«Громадськое радио»
3 марта журналистка покинула Луганск, и свой 31-й день рождения отметила уже на свободе вместе с друзьями и теми, кто пытался помочь ей выбраться из плена.
Валентина Троян: Чем ты живешь в настоящее время?
Мария Варфоломеева: Я безумно счастлива находиться на свободе. Это космос, какая-то другая вселенная, какой-то другой мир. Когда ты там находишься, кажется, что никогда не выйдешь на свободу или что зайдет какой-нибудь военный и скажет (туш играет, бабочки вылетают), что вот у тебя обмен. А все произошло банально. До сих пор я не могу осознать того, что я на свободе. Вроде-бы все очевидно: ты ходишь, куда хочешь. Это безумно классно. Все говорят «Маша, забудь» о том, что было. А я, честно говоря, уже не помню. Кажется, это не со мной было. Кажется, это какой-то дурдом, бред.
Валентина Троян: День твоего освобождения был праздником для всех журналистов.
Мария Варфоломеева: Когда я находилась в плену, мне казалось, что парочка моих знакомых, может быть, знает. Мне было интересно, а кто же в курсе.
Алексей Бурлаков: Как вы думаете, почему вас выпустили?
Мария Варфоломеева: Меня очень долго не выпускали, потому что ставки повышались. Сейчас я это понимаю, узнала о ситуации. Там мне говорили, что я никому не нужна, о мне все забыли. Я говорю: «Вы компетентны отвечать за это? Может, это не по вине Украины». «Это всеУкраина виновата!»
Мне было приятно, когда долетали маленькие крошечки, что кто-то обо мне помнит.
Оказывается, с моими родителями общались все, все сейчас пишут «Маша, мы за тебя переживали». Это безумно приятно, что сейчас есть такая поддержка. Находясь там, я бал врагом народа, я была ужасным моральным уродцем, который убивает людей, мирных жителей, которых все ненавидят.
Сейчас все меня поздравляют, все мне радуются. Это какой-то перевернутый мир. Там было настолько тяжело. Так тяжело, что все вокруг тебя ненавидят. Когда они меня уже узнавали, то было хорошее отношение. Но изначально была тяжесть ненависти, не было людей, которые поддержали бы.
Мы праздновали мой день рождения. Пришло такое количество людей, которых я абсолютно не знаю. И все поздравляют, и все радуются за меня. Все, оказывается, меня знают.
Валентина Троян: Как нужно вести переговоры по освободжению пленных? Какой, по-твоему, нужен подход?
Мария Варфоломеева: Ситуация с каждым человеком разная. Я думаю, что Украина делает все возможное. Не все от нее зависит. Российские телеканалы расскручивали ситуацию для того, чтобы поднять цену, чтобы поменять меня не на какого-нибудь простого ополченца, а на более значимого.
Алексей Бурлаков: Зачем вы на видео признавались, что «жалели» о чем-то?
Мария Варфоломеева: Там был какой-то монтаж. Я всегда подчеркивала: я жалею, что я в эту историю вляпалась, что пошла фотографировать, но не о том, что сделала какое-то преступление. Я никогда не хотела, чтобы из-за меня пострадала какая-нибудь личность.
Алексей Бурлаков: Наверное, ужасное моральное давление. А по поводу физического?
Мария Варфоломеева: Применялось незначительным образом, по сравнению с другими задержанными.
Было моральное давление: пистолет к голове, к мизинцу, к коленке. Показывали, как работает электрошок.
Алексей Бурлаков: А почему так?
Мария Варфаломеева: Эти люди, такие здоровые дядьки, говорили: «Маша, от хочу тебя ударить! Я тебя ненавижу! Но ты такая маленькая, худенькая, тебя так жалко». Потом уже этот человек, который самый активный, у них был, он наливает коньяка мне, и мы сидим с ним, пьем коньяк. И он говорит: «Маша, прости, я в тебе ошибался. Ты настоящий человек. Ты добрый человек. Я раскаиваюсь в том, что я делал.»
Валентина Троян: Ты имела возможность общатся с луганскими СМИ?
Мария Варфоломеева: Неоднократно было общение с «Луганск-24». Сразу видно, где журналист российский, а где луганский, по уровню культуры, общения. Российские журналисты нервничают, но не показывают этого, обходительные. От луганских шел большой негатив, сразу видно непрофессионализм.
Валентина Троян: А ты сталкивалась со знакомыми журналистами?
Мария Варфоломеева: Нет, я работала в печатном издании. С бывшими коллегами не сталкивалась. Только с людьми, которые знают мою начальницу.
Валентина Троян: Правозащитница говорила: все усложняется тем, что твое дело политическое.
Мария Варфоломеева: Естественно. Ко мне пришел начальник какого-то управления, прошла первая неделя, говорит: «Маша, мы с тобой пообщались, мы понимаем то, что ты не виновата, что хороший человек. Сейчас ты поговоришь с людьми, мы тебя отпустим, будешь просто отмечаться».
Где же им взять «правосека»? Вот и приходится выкручиваться. Ага, у девушки есть фотографии с симовликой «Правого сектора». Несомненно, что она является его координатором.
Они неоднократно повторяли один и тот же сюжет со мной. Я думала, кто вообще это смотрит. Когда меня возили на флюорографию, и сидит в регистратуре такая бабулька. Я называю фамилию, имя, отчество. Она: «А я вас знаю. По телевизору видела». Образ антигероя в мозгах людей запечетлился.
Валентина Троян: Ты говорила, что последние полгода была в одиночной камере. А до этого?
Мария Варфоломеева: Нет, в общей сумме где-то шесть месяцев сама. Они перемешались с теми периодами, когда была с кем-то.
Валентина Троян: Кто были эти женшины?
Мария Варфоломеева: Это восхитительно, когда ты заходишь в камеру, а там отбывают срок три челокека. Одна девушка, у нее 5 судимостей, то есть мошенничество, наркотики, уже не помню. Она наркоманка 15 лет. О чем можно было разговаривать с такими людьмы? Вторая девушка сидит за разбой. У нее был разбит дом во время военных событий. И ей говорят, что к тебе в камеру посадим корректировщицу.
Эти люди пытались меня всему научить.У них было ощущение, что они имеют преимущество в камере.
Когда не состоялся обмен, меня перевели. Идет момент зборов. «Надо ей то дать». «Положи ей еды». Вконце было прощание, были целовашки-обнимашки.
Алексей Бурлаков: Кто за вами смотрел, бывшие милиционеры, «ополченцы»?
Мария Варфоломеева: Офицеры — это МВД, а рядовые охранники — люди, которые зарабатывают деньги.
Алексей Бурлаков: Какой-то намек на суд был?
Мария Варфоломеева: Я находилось в СИЗО до момента суда. И до 29 июля просто ждала. Я знала, что получу минимум 8 лет, а может и 15. Девочки меня всегда на лагерь спроваживали. «Маша, собирай вещи. Скоро ты получишь приговор. Поедешь на лагерь и будешь фуфайки шить». Не буду.
Я планировала, что скоро выйду, покрашусь в блондинку, прочитаю такие-то книги.
Алексей Бурлаков: А суд был?
Мария Варфоломеева: Меня перевели для ожидания обмена. Я знала, что суда не будет.
Я всегда старалась заботится о людях, которые меня окружали. Кому-то дать печеньку. Даже охранникам. Они старались тоже как-то подерживать
Валентина Троян: Ты хочешь сменить деятельность или вернуться в журналистику?
Мария Варфоломеева: Прежде всего, я хочу привыкнуть к нормальной жизни. Я сейчас выхожу в метро, забываю о том, что деньги нужны. Думаю, что люди делают в метро. Покупают жетоны, идут через турникеты. Каждый шаг я прорабатываю.
Валентина Троян: Что вам сейчас нужно?
Мария Варфоломеева: Я благодарна моей стране за то, что меня поместили в хорошую клинику. Я прошла обследование, реабилитацию по здоровью. Показатели уже лучше. Волонтерские организации предложили психологическую помощь. И санаторное лечение.
Алексей Бурлаков: Нужна ли психологическая помощь?
Мария Варфоломеева: Я думаю, что все нормально. А мне говорят,так кажется. Нужно проверить.
Валентина Троян: Расскажи о том дне, когда ты собиралась. Что чувствовала, покидая Луганск?
Мария Варфаломеева: Это было невероятно. Столько ждешь и представляешь: вода должна расступится, чтобы я прошла.
Алексей Бурлаков: Вы зашли в одном Луганске, а вышли в другом. Сильный контраст? Или нету его вообще?
Мария Варфоломеева: Сейчас Луганск серый, люди грустные. Я общалась с теми, кто приехал с России воевать за «ЛНР». Они говорят: «Маша, у тебе город такой классный, люди веселые, природа, воздух». Луганск — это город, где я родилась, и очень трудно, когда ты становишься там преступником, врагом народа.