Фото: replyua.net
В студии комментирует политолог Константин Батозский.
Анастасия Багалика: Идею о миротворцах ООН на Донбассе обещал в своей речи сформулировать Петр Порошенко, возможно, он затронет в своей речи и некоторые другие темы. Чего вы ждете от Генассамблеи и насколько это удобный инструмент, чтобы говорить программные речи?
Константин Батозский: Это не самый удобный инструмент, потому что Генеральная Ассамблея собирается регулярно. Нельзя приковать к себе внимание или перехватить инициативу, потому что выступает более 100 лидеров государств, один за другим, у всех ограниченный регламент. И в это количество времени надо уложиться, чтобы протолкнуть какие-то свои идеи. Все внимание мира сейчас сосредоточено вокруг проблемы Северной Кореи и проблемы Ирана, все СМИ обсуждают именно эти страны: как на них отреагируют выступающие постоянные члены Совета Безопасности и что скажут сами страны, которые тоже имеют право выступить на этой площадке, кто кого поддержит.
Вопрос российской агрессии в Украине не находится в приоритетах, не обсуждается на сегодняшний день в кулуарах. Но президенту жизненно важно поднять эту тему, потому что он ее инициировал и ему надо довести это до некого логического конца.
Анастасия Багалика: Совсем недавно аналогичную идею выдвинул президент РФ Владимир Путин. Правда, он видит совсем по-другому миротворческую миссию на Донбассе.
Константин Батозский: Очень странно он ее видит. Нельзя сказать, что во всех случаях миротворческие миссии ООН были успешными или удачными. Мы помним миссии в Руанде, в Сомали и в Боснии, когда размещение миротворцев не смогло остановить кровопролитие. Мы понимаем, что очень часто миротворцы размещаются не для остановки конфликта, а для его заморозки.
С точки зрения украинской стороны, мы говорили о неком военизированном контингенте, который встанет вдоль границы и позволит нам обрести контроль над границей, чтобы мы дальше могли двигаться по Минским соглашениям. В России они взяли эту идею, перекрутив по-своему.
Они говорят: давайте предоставим вооруженную охрану наблюдателям ОБСЕ, эта вооруженная охрана будет находиться исключительно на линии размежевания. А граница, которую фактически полностью контролирует Россия, так и останется под ее контролем.
Этот проект никак не в наших интересах. И если и был стратегический просчет с нашей стороны, он состоит в том, что мы не внесли свой проект резолюции раньше. Дело в том, что перед тем, как вносить проекты на обсуждение Совета Безопасности, их между собой прорабатывают послы, это очень долгая работа. Если нет никаких шансов заручиться поддержкой большинства членов Совета Безопасности, документ не стоит вносить, его просто отклонят. Видимо, этим руководствовалась наша делегация. Но россияне перехватили инициативу, они хотят внести свой проект, работают на основе этого текста, а для нас это не самый хороший исход событий.
Анастасия Багалика: Но послы стран, которые заседают в Комитете Безопасности, не на стороне России касательно миротворцев.
Константин Батозский: Генассамблея — отдельный момент, а решение о размещении воинских контингентов принимает Совет Безопасности, там у России есть право вето. И ни одно решение Совета Безопасности не принимается, если нет консенсуса.
Анастасия Багалика: Пока у России есть право вето, очевидно, о миротворцах ООН мы можем забыть. Или есть компромисс?
Константин Батозский: Совершенно верно. Я не думаю, что есть компромисс. Россия запустила эту кампанию не для того, чтобы на третьем году войны остановить все и пойти на компромисс. В первую очередь, они работают с собственным имиджем, им надо максимально показать всему миру, что они не являются стороной конфликта.
Путин очень символично в эти дни находится не на Генеральной Ассамблее ООН, где находятся все мировые лидеры, а наблюдает за военными учениями, которые развернулись в Беларуси и на северо-западе России. Политика во многом про жесты, а этот жест показывает, что Путину абсолютно наплевать на то, что происходит на Генассамблее ООН, какие решения там будут приниматься. Он считает для себя гораздо более важным наблюдать за военными учениями на наших границах.
Анастасия Багалика: Была раньше идея вооруженной миссии ОБСЕ. Чем она принципиально отличается от идеи миротворцев ООН?
Константин Батозский: Эта международная организация гораздо меньше, чем ООН. И в ОБСЕ нет большого опыта миротворческих миссий. У них есть опыт полицейских миссий, это миссии по охране порядка, которые разворачивались в бывшей Югославии. А «голубые каски» — это армия, бронетехника. В теории миротворческий контингент отвечает насилием любой стороне, которая открыла огонь, а полицейская миссия наблюдает, смотрит за порядком. И, безусловно, у ОБСЕ нет опыта работы в таких сложных условиях, при таком скоплении оружия, при такой ситуации, когда одна из сторон конфликта не признает себя стороной конфликта (я говорю о России). Если с их стороны будут нарушения, к кому должны апеллировать будущие миротворцы? К лидерам непризнанных республик? Тогда мы фактически придаем им субъектности, говорим, что мы с ними должны вести диалог, а если мы с ними воюем, тогда у нас гражданская война. Мы не можем пойти на такую логику. А к России они не могут апеллировать, потому что ее там вроде как нет. Получается такая ситуация, которая кажется абсолютно тупиковой.
Анастасия Багалика: Что меняется на Донбассе, пока Украина и весь цивилизованный мир говорят о том, кого вводить на Донбасс и кто там нужнее?
Константин Батозский: В жизни людей, которые живут в оккупации, ничего не меняется. Введут миротворцев или нет, а они сейчас решают проблемы выживания, им все равно, кто им будет обеспечивать это выживание. Единственный плюс в миротворцах из всей этой дискуссии в том, что мы артикулировали тему нашего конфликта в мире, о ней снова стали говорить еще и в связке с российской проблематикой, которая находится в центре избирательной кампании, в том числе в Германии. Там очень много времени проводят, обсуждая, как они должны построить отношения с Россией, что надо сделать в отношении нашего конфликта и так далее. Мы оказываемся в повестке, но не более того.
Полную версию разговора слушайте в прикрепленном звуковом файле.