«Громадське радио»
На оккупированных территориях находятся пенсионеры в домах престарелых, дети в интернатах, инвалиды и заключенные в местах лишения свободы, которые не имеют возможности выехать.
«Я думаю, что все прекрасно понимают: для того, чтобы вести переговоры об освобождении этих людей, нам необходимо думать о том, с кем мы должны говорить, каков статус тех, с кем мы говорим. Это серьезная проблема, которую может решить скорее все-таки общество, а не государственный чиновник», — говорит Лариса Волошина.
Лариса Волошина: Если мы говорим о заложниках, мы должны понимать, что это определенная категория людей, которых используют для того, чтобы повлиять на третью категорию людей. Это люди, которых используют как вещь в конфликте между двумя сторонами. Когда мы говорим о Крыме или Донбассе, таких людей очень много.
Мы понимаем, что любой человек, который был под защитой нашего государства и остался там, соответственно, используется как заложник для того, чтобы мы как государство и общность чувствовали себя беспомощными в его защите. Я думаю, что все прекрасно понимают: для того, чтобы вести переговоры об освобождении этих людей, нам необходимо думать о том, с кем мы должны говорить, каков статус тех, с кем мы говорим.
Это серьезная проблема, которую может решить скорее все-таки общество, а не государственный чиновник
Татьяна Трощинская: Каким образом общество может решить эту проблему?
Лариса Волошина: Эта проблема не решается личной инициативой. Потому что есть случаи в истории, когда, к примеру, американский адвокат сотрудничал с американским правительством и вел переговоры об обмене российского шпиона, арестованного в США, и военного летчика, арестованного в СССР.
Он же вел переговоры с Кастро об освобождении полутора тысяч заложников, которые остались на Кубе. Но для таких переговоров нужен статус.
Татьяна Трощинская: От государства?
Лариса Волошина: С одной стороны, да, а с другой — он не должен быть представителем государства. Государство Украина не может вести переговоры, например, с «правительством» Аксенова или Захарченко. Это невозможно. Мы не можем вести переговоры с Россией, потому что РФ, с одной стороны, не признает своего присутствия на Донбассе.
А по Крыму она считает, что все находится в ее юрисдикции. Здесь должны быть использованы какие-то неформальные стороны, но в то же время с мандатом, возможно, международных организаций.
Взаимодействие общества и государства очень важно. Потому что важна не просто работа, а освещение этой работы. Потому что любой из нас, кто здесь говорил с переселенцами и активистами, сталкивался с ситуацией «я не буду говорить, об этом не спрашивайте, у меня там родственники».
Татьяна Трощинская: То есть фактически родственников некоторые воспринимают как заложников?
Лариса Волошина: Получается, что у граждан Украины нет информации о том, что государство все равно пытается что-то сделать. Для уверенности, чтобы быть свободным здесь, надо понимать, что даже если у нас там есть родственники, они не совсем беззащитны. Что есть некие люди, которые будут пытаться помочь им. Поэтому надо освещать этот вопрос.
Татьяна Трощинская: У нас в эфире была мама пленного украинского военного Ядвига Лозинская, которая говорит о своем сыне везде, где может говорить, пытается договориться об обмене, она этого не скрывает. Она считает, что публичность — это для него защита.
Лариса Волошина: Это то, о чем говорят правозащитники: если что-то случилось, должна быть публичность. Мы помним историю командира батальона «Крым» Станислава Краснова об аресте его мамы, когда он сразу стал говорить об этом, и ситуация нормализовалась. Когда мы говорим о заложниках, надо учитывать, что многие люди не арестованы, не подвергаются преследованию.
Я как-то говорила с активисткой, которая представляет здесь, и летает в Брюссель представлять интересы крымчан, она ездит домой. Я, естественно, задала вопрос: а ты не боишься? Она говорит: во-первых, я обязана это делать, у меня там бабушка, мама. Она объяснила очень интересную вещь: у человека, чем бы он здесь ни занимался, нет никакой гарантии, когда с ним это произойдет, когда арестуют ешо или его родственников.
Можно быть очень публичным человеком и безнаказанно ездить, снимать репортажи, а можно быть простым человеком, который поехал на заработки, как история луганчанина, которого задержали в России и предъявили, что он чуть ли не денег у Обамы брал на теракты.
Когда что-то случилось с человеком, надо кричать, обращаться к правозащитникам, потому что как показывает практика, к большинству людей, оказавшимся арестованными, меняется отношение после этого. Сразу возникает вопрос, что человек чего-то стоит. Но мы должны думать о том, что многие люди находятся в опасности, отсроченной во времени, они ее ощущают.
Ирина Славинская: Насколько прямые контакты с боевиками эффективны? Или стоит положиться на работу контактных групп, которые занимаются обменом пленных?
Лариса Волошина: Есть масса случаев, когда люди, пытаясь вызволить близкого человека, сами оказывались арестованными. Надо отдать эту работу профессионалам.