«Громадське радио»
В студии «Громадського радио» — экс-командир 25 батальона и советник главы Киевской областной государственной администрации по вопросам АТО Андрей Янченко.
Татьяна Курманова: 18 февраля 2014 года вы были в штурме на Институтской. Там вы получили свой позывной «Высота», потому что держали эту высоту на улицах города.
Андрей Янченко: Свой позывной я получил чуть раньше. Еще в начале февраля, если я не ошибаюсь. Привязка была к тому, что мы находились выше Дома профсоюзов. В Доме профсоюзов находился штаб, а мы были выше. Так это закрепилось и потом пошло на войну. 18 февраля вспоминается только с болью. Никаких приятных воспоминаний не всплывает. Только боль, непонимание и нежелание, чтобы это повторилось.
Виктория Ермолаева: В ночь на 19 февраля горел Дом профсоюзов. Где вы были в этот момент? Что помните об этих днях?
Андрей Янченко: 18 февраля в 18:00 должен был начаться штурм Институтской. Утром часть побратимов попали в оперативное окружение в Мариинке. Когда я приехал, мы схлестнулись с беркутовцами в районе перекрестка Шелковичной и Институтской. Полтора часа мы там перебрасывались камнями и гранатами. Тогда стреляли резиной и пластиковой дробью. К обеду я спустился на Институтскую взять еще «коктейлей». За мной пришла волна «Беркута». У нас баррикада стояла под самим мостом. Задача была какая? Если вдруг пойдет наступление, мост должен загореться, чтобы создать огненные ворота. Когда я увидел, что вдоль Жовтневого бегут «космонавты», я понял, что мы уже не успеваем и нас сейчас просто сверху начнут отстреливать. Я дал ребятам команду сходить с баррикады и закрепляться ниже. Потому что баррикаду на тот момент мы не смогли бы удержать физически. Раньше там была мраморная скульптура, на рубеже этой скульптуры мы и закрепились. Штаб первой сотни остался на нейтральной территории. «Беркут» дальше моста не пошел. Они зашли за нашу баррикаду, на территорию Майдана, и остановились. К 18:00 должен был начаться штурм. Нас об этом предупредили. Мы были готовы к этому. Тогда мы были в таком состоянии, что пугать нас было особо нечем. Мы были готовы ко всему. В 18:00 штурм не пошел, он пошел в 20:00. Первыми пошли гранаты, потом пошел водомет, дальше — камни, гранаты, камни, гранаты, стрельба. Перед штурмом мне отстрелили визор. Я так понимаю «Беркут», в черной форме. «Космонавт» стоял наверху, на Глобусе. Я ощутил, что по мне цокает что-то мелкое, — пластиковая дробь. На мне был шлем, легкий «броник», руки и ноги были защищены. У меня в руках было 2 арматуры. Я понимал, что других вариантов нет. Он тем временем перезаряжает оружие и по мне попадает пуля, уже не мелкая, а круглая, большая. Пуля попадает прямо в визор. То есть он стрелял мне в лицо. Тогда у меня была рассечена переносица.
Ближе к 20:00 я стоял перед щитами. У меня был визуальный контакт с штабом первой сотни. Там ребята были готовы бить с фланга по наступлению. Они накрылись щитами, чтобы их сразу не забросали с Глобуса. Когда пошло наступление, они начали забрасывать их «коктейлями» и камнями с фланга. Они сбивали наступление. По ним пошли гранаты. Гранаты пошли и в меня, потому что я стоял перед шеренгой. Первая взорвалась в 60 сантиметрах от меня. Я сделал шаг вправо, на мое место упала вторая, третья. Четвертая взорвалась у меня в ногах. Я выключился. Понял, что меня вытащили за щиты. Дышать было тяжело. Я так понимаю, гранаты были не просто шумовые, а еще и с газом. Меня откачали. Опять вытащили за щиты. Потом мне рассказывали, что меня 4 раза вытаскивали.
Виктория Ермолаева: И вы возвращались?
Андрей Янченко: Я перепрыгивал за щиты. Чувство самосохранения тогда отключилось. Когда Дом профсоюзов начал гореть, я очнулся под ним. Надо мной стоит «Хан», Александр Абаев, которого потом подстрелили на Майдане. Я его ждал. Я понимал, что пока он не приедет, я уйти не могу никак. Он стоит без защиты. Я ему говорю: «Снимай с меня все, потому что я уже свое отыграл». Я снимаю с себя крестик, вервичку, и вешаю на него. Может быть, эта вервичка его и вытянула.
Потом меня увезли. 19 февраля я вообще не помню. Я отлежался, и 20-го утром мы опять выезжали на Майдан. По дороге нам сообщили, что «Хана» тяжелым трехсотым везут в 18 больницу. 18 больница находится на станции метро Университет. Всех раненых оттуда выгребли, а должно было быть чрезвычайное положение. Я принял решение выдвигаться туда. Нас туда приехало 8 человек. Мы взяли больницу в периметр. Ближе к вечеру нас сменили другие ребята. На тот момент мы уже эвакуировали «Хана». Его стабилизировали, и мы его сразу вывезли.
Потом мне сообщили, что на Майдане не хватает полевых командиров. Я вернулся на Майдан. Как раз в этот момент произошел выстрел в район Жовтневого.
Татьяна Курманова: Насколько я знаю, вы с супругой прошли весь Майдан.
Андрей Янченко: 1 декабря мы пришли на Майдан. В 18:15. Время и дата хорошо запомнились. 1 марта Дума приняла решение о вводе войск. Тогда мы начали формировать Нацгвардию и Батальон имени Кульчицкого. Я закончил военный институт. У меня есть опыт службы в вооруженных силах. Тогда я искал возможность пойти именно в ВСУ. Пока я искал возможность, мы параллельно занимались правопорядком в городе. Тогда милиции уже не было, а полиции еще не было. Поэтому мы сели на машины и вперед. Потом мы начали формировать батальон, не понимая, будет у нас официальный статус или нет. Я благодарен Андрею Парубию. Он дал правильное направление. Мы добились статуса. 6 июня 2014 года вышла директива о переведении 25 батальона из Донецкой территориальной обороны в Киевскую областную территориальную оборону. Таким образом был создан 25 батальон территориальной обороны Киевской области. Назвали «Киевская Русь». Первые ребята, которые были туда вписаны, — это 170 человек, которых формировали еще на Майдане. Принцип был простым: кто делал шаг вперед, тот оставался в строю. Все остальные уходили домой. На тот момент у нас не было уверенности в том, что у нас будет все необходимое. Ребята были готовы к самому худшему. Они понимали, куда они идут. Они понимали, что могут не вернуться.
Татьяна Курманова: Вы провели в Дебальцево очень долгий срок — с 21 августа по 26 декабря.
Андрей Янченко: У нас было 2 ротации в Дебальцево. Первая — с 21 августа по 26 декабря, вторая — с 26 января по 6 марта. Первое Дебальцево — это была позиционная война. Если их сравнить, то в первый раз это был пионерский лагерь или детский сад, а во второй раз у нас уже появилось реальное понимание войны. Первое Дебальцево у нас началось 21 августа прямо с колес. Ожидалось наступление танковой роты с комиссаровки. Наш батальон был укомплектован противотанковыми средствами практически на 90%. Сначала заняли оборону, потом уже разбирались, где жить, и все остальное.
Жесткого соприкосновения с противником не было, но у нас была полная готовность. Сначала мы, как перепуганные кролики, бегали по блокпосту, а потом собрались и начали работать.
Виктория Ермолаева: Но самые страшные события — это февраль 2015 года?
Андрей Янченко: Да. Для нас самым страшным был конец января и первая половина февраля. Мы только зашли. Они рассчитывали на весь батальон. А у меня на тот момент было только 311 человек.
Татьяна Курманова: Это после ротации?
Андрей Янченко: Да. Люди были в госпиталях, многие были ранены. Когда мы собирались выезжать, у меня предварительной задачей был ДАП. Я построил всех и сказал: «Я еду в ДАП, со мной едут только добровольцы. Алкоголиков, „аватаров“, идиотов, кретинов и дебилов с собой не брать. Кто их с собой возьмет, командир отвечает за них лично». Это было в обед. К вечеру у меня был список из 80 человек. К утру у меня был список из 120 человек. На эшелон село 311 человек. 314 человек приехало к эшелону, трех мы отправили с эшелона. Это подразделение — 2 мотострелковых недороты, противотанковая батарея, рота огневой поддержки и подразделение боевого обеспечение. Мы выехали. Но когда мы грузились, поступила другая задача, и мы поехали в Дебальцево.
Виктория Ермолаева: Вы понимали, что вас ждет что-то страшное?
Андрей Янченко: Конечно. Нас успокаивало то, что мы знаем Дебальцево, как свои 5 пальцев. Но мы ошибались. Мы реально ошиблись, потому что мы знали Дебальцево только на тот момент, когда мы его обороняли. Когда мы приехали, ситуация была совершенно другой.
Татьяна Курманова: С чем вы связываете ошибки в обороне?
Андрей Янченко: В первую очередь это вопрос к командованию. В октябре я докладывал командующему сектора о том, что Никишино надо брать полностью для перекрытия логистических путей. Не взяли. Не закрепились. Те позиции, на которых мы находились, не были выгодными. 6 февраля я докладывал полковнику Тарану, командующему сектора, о том, что у нас правый фланг со стороны Горловки вообще не закрыт. У нас там было 5 человек. Взятие Логвиново можно было предугадать. Там даже боя не должно было быть. Там никого не было.
Виктория Ермолаева: Как это можно было допустить?
Андрей Янченко: Сугубо мое мнение: тот, кто командовал сектором, боялся доложить, что у него не хватает сил. Это трусость, которая привела к гибели людей и проигрышу операции. Развивать наступление с Дебальцевского плацдарма можно было. Его надо было развивать еще в конце осени 2014 года. А в 2015 году нас там так зажали, что мы уже никуда не могли двигаться.
Татьяна Курманова: Так что же это все-таки было? Предательство?
Андрей Янченко: Как по мне, это некомпетентность и трусость.
Татьяна Курманова: Командования?
Андрей Янченко: В первую очередь это некомпетентность и трусость командования сектора и куратора Свирского, который приехал из штаба АТО. Таран и Свирский — это 2 человека, которые в первую очередь ответственны за Дебальцевский плацдарм.
Татьяна Курманова: Нам всем громко заявили о том, что расследование состоится. Но все мы видим, что его нет. Как вы считаете, когда-нибудь оно возможно?
Андрей Янченко: Оно идет. Я прохожу свидетелем по двум уголовным делам. Это я могу точно сказать.
Татьяна Курманова: Как вы думаете, эти дела дойдут до суда?
Андрей Янченко: Я очень этого хочу. Я не уверен, что это произойдет до окончания войны. Я не уверен, что эти дела дойдут до суда, но я на 200% уверен в том, что виновные понесут свое наказание.
Татьяна Курманова: По официальным данным, под Дебальцево погибло 266 человек. Сколько потерь было в вашем батальоне?
Андрей Янченко: 25 человек. 8 из них — это первая ротация, 17 — вторая ротация. Во время выхода из Дебальцево у меня погиб один боец. Потому что мы выходили не со всеми.
Виктория Ермолаева: Что это значит?
Андрей Янченко: 98 человек, которые находились в недокотле, заняли оборону на коммуне. Через них должны были пройти все опорники, которые находились дальше. Когда все пройдут, 128-я должна была дать команду сниматься. В 3 часа ночи команды не было. На меня вышел сержант, командир опорника. Он спрашивал, что им делать. — Связной был? — Связного не было. — Связь есть? — Связи нет. — Снимайтесь. Они садятся на технику и в 3 часа ночи начинают движение.
Выходят на поляну. На поляне никого. Все полыхает. Сверху их накрывает «Градами». Добивается вся техника, но, слава Богу, все живы. Я даю им команду выдвигаться группами по 10 человек. Дал им маршруты и ориентиры. Они шли по этим ориентирам, с боями, между танками, по-разному. Но дошли все. Только один был ранен во второй половине пути.
Татьяна Курманова: Перед захватом Дебальцево командование сектора действительно говорило, что нет причин для беспокойства?
Андрей Янченко: При мне командующий сектором докладывал Генштабу о том, что все под контролем. То есть у нас полная жопа, а они говорят, что все хорошо.