Дудке, хотя у меня тоже было разрешение суда. Во многих случаях сам суд отказывает в удовлетворении такого ходатайства. Соответственно, заключенных, к которым я мог бы приходить, должно быть больше.

Но здесь все зависит от адвокатов, ведущих дело. Если адвокат Дмитрий Динзе имеет твердую позицию и аргументы, убеждающие суд, то решение в нашу пользу. Если адвокат находится в зале суда и только отбывает свое назначение и не борется за заключенного, то другое решение суда.

Игорь Котелянец: Не так давно вы виделись с Владиславом Есипенко. Как прошла эта встреча, о чем удалось поговорить, и с кем еще в последние месяцы удавалось увидеться?

Владыка Климент: Я виделся с Владиславом Есипенко много раз. У меня происходит по две-три встречи с ним в неделю. Иногда встреча длится по 2-2,5 часов, иногда по 6-8 часов, в зависимости от того, как мы формируем день. Поэтому, слава Богу, то, что я сейчас вижу и то, что увидел с самого начала — это совсем два разных человека.

Когда я увидел его впервые, я очень испугался. Я видел многих политзаключенных, но когда вошел, то первое, что я спросил у адвоката — а что это вообще? Это какой-то холодец. А Дмитрий говорит: «Не холодец, а желе».

Действительно было страшно видеть, до какого состояния его довели. Я понимал, что такое с человеком можно сделать, но я не знал, как это возможно. И слава Богу, Владислав услышал все то, что я ему говорил, он начал читать Псалтирь, Священное Писание, молитвы. Через две недели я уже увидел совсем другого человека. Человека, который готов бороться за себя, готов бороться за других политзаключенных, который думает не о том, сколько ему дадут и сколько он будет сидеть, а думает о том, сколько еще можно спасти людей, сидящих в соседних камерах и о которых никто ничего не говорит.

Кстати, очень интересно. За что я люблю наших политзаключенных, наших героев: с кем бы я ни общался, все они, прежде всего, говорят о других. Ни один из них не сказал, что мне плохо, мол, вытаскивайте и спасайте меня, мою жизнь. Все говорили, что нужно помочь тому, кому еще хуже. Я горжусь этими людьми. Это какую силу внутреннего духа надо иметь, чтобы самому быть обреченному на гибель, а думать о спасении другого!
Анастасия Багалика: Кстати, мы это слышим и в студии, когда люди приходят после заключения в РФ или после плена, то они, в первую очередь, начинают перечислять имена тех, кто еще остался.

Владыка Климент: Да, и это невероятно. При том, что это не игра на публику.

Анастасия Багалика: СБУ благодаря таким показаниям пленных с оккупированной территории Донбасса и формирует списки тех, кто вообще там у боевиков находится. Почему родственники политзаключенных в Крыму не всегда готовы о них говорить?

Владыка Климент: Во-первых, потому что люди находятся там. Во-вторых, вы же не забывайте, что идет давление — и психическое, и физическое, и они, по сути, заложники. Когда Владислав Есипенко написал последнее письмо, то он обратил внимание именно на то, что остающиеся в Крыму семьи наших политзаключенных являются заложниками. И для того, чтобы смягчить процесс и пребывание людей в тюрьме, не все готовы говорить публично. И мы не можем за это их судить, мы должны понимать, что это жизнь человека. Я тоже о некоторых вещах не могу говорить, даже о тех, которые мы с Владиславом обсуждаем. Выйдет и сам расскажет.
Анастасия Багалика: Впервые вы увидели Владислава незадолго после пыток, которым его подвергали, я так понимаю?

Владыка Климент: Нет, Владислава я впервые увидел тогда, когда уже началось судебное следствие. На досудебном следствии я его не видел. Поэтому я только по его словам и воспоминаниям могу представить, что он прошел и что пережил.

Игорь Котелянец: Недавно стало известно, что Генассамблея ООН утвердила проект резолюции по правам человека в Крыму, выступила в защиту украинских политзаключенных, и в этой резолюции упомянула также о Владиславе Есипенко. В общем, в таких резолюциях имена и фамилии не пишут, но нескольких вот упомянули. Я уверен, что Владислава это должно вдохновить, что его поддерживает мир и о нем говорят. А как, по вашим ощущениям, оказывает ли влияние на российскую систему в Крыму то, что на мировом уровне осуждают ее действия?

Владыка Климент: Я не могу отвечать на вопросы, в которых я не компетентен. Мне сложно что-то сказать, потому что вы сами видите, что политзаключенные — это такой разменный фонд для торгов большой политики. Это мое мнение, может оно жестокое или циничное, но это так. Вещи нужно называть своими именами: людей берут в качестве заложников, а потом как рабов на рынке выставляют на торги. Явный пример со мной, когда меня задержали в Симферополе. Отпустили.

Встречался с Москальковой, когда она приезжала на суд в Киев к Вышинскому. Она мне говорит: «Мне сам министр внутренних дел звонил. Вам такая статья угрожала! Но Украина пошла на уступки и сделала то, что делать не хотела». А потом Денисова мне говорит: «Из-за вас нам пришлось сделать то, что мы не хотели делать». Простите меня, в какой я игре был? На какой кон меня поставили и потом с обеих сторон дали пощечину по лицу?

Это конкретный пример с одним человеком. Я не исключаю, что со всеми остальными происходит то же самое.

Теперь хочется сказать по поводу власти. К сожалению, я не слышу голоса украинской власти относительно политзаключенных. Я слышу голоса правозащитников, я слышу семьи, я слышу Меджлис крымских татар, голоса борющихся правозащитных организаций, но я не слышу голоса власти. Скажите, на какой стадии вопрос обмена? Владислав Есипенко все время спрашивает, что там? Власть хоть раз собирала в закрытом режиме всех тех, кто занимается конкретным лицом, находящимся в заключении? Чтобы люди либо надеялись, либо не морочили себе голову тщетными ожиданиями. Представьте, люди живут этими надеждами на обмен, а в ответ — тишина.

Тема обмена должна быть столь конфиденциальна, столь закрыта, но одновременно открыта для узкого круга тех, кто непосредственно причастен к тому или иному заключенному. Мы не можем публично бросаться словами в эфире и ничего не делать, давать бесплодную надежду. Но должны быть встречи с семьями политзаключенных. А их нет. Я понимаю, что не о чем говорить, но в той ситуации, в которой мы сейчас есть, нужно хотя бы выслушать людей, прежде чем что-либо говорить. Мы все время говорим только между собой. А дальше?
Игорь Котелянец: Мы говорим о защите политзаключенных, в то же время, сама Православная церковь Украины в Крыму постоянно под какими-то атаками. К примеру, в августе был очередной инцидент давления.

Владыка Климент: Да, в монастырь в Синей Балке пришли сотрудники отдела «Е», составили протокол за «незаконную миссионерскую деятельность священника». По сути, ворвались в частное помещение священника, обвинили его в том, что он по селу расклеивает газеты. Это открытки, где сначала выписаны все религиозные праздники, далее объяснение того или иного праздника и объяснение, что такое грех. То есть агитации, которая бы сподвигла бы людей к сопротивлению, там нет.

Игорь Котелянец: Чем эта история завершилась?

Владыка Климент: Судами. Первый суд нам присудил 15 тысяч штрафа за незаконную миссионерскую деятельность. Апелляционного суда еще не было. Но люди уже собрали эти 15 тысяч, проплатим штраф. В дальнейшем мы не знаем, что может быть.

Игорь Котелянец: Я помню ваши акции в Киеве о притеснениях украинской церкви в Крыму, чтобы привлечь внимание украинской власти. Что сейчас со вниманием нашей власти?

Владыка Климент: Ничего.
Игорь Котелянец: Вы довольно часто и откровенно критикуете Министерство иностранных дел. Что с ним не так ли?

Владыка Климент: Для меня не существует министерства. Я общался в то время вице-премьером Резниковым, у нас была плодотворная работа и конструктивный диалог, и, кстати, за восемь лет — это единственный человек, который действительно серьезно отнесся к проблеме постановления по сохранению кафедрального собора. Оно прошло все комитеты в Верховной Раде, но при Разумкове оно принято не было. Надеюсь, что при новом главе ВР это постановление будет принято.

А что касается Министерства иностранных дел, то они решают свои вопросы. А вопросы украинской церкви, вопросы украинской общины, оставшейся на территории Крыма, вопросы украинского образования их не интересуют. Там поделили людей по национальному признаку, выделив только одну этническую группу и лоббируют только их интересы, а украинцев Крыма не существует для Министерства иностранных дел.

Анастасия Багалика: Вас не приглашали к участию в «Крымской платформе»?

Владыка Климент: Меня никуда не приглашают, потому что я для них как кость в горле. Я говорю то, что думаю, то, что переживаю, а не то, что они хотят услышать.

Полную версию разговора можно прослушать в добавленном звуковом файле

Создание этой программы частично или полностью финансируется в рамках Фонда Прав Человека Посольства Королевства Нидерландов. Содержание и мнения, изложенные в этом выпуске программы являются ответственностью авторов и необязательно соответствуют позиции Посольства.
При перепечатке материалов с сайта hromadske.radio обязательно размещать ссылку на материал и указывать полное название СМИ — «Громадське радио». Ссылка и название должны быть размещены не ниже второго абзаца текста.

Підтримуйте Громадське радіо на Patreon, а також встановлюйте наш додаток:

якщо у вас Android

якщо у вас iOS