Правозащитник с оружием в руках: история Константина Реуцкого

Военнослужащий Вооруженных сил Украины Константин Реуцкий родился в Хабаровске, но с детства рос в Луганске. В 2014-м году он пытался общаться с пророссийски настроенными людьми, но эти попытки ни к чему не привели.

«Мы находились на одной из площадей во время одной из сепаратистских акций. И моя одноклассница, с которой мы довольно давно уже не поддерживали отношения, узнала меня. Она знала, что я активист Евромайдана, и она настучала силовому крылу сепаратистов. Нас поймали, отвели к одному из лидеров так называемой улицы. Мы снова вступили в один из этих сложных разговоров, потому что не все… Информацией внутри своих сообществ они не всегда обменивались и разные группы там действовали по-разному. И снова пришлось там выступать в этот диалог политический. Потом кто-то вспомнил нас и сказал, что это переговорщики, и на этом тогда все закончилось. Но это был не единственный эпизод», — рассказывает Константин Реуцкий.

Это подкаст «Правда войны», в котором украинские солдаты и офицеры рассказывают свою правду о войне.

---

Одноклассница

Константин Реуцкий: Нас с моим коллегой, нынешним боевым побратимом Антоном Голобородько, в один из разов снова опознали. Это уже были просто другие люди, которых я не знал. Опознали как активистов Евромайдана, кто-то назвал нас «правосеками», нас скрутили и завели уже в здание СБУ. Это уже был плен. К счастью, он продлился недолго, мы провели там день, и в ночь, на следующий день, нас отпустили, поскольку история стала очень медийной. Но это было еще на достаточно ранней стадии, до того, как эти люди начали применять брутальные практики ультранасилия. Нам повезло.

Евгений Савватеев: После этого вы видели ту одноклассницу?

Константин Реуцкий: Да, мы встречались и на других акциях, например, когда вот это вот все вылилось за пределы палаточного городка возле здания, захваченного зданием СБУ, и в день, когда начались захваты других административных зданий.

Если вы помните, довольно долго, фактически месяц, все это было локализовано в периметре палаточного городка возле здания СБУ. Все это как-то удавалось сдерживать путем переговоров. А вот 28 или 29 апреля вся эта волна… Я так понимаю, что завезли новых российских провокаторов, уже более решительно настроенных, вооруженных. Все это выплеснулось за пределы, за периметр, они захватили за один день все основные правительственные учреждения и начали блокаду военных частей, захват военных частей. В этот день мы еще раз встретились с этой одноклассницей, перекинулись взглядами.

Она, уже зная о том, что есть у нас какая-то коммуникация с их местными лидерами, то ли не стала никому больше жаловаться, то ли пожаловалось, но это не привело ни к каким результатам.

• Так или иначе, вот мы просто посмотрели друг другу в глаза. Это было последний раз. С тех пор я ее не видел и не знаю о ее судьбе ничего.

---

Константин Реуцкий — правозащитник и журналист. В 2014-м был вынужден покинуть родной Луганск из-за начала российской агрессии. Вместе с единомышленниками создал организацию «Восток СОС», которая помогала переселенцам с Донбасса. За год до широкомасштабного российского вторжения вступил в ряды теробороны. Служил на киевском направлении, а также на Востоке страны.

---

Судьба коллаборантов

Евгений Савватеев: Когда Луганск будет освобожден, то, например, судьба этой одноклассницы — как Украина должна с ней поступить?

Константин Реуцкий: Непростой вопрос. Я думаю, что каждый, кто не совершил тяжких преступлений, каждый имеет право получить шанс на то, чтобы отрефлексировать все, что было, и получить прощение. Каждый, кто не совершил тяжких преступлений. Но в каждом конкретном случае нужно смотреть на то, что человек сделал. Тут не может быть никаких общих решений, никакой коллективной ответственности, на мой взгляд. Нужно смотреть на поступки каждого человека, кто находился в оккупации.

• Я абсолютно уверен, что подавляющее большинство людей, которые остались в оккупации, политически нейтральны.

Они не являются горячими сторонниками «русского мира». Таких людей, горячих сторонников «русского мира», я думаю, очень мало, потому что это абсолютно нелепая, бессодержательная идея. Довольно мазохистская, и ее разделяют очень специфического типа люди. Большинство людей политически нейтральные. Все, чего они хотят, это сохранение статус-кво. Они хотят жить для себя и для своих семей. Это то, что им понятно. Всё остальное для них, я думаю, является абстракцией. В принципе, они имеют на это право. Мы можем их осуждать за недальновидность. И действительно, эта недальновидность привела к тем результатам, которые мы имеем сейчас. Но, я думаю, что наказывать за это их мы не вправе. Они до сих пор продолжают стараться сохранить вот этот свой статус-кво, несмотря на все негаразды, которые на них обрушились.

Я думаю, что большая часть тех людей, кто сейчас вывешивает «ЛНРовские», «ДНРовские» флажки в салонах своих машин, например, не являются сторонниками «русского мира». Это просто их способ сохраниться, обеспечить свою безопасность в этой агрессивной среде. Так было при любом тоталитарном режиме: в Советском Союзе, в Советской Украине, в Чехии, об этом писал Гавел (Вацлав Гавел — последний президент Чехословакии и первый президент Чехии в 1993–2003 годах — прим. ред.), приводил яркие примеры, которые мы помним из его эссе. И я думаю, что за это людей наказывать мы не должны.

А те, кто действительно активно продвигал идеи русского мира, кто призывал совершать преступления против украинцев просто за их политическую позицию, против активных украинцев, кто призывал к уничтожению Украины, украинской государственности, кто так или иначе своими словами или действиями спровоцировал преступление или совершал преступления своими руками, те, конечно, должны понести суровое и справедливое наказание.

«У меня нет к ней ненависти только за то, что она сдала меня сепаратистам»

Евгений Савватеев: Но вы одноклассницу бы простили? 

Константин Реуцкий: Только за то, что она настучала на меня этим, условно говоря, боевикам местной самообороны, только за это, я думаю, что я бы не стал ее казнить. Я бы хотел с ней поговорить, во-первых, для того, чтобы понять, почему она это сделала. Есть смысл поговорить для того, чтобы понять мотивы поступков каждого человека. И я хотел бы знать, что она делала после всех этих событий, что она делала в оккупации. И если она совершила какие-то наказуемые деяния, то, конечно, за это она должна понести ответственность. Если это тоже позиция приспособленчества, и ничего особо плохого она не сделала, то, конечно же, нет смысла ее наказывать.

У меня нет к ней ненависти только за то, что она сдала меня сепаратистам. Возможно, она заблуждалась. Каждый человек совершает ошибки, мы имеем право совершать ошибки. Важно, рефлексируем ли мы по поводу своих поступков, своих действий. И если да, то мы исправляемся и больше не совершаем подобных ошибок. И если нет, или если мы выбираем как раз таки совершать подобные действия, то это уже совсем другая история.

Евгений Савватеев: А что-то знаете о судьбе ваших других одноклассников?

Константин Реуцкий: Да, знаю. Есть, например, Станислав Лобач и его супруга Оксана. Оксана уже не моя одноклассница, а Стас известный медик. Он работает в клинике «Добробут». Они давно поддерживали украинскую армию. Они выехали еще в 2014 году вместе с их родителями. Мама Оксаны, к сожалению, погибла во время оккупации Бучи, пытаясь спастись. И они, Оксана со Стасом, в том числе из-за этих событий, стали еще более активными. Они организовали благотворительный фонд, стали активно помогать гражданским жертвам войны и активно помогают военным (как и «Добробут» в целом).

То есть, примеры, в общем-то, есть очень разные. Очень разные. Есть у меня очень много луганских знакомых с очень простой, кристально чистой патриотической позицией. Мы все помним, например, Сашу Бондаренко, о гибели которого в зоне боевых действий мы узнали примерно месяц назад. Это тоже луганчанин. Саша Махов, наш земляк и коллега журналист, который погиб год назад весной. Примеров очень много.

Разговоры об эвакуации

Реуцкий и его организация «Восток SOS» годами помогали людям эвакуироваться из зоны боевых действий. Нередко приходилось убеждать местное население. И даже своих родных.

Константин Реуцкий: Были очень напряженные, острые разговоры еще в 2014, когда там оставались самые близкие люди: мама, бабушка, которые недооценивали опасность того, что происходит. А шел уже, по сути, штурм, силы АТО почти окружили Луганск. Боевые действия набирали обороты, и мы понимали, что будет еще опаснее. Убедить их в необходимости выехать оказалось довольно непросто. Я помню эти напряженные разговоры. В итоге все-таки мне удалось убедить и организовать их выезд.

Евгений Савватеев: Как?

Константин Реуцкий: Ну как, построить логистику…

Евгений Савватеев: Как убедить?

Константин Реуцкий: Не знаю, это всё… Как вы убеждаете своих родственников? Это больше на эмоциональном уровне, нежели на когнитивном. Это всё зависит от связи, от того… Не только от того, какие аргументы мы находим, а от того, как мы их подаем.

Евгений Савватеев: Как вы объясняете, что даже в таком городе, как Бахмут, во время самой тяжёлой фазы войны, там всё равно были гражданские и даже дети? Вот как объяснить вот это нежелание покидать город?

Константин Реуцкий: В последнюю неделю Бахмута мои побратимы из моего первого батальона, которые держали оборону «Гнезда» (последнего пятачка контролируемой украинской армией части города) как раз пытались вывезти из Бахмута 12 местных жителей. Которые вдруг поняли, что они хотят выехать, до этого ничего их не могло убедить. Но потом ситуация осложнилась настолько, что им очень захотелось эвакуироваться из города, что сделать было уже, к сожалению, невозможно под таким интенсивным огнём противника. До этого люди находили для себя аргументы, почему ещё не время.

Что держит людей? Привычки. Привычка, привязанность к своему дому, к своей квартире. Надежда на то, что вот сейчас всё это быстро пройдёт, и все станет, как прежде. Для многих людей так. Конечно же были и те, кто ждал прихода российской армии. Среди тех, кто оставался до последнего, я думаю, что их процент значителен. В целом, я думаю, что их довольно мало. Но люди решают оставаться до последнего в той среде, к которой они привыкли. Иногда они готовы рискнуть жизнью, но не оставлять вот этого всего, где-то не готовы к чему-то новому.

Это очень непростой психологический феномен, мы наблюдаем это с 2014 года. И, к сожалению, видели уже много людей, которые отказались эвакуироваться и погибли из-за вот этих вот своих привязанностей.

Евгений Савватеев: Те 12 из Бахмута, вот как с ними сложилось?

Константин Реуцкий: Они остались. Украинские войска были вынуждены отступить, и они остались в подвалах тех домов, их судьба неизвестна. Что с ними сделали «вагнеровцы», сложно прогнозировать, но тогда уже не было никакой возможности их эвакуировать и как-то им помочь.

Таких историй довольно много. Помню историю семьи из Горловки, это еще самое начало, 2014, лето. Семья очень долго оттягивала решение об эвакуации. И в тот день, когда они уже собирались выехать, из-за обстрела погибла дочь и внучка женщины, которую удалось вывести потом. И кейс, который вели юристы фонда «Восток-SOS». Довольно трагичная история. Ошибка, которую невозможно исправить. Подобного было довольно много.

Первый день полномасштабного вторжения

24 февраля 2022 года Константин Реуцкий был в Северодонецке.

Константин Реуцкий: Мы ждали, что это произойдет. Долго, несколько месяцев подряд нас предупреждали о том, что это произойдет. Мы, конечно же, думали, как нам реагировать на подобную ситуацию. Мы пытались уже тогда выстроить какие-то логистические процессы для оказания помощи людям после того, как все это начнется. Например, в эвакуации. Мы встречались до этого с местными активистами и продумывали наши действия в случае, если начнется. Но, как бы там ни было, все равно это было досадной неожиданностью. Лично я рассчитывал, что это будет позже. Я понимал, что это будет, но рассчитывал, что это случится позже.

Евгений Савватеев: Почему?

Константин Реуцкий: Не знаю, не знаю. Мне казалось, что россияне еще до конца не готовы, ну и в общем-то февраль — не самое, наверное, удачное время для того, чтобы начинать кампанию. Что ж, я ошибся, я не военный эксперт.

Тот день начался со звонка моего коллеги где-то в 4, наверное, который сообщил, что Россия объявила нам войну, которую она назвала специальной военной операцией. Уже где-то далеко фоном гремели взрывы, на меня вышел еще один мой друг, который живет на приграничной территории. Он тоже сообщил, что через них уже поехали колонны техники, не было никакого сопротивления, боев. Стало понятно, что ситуация непростая. Первое, что нам нужно было сделать, это организовать эвакуацию семей наших коллег, которые жили в Северодонецке.

Все утро мы занимались организацией эвакуации. Собрали всех, кто был готов покинуть Северодонецк, погрузили их на тот транспорт, который у нас на тот момент был, и колонной двинулись в сторону Киева. Поэтому я присоединился к своему батальону только на следующий день. Я знал, что мне делать. Наши алгоритмы уже были тоже заранее утверждены. Мы знали, как нам действовать. Баул с амуницией и формой уже был собран со всем необходимым на неопределенный период. Но все это ждало меня в Киеве.

Почти целый день мы потратили на организацию эвакуации и дорогу до Киева. Я не успел до комендантского часа, поэтому поехал в свое подразделение только на следующий день утром. И поскольку мы были готовы, то сразу же та часть батальона, которая занималась подготовкой на протяжении предыдущих лет, первая выехала на боевые задания. Так что тут не было никакой паузы, сразу же мы приступили к этой работе.

Тероборона «до того, как это стало мейнстримом»

Константин Реуцкий встал в ряды теробороны в 2019-м году. То есть за три года до широкомасштабного вторжения. Сначала он учился с резервистами и рекрутами. А в 2021 подписал контракт.

Евгений Савватеев: Чему вы научились?

Константин Реуцкий: Ну, конечно, это самые базовые навыки, индивидуальные боевые навыки, обращение с оружием, обращение с оружием в бою, взаимодействие в составе подразделений маленьких и больших, передвижения, оборона, штурмы, засады, ну вот какие-то тактические элементы. В основном, вот это вот. Ну, понятное дело, что там были еще занятия по радиосвязи, по саперному делу. Не во всех их я принимал участие, но, в принципе, каждый, заинтересованный в том, чтобы получить какие-то базовые навыки по какой-то из военных специальностей, имел такую возможность.

Я считаю, что территориальная оборона как модель является колоссально важным элементом системы национального сопротивления. Территориальная оборона смогла принять и использовать потенциал  десятков тысяч добровольцев, которые готовы были защищать родину, но многие из них не нашли бы себя в регулярной армии… Хотя тероборона тоже сейчас регулярная армия, тут с формулировками не очень у нас получается. В других родах войск Вооруженных сил Украины, в рамках теробороны смогли себя реализовать, смогли быть полезными. Я абсолютно уверен, что не будь у нас теробороны, которая не успела, на самом деле, за короткий срок после вступления в силу нового закона о национальном сопротивлении развернуться и стать по-настоящему боеготовой силой… Но, тем не менее, тероборона даже в таком виде сыграла колоссально важную роль в отражении российской агрессии. Мы можем вспомнить и Киевщину и Харьковщину, где без теробороны ситуация была бы просто критическая.

Евгений Савватеев: У вас есть серия материалов о бойцах теробороны: Харьков, Херсон.

Константин Реуцкий: Я считаю, что поскольку нам приходится постоянно находиться под угрозой нападения со стороны гораздо более сильного противника, которому мы не можем противостоять тем же способом, каким он на нас нападает, теми же силами, теми же ресурсами… Мы должны строить систему, когда практически все общество, бо́льшая часть или больша́я часть общества будет постоянно учиться и находиться в готовности в любой момент встать под ружье, выступить на защиту своей территории, соседних территорий, рубежей нашей страны в целом.

• Я считаю, что без теробороны и в будущем нам никак не обойтись, и эту модель нужно развивать. Тем более, что даже в таких сложных условиях, за такой краткий период, практически без подготовки тероборона смогла себя так показать, показать эффективной силой.

Бои за Киевщину

В первые дни полномасштабного вторжения Реуцкий принимал участие в боевых действиях на Киевском направлении.

Константин Реуцкий: Мне, наверное, посчастливилось не участвовать в контактных боях. Мы держали свою позицию. На вверенном нам участке фронта прорыва россияне не попытались сделать, он был для них довольно неудобен — это железнодорожный мост между Бучей и Ирпенем. Мы, в основном, работали как цель для российской артиллерии. Мы все это время там укреплялись, строили опорный пункт и старались не быть убитыми в результате российского обстрела.

Евгений Савватеев: То есть, я уточню, меня это поразило в одном из ваших интервью: ваша роль была отводить, брать огонь на себя?

Константин Реуцкий: Ну, не совсем. Мы ждали, что, возможно, и тут, на этом участке будет прорыв. Мы делали всё для того, чтобы его не допустить. Но это была такая шутка среди нас, мы говорили, что мы находимся в месте разряжения оружия российских артиллеристов.

У наших побратимов справа ситуация была более напряженная и драматичная. Там, в паре сотне метров от нас россияне попытались прорваться в Ирпень. Это было уже в конце марта. Наверное, это была последняя их попытка штурма. Бронетехникой они пошли через дамбу. Наши побратимы сделали все, чтобы их остановить. К сожалению, один из наших командиров погиб, и несколько было ранено, но прорыв остановили и на этом участке, и еще правее на фланге, где россияне уже пехотой массировано попытались атаковать высотки на окраине Ирпеня. Они в тот день смогли немного углубиться в город, но в следующие дни были выбиты, и на этом их штурмовая активность закончилась. Тогда уже окончательно инициативу перехватили наши штурмовые подразделения, и через несколько дней россияне были вынуждены оставить Ирпень и Киевщину.

Харьковщина

Константин Реуцкий: В Харьковском наступлении я принимал участие только в конце весны и в начале лета. Это была первая волна контрнаступления, когда была освобождена часть Харьковщины, на север от областного центра. Мы тоже принимали в этом участие.

Больше всего мне запомнилась достаточно отчаянная штурмовая операция. Мы должны были захватить укрепрайон в тылу россиян, на второй линии обороны. В это же время другая рота нашего батальона должна была атаковать укрепрайон напротив недавно освобожденной Дементиевки. Нам была поставлена задача выйти в тыл россиян и занять вторую линию их обороны. Была еще одна рота, которая должна была зайти еще дальше в российский тыл, и мы должны были взять под контроль большой участок трассы Харьков-Белгород.

Нам просто повезло, потому что бой, в который вступила рота возле Дементиевки, оттянул на себя все силы россиян, и нам повезло зайти в пустые окопы, уже там закрепиться и держать оборону. Россияне этого не ожидали… Видимо, возвращаясь после боя или двигаясь на подкрепление тем силам возле Дементиевки, были очень удивлены, встретив там нас. И это были довольно напряженные два дня. Мы, по сути, находясь в тылу, с очень усложненной логистикой доставления боеприпасов и всего необходимого, очень длинным локтем этой логистики через неконтролируемую территорию, удерживали эти позиции под очень интенсивным огнем российской артиллерии. И выдержали несколько накатов атак россиян на нас. Выдержали и свою задачу выполнили.

• Да, тогда несколько раз возникала мысль, что, наверное, это уже финал, и вряд ли есть шансы выйти из с этого рубежа. Но в итоге, я думаю, что россияне немножко переоценили наши возможности, сами испугались и не додавили нас.

Тогда нас было довольно мало, мы были довольно плохо вооружены. Если бы они попробовали нажать, обхватить нас «в клещи», то, я думаю, у нас было бы мало шансов там долго сопротивляться. Но все вышло именно таким образом, и мы благополучно, с минимальными потерями… к сожалению, были потери, но для такой операции — действительно, небольшие. Удержав рубеж до подхода подкрепления, мы покинули его и с победой вернулись на базу. Это был, наверное, самый напряженный момент.

Евгений Савватеев:  С теми людьми, которые прошли с вами эту операцию, вы друзья?

Константин Реуцкий: Да, конечно, конечно. Я перевёлся в другое подразделение, но мы продолжаем поддерживать контакты с ребятами.

• Подобные вещи делают людей близкими, подобные переживания очень сильно сближают, несмотря на то, что люди довольно разные.

Ну, в таких ситуациях думаешь прежде всего о выполнении задачи поставленной, о том, что перед носом буквально. То есть стояла задача занять рубеж, мы его заняли. Стояла задача… тут уже даже и не важно, ставит ли ее командир, просто на нас выходит противник, и мы должны сделать все, чтобы победили мы, а не он, иначе мы погибнем. Вот и все. Весь коллектив достаточно слаженно, несмотря на все негаразды, проблемы со связью и с разными моментами, весь коллектив действовал слаженно, как один организм. Я думаю, что в таких ситуациях человек полностью концентрируется на том, что перед носом. Нет ни времени, ни пространства для того, чтобы рефлексировать и думать о чем-то, о ценностях более высокого порядка. Мы спускаемся на самый низ пирамиды, и тут самое главное — безопасность.

Евгений Савватеев: Когда ближе всего вы видели российского военного?

Константин Реуцкий: Российские военные были от нас буквально через дорогу. Я думаю, что, может быть, метров 20. Я их не видел. Это были заросли, и мы передвигались в зарослях по одну сторону дороги, они передвигались в зарослях по другую сторону дороги. Я видел их передвижения, и все мы концентрировали огонь в том направлении. Более близкого контакта и общения с россиянами у меня не было.

Язык

Константин Реуцкий родом из России. Он родился на Дальнем Востоке — в Хабаровске в 1974 году. Через два года его семья переехала в украинский Луганск. А в тогда еще Луганском государственном университете имени Владимира Даля он выучился на инженера-технолога.

Константин Реуцкий: Я жил в Луганске, там, за редким исключением, все говорили на русском языке. Это мой первый язык, мне комфортно было на нем говорить, хотя последние полтора года я полностью перешел на украинский, и сейчас мне иногда даже сложно возвращаться на русский язык. Мне жаль, что так произошло, поскольку русский язык это часть моей идентичности, часть моей украинской идентичности. Я всегда чувствовал себя украинцем, украинским гражданином, который говорит на русском языке. Таких людей много, многие из них до сих пор продолжают говорить на русском, в том числе и в окопах, на штурмах российских позиций, российских укреплений.

И с одной стороны, я не вижу необходимости лишать их права говорить на русском языке. И я не стал бы обвинять их в том, что они продолжают говорить на русском языке. Но для себя я понимаю, что после всего, что произошло, я не хотел бы, чтобы русский был основным языком, на котором я общаюсь. Мне стало комфортно, гораздо комфортнее говорить на украинском, я стал писать на украинском, чего раньше не делал. Если писал какие-то материалы, то я, в основном, писал их на русском языке, потом переводил на украинский. Теперь это не так.

Но я и раньше стоял на таких позициях, и остаюсь на них сейчас.

• Насильственный буллинг людей, которые продолжают говорить на русском языке, для меня неприемлем.

Особенно тех, кто сейчас находится в рядах украинской армии, воюет в рядах украинской армии. А попытки буллить таких русскоговорящих украинских военных в последнее время я замечал.

Евгений Савватеев: С чьей стороны?

Константин Реуцкий: Со стороны радикальных украинских патриотов. Можно их так назвать? Не знаю. Со стороны людей, которые считают, что…

Евгений Савватеев: Которые на фронте или которые…

Константин Реуцкий: Не, которые в основном в тылу, я так понимаю. Хотя это все эпизодически, за информационным пространством, за социальными сетями. Нет возможности… Это их желание, честно говоря, следить систематически. Поэтому мне сложно сказать, является ли это какой-то выраженной тенденцией, или это случайные эпизоды, которые общество быстро рефлексирует и саморегулирует. Надеюсь, что второе.

Слова россиянам

Евгений Савватеев: Если этот подкаст услышат люди в России, какие-то россияне, вы бы им что сказали, если что-то бы вообще говорили?

Константин Реуцкий: Не знаю. Я в самые первые недели полномасштабного вторжения, я еще верил в то, что россияне могут одуматься и повлиять на эти процессы. Я верил в лучшее в россиянах, но то, что произошло после, убедило меня в том, что коллективное бессознательное россиян находится сейчас в такой кондиции, что повлиять на эти процессы невозможно. Опять-таки, россияне в своем большинстве сделали свои ставки, они поставили все, что у них было, на Путина. Они в большинстве своем полностью идентифицируют себя со своим так называемым лидером. И проигрыш Путина для большинства россиян сейчас будет означать их личный крах. Поэтому большинство из них делает все для того, чтобы мы были уничтожены. Когда доминируют такие настроения, я думаю, что тут нет возможности для какого бы то ни было диалога.

А те россияне, которые рефлексируют, понимают, что на самом деле происходит, чувствуют свою вину за происходящее, мы поддерживаем с ними коммуникацию. И последнее время, как это ни странно, тут больше слов поддержки, наверное, звучит с моей стороны, поскольку люди — беспомощные, они не могут на это повлиять. И вот я общаюсь с людьми, которым искренне больно от того, что происходит. От осознания своей вины из-за того, что они ничего не смогли с этим сделать и помешать развязыванию этой войны, и они не могут сделать ничего сейчас.

Некоторые из этих людей мне довольно близки, и я не могу позволить себя злорадствовать по этому поводу или обвинять их в чем-то, поэтому мне даже приходится их, в определенном смысле, утешать. К огромному сожалению, таких людей не большинство.

Но в целом, коммуникация с большинством российских знакомых прервалась, и я не вижу на этом этапе смысла стараться ее восстановить, расширить, поскольку не то время, не те настроения для того, чтобы быть услышанными.

Правозащитник против военного

Евгений Савватеев: Вы как-то сказали, что у вас две идентичности — это военный и правозащитник. И вам, как правозащитнику, не просто стрелять в другого. Как вы с этим справляетесь?

Константин Реуцкий: Да, это сложный, наверное, самая сложная для меня дилемма во всем, что сейчас происходит. Это для меня органически неприемлемо, с одной стороны, не только как правозащитнику. Это мои убеждения, которые гораздо глубже, чем просто правозащитная идентичность Но мы находимся в ситуации, когда для нас не оставили выбора.

Нас пришли уничтожить, нас пришли убивать, и мы можем либо сдаться, быть уничтоженными, раствориться в этом чужом, либо мы должны отодвинуть все сомнения на задний план и выполнять свою работу.

В данном случае, если мы военные, то мы должны выполнять боевую работу, мы должны защищать страну, мы должны защищать людей, которые находятся у нас за спиной. Это сложный, болезненный выбор, который фоном остается, наверное, всегда у большинства людей с подобными убеждениями, но его нужно сделать. Как-то так.

Евгений Савватеев: Как, каким словом вы называете врага? Здесь много есть разных слов: орки и так далее. Вы сторонник того, чтобы пользоваться всей палитрой слов, или, чтобы не размывать, просто «россияне»?

Константин Реуцкий: Ну, в основном, да, я употребляю термин «россияне», хотя я пользуюсь всем спектром тогда, когда это уместно. Но мне не нравятся термины, дегуманизирующие противника. Я не вижу в этом необходимости для себя. Просто у меня немножко другие, наверное, инструменты психологические. Я не вижу необходимости для себя накручивать себя против россиян, накручивать свою ненависть против россиян. Это просто работа, которую нужно сделать. То, что военные делают на фронте, это то, что необходимо сделать. Как недавно очень хорошо сформулировал один боец 127 бригады, с которым мы общались. Очень часто на самом деле мы слышим от бойцов похожее мнение.

Очень многим людям не доставляет никакого удовольствия стрелять в людей с той стороны, во врагов. Понимая даже, что это враги, что это те, кто несет смерть, а то и что похуже. Очень многим нашим бойцам морально сложно это делать. Они это делают, но эти переживания все равно остаются в них. Недавно один из бойцов удачно сформулировал, что это та работа, которую мы вынуждены делать, ее совершенно необходимо сделать. Но он все, что касается работы, так, как и на гражданке, оставляет на работе. Он не несет это в тыл, не несет это в семью, не несет это в свою обычную жизнь.

Евгений Савватеев: Если бы вас ребенок спросил, за что вы воюете, что бы ему ответили?

Константин Реуцкий: Я воюю за свободу, прежде всего, за независимость нашей страны, за демократию, за возможность жить по тем правилам, о которых мы с вами договоримся. Ну, и, наверное, это основное.

Я воюю за то, чтобы та страна, то общество, в котором мы живем, могло регулировать себя самостоятельно, было достаточно плюралистичным, чтобы в этом обществе была возможность продолжать общественный диалог, свободно высказываться, свободно говорить на любые темы, быть услышанным. Возможность формировать власть, возможность влиять на решения власти в наших интересах.

Я думаю, что, в силу определенных исторических факторов, у нас есть как у народа те качества, которым сейчас могут позавидовать многие европейцы. Я не знаю, как это правильно описать, это какая-то внутренняя сила. В определенных моментах мы даже более принципиальны, чем европейцы, мы более искренне стремимся к справедливости, более искренне стремимся понять, что такое справедливость, стремимся понять друг друга. Я думаю, что у нас больше взаимодействия между людьми в нашем обществе, чем в большинстве европейских стран. То есть мы, выстраивая свою страну по европейской модели, можем, благодаря этим качествам, сделать ее даже более совершенной, чем старые европейские демократические страны.

Чего хочет Донбасс

Евгений Савватеев: Вы сказали, что автономия — это не то, о чём бы мечтали люди на Донбассе. Чего бы они хотели?

Константин Реуцкий: Большинство людей на Донбассе хотят нормального уровня жизни, хотят повышения жизненных стандартов. Хотели, давайте так. Это, я думаю, что те устремления, которые были там вербализованы или недовербализованы до начала российской агрессии, гибридной агрессии четырнадцатого года. Я думаю, что большинство людей на Донбассе видело возможность реализовать свои устремления как раз таки в рамках Украины, в рамках независимой Украины, а не России.

Чего они хотят еще? Я думаю, что для очень многих людей сейчас… Мы, опять-таки, очень много говорили с жителями Донбасса, которые воюют с нами в рядах теробороны — настроения поменялись. После широкомасштабного вторжения настроения поменялись, и многие люди, которые были политически нейтральными, пошли в военкоматы, пошли непосредственно в подразделения территориальной обороны, и как добровольцы встали в строй, потому что даже те, кто относился к России, к россиянам достаточно лояльно, хотел понимать и дружить с россиянами, увидев то, что произошло зимой-весной 2022 года, сказали, что так нельзя, и мы хотим, мы украинцы, и мы хотим бороться за свою землю. Мы не готовы, чтобы диалог между странами велся таким способом. Это тоже нужно учитывать. Я думаю, что настроения жителей Донбасса за последний год-полтора сильно поменялись.

Евгений Савватеев: Что для вас победа?

Константин Реуцкий: Ну, тут несколько измерений, наверное, того, что считать победой. Конечно же, мы должны выйти на границы девяносто первого года территориально. Это тот минимум. Но на этом все не закончится, если Россия останется империей. А она останется империей, если она сохранится в тех границах, в которых она сейчас существует, существовала до вторжения в Украину. Потому что ее существование в этих границах возможно только в виде империи, которая держится на лжи и насилии. Больше ничего эти разнородные субъекты не скрепляет, не держит вместе. Поэтому нужно провести еще большую работу для того, чтобы Россию трансформировать.

Россию необходимо демократизировать, а демократизированная по-настоящему, а не как в 90-х демократизированная Россия, непременно перестанет быть Российской Федерацией, и я думаю, что часть субъектов начнут самостоятельную жизнь. К сожалению, мы сейчас видим, что большая часть наших западных партнеров не готова к таким сценариям, как, впрочем, они не были готовы к развалу Советского Союза в 91 году. И нам необходимо продолжать диалог для того, чтобы убедить их в том, что попытки сохранить Россию в тех границах, в которых она существует сейчас, это значит попытки спасти империю со всеми вытекающими отсюда последствиями: с милитаризмом, экспансионизмом, угнетением и порабощенных народов и, по сути, своего собственного народа.

Вот когда произойдут эти трансформации, для меня это будет окончательная победа. Когда мы, наконец-то, сможем не тратить все свои силы на подготовку к следующей войне, а заняться трансформациями, построением справедливого общества у себя в стране.

Это была правда войны военнослужащего, правозащитника, журналиста и публициста Константина Реуцкого, меня зовут Евгений Савватеев. И в следующем выпуске мы услышим историю командирки подразделения аэроразведки Наталии Шевчук.

---

Это шестой эпизод подкаста «Правда войны». Предыдущий выпуск — разговор с ветеранкой войны на Донбассе, киевской волонтеркой Катериной Приймак. Пройдя через события Евромайдана, в 2014 году она присоединилась к добровольческому корпусу «Госпитальеры» и спасала жизни украинским бойцам недалеко от Донецкого аэропорта. Через год, когда ей было 22 года, она покинула зону АТО, чтобы стать полезной «на гражданке».

Чтобы не пропускать выпуски, подписывайтесь на новые эпизоды: Spotify, Google-подкасты, Apple-подкасты.

---

Над подкастом работали:

Cаунд-продюсер Алексей Нежиков

Сценарист Евгений Савватеев

Редакторка Мила Мороз

Фотографка Настя Горпинченко

Youtube-версия Таня-Мария Литвинюк

Аниматор Владислав Бурбела

Продюсерка Катерина Мацюпа

Креативный продюсер Кирилл Лукеренко