«Громадське радіо»
Дмитрий Тузов: Насколько велики масштабы вовлечения детей и подростков в военные дела?
Светлана Тарабанова: Тема была поднята в мае 2014 года, ведь дети так или иначе втягиваются в военные действия. Государство говорит лишь тогда, когда нужно попиариться. Существует много сведений, фото, где дети восхваляют боевиков «ЛНР» и «ДНР» и тд. С украинской стороны тоже были случаи, но они замалчиваются. По международным стандартам дети считаются жертвами, а не преступниками, ответственны взрослые. Дети, которые принимали участие в конфликте на «той» стороне, должны получить поддержку, реабилитацию, а не те больше 20 уголовных дел в Украине.
Андрей Куликов: Когда наступает возраст, когда они уже не дети?
Светлана Тарабанова: 18 лет, основной документ — это Конвенция ООН по правам ребенка, в факультативном протоколе это предусмотрено. При этом существует понятие участия детей с 15 лет как компромисс с некоторыми исламскими государствами. Но до 18 лет дети не должны вовлекаться в военные действия.
Андрей Куликов: Что именно делают дети? Служат или делают вспомогательную работу?
Светлана Тарабанова: И то, и то. В первую очередь, это дети-бойцы. Проблема идет с того, что взрослые и военные не знают о правах, международных стандартах. Не давать автомат, а отправить к родителям — это первая задача. Но официальных фактов нет, только рассказы.
В январе в училище Богуна наш президент упомянул 21 погибшего юношу до 18 лет. На письменный запрос Коалиции по правам ребенка пришли обычные отписки, что таковых фактов нет. Уполномоченный по правам ребенка Кулеба тоже ответил, что с этим будут бороться, но таких фактов нет. Признайте ошибку, пусть понесут наказание виновные.
Дмитрий Тузов: Кто ответственный за это? Бойцы, ВГА? С кого спрашивать?
Светлана Тарабанова: Для этого в законодательстве нужно прописать нормы закона, если их нет — то некого привлекать, нет механизма. Изменения нужны в Криминальный кодекс о наказании тех, кто вовлек. А потом нужно разбираться, что ребенок делал, на ровне ли воевал с солдатами? Если ребенок находится на стратегическом объекте в зоне боевых действий — это уже косвенное вовлечение ребенка в боевые действия.
Дмитрий Тузов: Программы обменов для детей из неподконтрольных территорий важны?
Светлана Тарабанова: Дети вырастут, будут строить государство. Это важно, программы должны быть. Если мы не признаем оккупацию, эти граждане остаются нашими. Дети с линии фронта говорят о гражданской ответственности, активности.
Обмены должны быть сейчас. Когда работаешь с детьми, нужно учитывать возрастные особенности: они еще не взрослые, но взрослеющие. Не важно, с какой они территории.
Они — виртуальное поколение. Вместо того, чтобы использовать гаджеты, мы не используем понятные детям методы. Во время конфликта милитаризируется общество, а подростков легко в это втянуть из-за специфики их возраста. Поэтому у детей всегда должен быть выбор. Наравне с автоматом им нужно показать что-то другое.
Андрей Куликов: Какой степень вовлеченности детей в этой войне в сравнении с другими конфликтами?
Светлана Тарабанова: В азиатских или африканских цифры превышают — там другая культура, там этим гордятся. А у нас умеют скрывать или перекручивать факты.
Дети сами говорят, что прямо на улице их пытались вербовать. Возможно, наш следующий мониторинг поможет больше, мы сможем говорить конкретными фактами.
Дмитрий Тузов: Возможно, нужно ввести контролируемое обучение милитарному делу? Лицеи, подготовка в школе.
Светлана Тарабанова: У нас ввели программу национально-патриотического воспитания. Но вместо автомата должна быть, например, гитара. Это альтернатива.
Уроки или какая-то подготовка должна быть. Но это не нужно так рекламировать, важна игра слов.
Андрей Куликов: Как с детьми обращаются в плену? Насколько часто они туда попадают?
Светлана Тарабанова: Есть факты о случаях на «той» стороне. Обращаются по-разному. Бывшие взрослые пленные говорили, что помягче, но дети все-равно подвергаются пыткам.
Здесь же — уголовные дела против детей, которые принимали участие в военных действиях на «той» стороне, но до 18 лет — они жертвы. Эти дети должны получить комплекс реабилитации, а не подвергаться уголовному преследованию за то, что взрослые их в это втянули.