Громадське радіо
Ведучі – сестра Олега Сенцова – Наталя Каплан та брат Євгена Панова – Ігор Котелянець.
Галина Джикаєва – театральна режисерка та актриса, одна з засновниць арт-центру «Карман» в Сімферополі. Під час анексії Криму Сімферополь став певним опозиційним містом, там влаштовували медичні курси з надання першої медичної допомоги, обговорювали головні події. У 2014-му році Галина Джикаєва була змушена тікати з Криму після тиску ФСБ. Слідчий їй пояснив, що вона проходить по справі Олега Сенцова і підозрюється в організації терактів. На даний момент вона живе в Києві та займається Post Play Театр, де ставить п’єси на гострі соціальні теми.
Ігор Котелянець: Розкажіть деталі того, що з вами сталося у 2014-му році у Криму?
Галина Джикаєва: Сначала была неофициальная встреча. Мне позвонили сотрудники ФСБ и назначили встречу. Я тут же связалась с правозащитницей, которая рассказала, как себя вести. Поэтому я назначила встречу в людном кафе, взяла с собой друга, который наблюдал издали, на случай, чтобы был свидетель, если будет задержание.
На встрече мне сразу сказали, что я прохожу по делу Олега Сенцова как один из членов террористической организации за то, что я организовывала курсы первой медицинской помощи. Я думала, что это нормально, когда по улицам ходят люди с оружием, мало ли что может случиться, и люди должны знать, как оказать первую доврачебную помощь.
Ігор Котелянець: Ви – акторка, режисерка, у вас є театр в Сімферополі, де ви працювали все своє життя, і в момент окупації ви вирішуєте на базі свого театру організувати курси першої медичної допомоги людям. Я так розумію, що люди, які приходили на ці курси, були з проукраїнськими поглядами?
Галина Джикаєва: На первой встрече, когда пришло 30 человек, была одна пророссийская девочка. И тогда как раз было шествие по улице Лермонтова в защиту «Беркута», и вот она прямо прыгала, кричала «Ура-ура». Мы на нее все дико посмотрели, после чего она ушла. Но никакой политической составляющей в этих встречах не было, пришел врач, рассказал, как нужно делать перевязки, какие уколы, какие есть медикаменты в аптечке, которую мы собирали всем миром. У нас было всего три занятия, и каждый раз приходило все меньше людей.
ФСБшники на встрече уронили фразу: «Ну вы же знаете, как раскалывают у нас в СИЗО?». Конечно, я знала, поэтому в эту же ночь я уехала из Крыма.
Наталя Каплан: Вы лично знакомы с Олегом Сенцовым и с Геной Афанасьевым. Как это все происходило – это были митинги или что это было?
Галина Джикаєва: В первый же день, когда вошли войска в Крым, в нашем театре все были в шоке. А Гена – наш постоянный зритель, я смотрю, что ребята разговаривают между собой, создают какое-то сопротивление, я в него вписалась. И в марте я впервые увидела Олега, до этого я была с ним не знакома. Мы тогда решали, что нужно делать, у нас в театре была база, мы там хранили украинскую символику, листовки из Киева, которые мы расклеивали ночами, балончики с жовто-блактиной краской, и на базе театра было решено сделать курсы. Но я попросила, чтобы ни Гена, ни Олег в театр не приходили, чтобы коллектив в этом никак не был замешан. Поэтому мы с Олегом почти и не встречались, лишь на общих собраниях.
Наталя Каплан: Но это не помешало все свалить в одно дело.
Галина Джикаєва: Конечно. Когда я говорила с ФСБшниками, я им сказала, что это все притянуто за уши, и ни о каком терроризме речи не шло.
Ігор Котелянець: Це було після того, як затримали Олега?
Галина Джикаєва: Да, арестовали его 10 мая, узнала я об этом по телевизору из программы Киселева. Тогда я поняла, что все плохо, и уже в июле позвонили мне. Вплоть до закрытия театра у нас под зданием стояла машина «Беркута».
Понятно, что, когда прошел «референдум», никаких иллюзий, что это пройдет бесследно, не было. Я прекрасно понимала, что такое репрессивная машина Российской Федерации. Я помню, что Антон Романов из театра, который участвовал активно в нашем движении, сказал, что Олег Сенцов перед арестом предупредил, что нужно уехать хотя бы дней на 10. И я уехала к дочери в Москву на пару недель, поэтому после «референдума» мы с Олегом не виделись.
Крымские татары привыкли ждать, они еще меня успокаивают, они говорят, что если бы наши родители не верили, то мы бы и не вернулись
Наталя Каплан: Эти громкие аресты – Гены Афанасьева, потом Олега Сенцова как-то раскололи протестную обстановку?
Галина Джикаєва: Вообще расколол всех «референдум». Понятно, что ни о каких митингах речи уже быть и не могло. До него были и аресты, и исчезновения людей, но мы выходили на митинги, ходили к ГЛАВКу милиции в Симферополе, требовали сказать какую-то информацию о задержанных. А после «референдума» стало ясно, что все это бессмысленно.
Ігор Котелянець: Чому ФСБ про вас згадала аж у липні? Що вони хотіли?
Галина Джикаєва: Они от меня требовали написать всю информацию, которую я знала. На первой встрече я отказалась, потому что это была неофициальная встреча. Потом меня пригласили в здание ФСБ на Бульвар Франко, 13 – это было уже в августе. Я пришла к зданию ФСБ, но моя знакомая правозащитница просто туда меня не пустила, хотя я была уже готова ко всему, собрала вещи, так как приняла твердое решение – ничего не подписывать. Хотя ФСБшники на встрече уронили фразу: «Ну вы же знаете, как раскалывают у нас в СИЗО?». Конечно, я знала, поэтому в эту же ночь я уехала из Крыма.
Ігор Котелянець: Ваші рідні залишаються в Криму?
Галина Джикаєва: Так.
Ігор Котелянець: Чи є якийсь зв’язок?
Галина Джикаєва: Я с мамой общаюсь по скайпу каждый день, с братом мы не общаемся, потому что он работает в силовых структурах.
Наталя Каплан: А с кем-то из проукраински настроенных людей вы общаетесь в Крыму?
Галина Джикаєва: Конечно, общаемся.
Ігор Котелянець: Чи сподіваються вони на щось? Чи вірять у деокупацію?
Галина Джикаєва: Я думаю, что там они верят даже сильнее, чем мы здесь, потому что у них нет никакого другого выхода. Они только и живы этой надеждой и верой, что все-таки они вернутся в нормальность. Потому что то, что происходит на полуострове – это ненормально. Поэтому им ничего не остается, как просто сцепить зубы и ждать. Крымские татары привыкли ждать, они еще меня успокаивают, они говорят, что если бы наши родители не верили, то мы бы и не вернулись.
Повну версію розмови можна прослухати у доданому звуковому файлі.