Я назвала наш экипаж «Харон», мы возили раненых через реку — Катерина Приймак

«Когда я ушла с войны, я всегда говорила о том, что я на войну больше не хочу вернуться».

Это говорит ветеранка войны на Донбассе, киевская волонтерка Катерина Приймак. Пройдя через события Евромайдана, в 2014 году она присоединилась к добровольческому корпусу «Госпитальеры» и спасала жизни украинским бойцам недалеко от Донецкого аэропорта. Через год, когда ей было 22 года, она выгорела и покинула зону АТО, чтобы стать полезной «на гражданке».

«Ты живешь просто в каком-то биполярном трэше, ты знаешь, что там война. У тебя она в голове тоже есть. Но при этом куча окуней вообще не отстреливает этого. И, конечно же, ты хочешь вернуться туда, потому что ты не понимаешь, потому что тебя мучает совесть. Потому что там кто-то еще остался», — добавляет ветеранка.

С началом полномасштабного вторжения Катерина Приймак активно занимается волонтерством. А еще через несколько месяцев, чтобы выручить друзей, она снова отправляется на фронт и ненадолго присоединяется к 46 бригаде.

«Я просто когда в этот лес попала. Там реальность меняется. Это сон. Это похоже на сон. Потому что горящий лес. Нога валяется. Ошметки окровавленных форм. Как раз возле того места. Где у нас медпункт. Части тела не лежат. Но все равно. Видно остатки. Где-то бинт не забрали. Нет времени.

Мы приехали, чтобы быть их „эваком“. Через реку. Я назвала наш экипаж „Харон“ (в греческой мифологии — перевозчик душ умерших через реку Стикс в подземное царство мёртвых — прим. ред.). Потому что мы возили через реку.

И один день там — это как год в Песках, Шахта Бутовка. Где было тоже непросто. Мы короче. Вот какой-то момент. Мы ждем. Я стою возле забора. И ребята стоят раненые: „Дай, пожалуйста, руку“. Мне так некомфортно. Очень хочется надеть VR. Кому-то просто передать. Как это выглядит. И как это иначе. Иначе время как-то идет.
Иначе восприятие работает. Абсолютно», — вспоминает Катерина Приймак.

Это подкаст «Правда войны». И сегодня мы говорим о женщинах в армии, о том, как ветераны находят себя в послевоенной жизни. Но начинаем мы издалека, с последнего украинского поезда, уходящего из Донецка в 2014 году.

Поездка в Донецк

Евгений Савватеев: Когда вы поняли, что началась война?

Катерина Приймак: Когда я ехала в поезде из Донецка в августе 2014 года.

Евгений Савватеев: Тогда в Донецк уже нельзя было. Уже там был Гиркин. Как вы решили туда поехать?

Катерина Приймак: После Майдана я работала в «PinchukArtCentre» (центр современного искусства в Киеве — прим. ред.). Я помню, когда мы все победили на Майдане. Янык, конечно, бежал. Я помню, это солнечное утро. Помню, что открыли карусель лошадки. И солнечный был день, как весной.

Я была в лёгкой курточке, просто счастлива.

А потом, я не помню, просто это такой калейдоскоп паяющих новостей. Ну, паяющих — это когда ты тревожишься и не находишь себе места и вообще ничего не понимаешь. Тогда летом тоже был такой период. Я помню, много было сообщений о минированиях в Киеве. И «PinchukArtCentre» «минировали» несколько раз. Нам приходилось его покидать, где-то сидеть. У меня подруга была, она покойная уже, Наталка, с которой мы работали. И тут мы с Наталкой в какой-то момент… Я не знаю, что нас побудило это сделать. Она вообще такая авантюристка была. Говорит: «Давай поедем в Донецк, посмотрим, что там». Ну, давай.

Сели на поезд. Мы решили маршрут наш построить так: мы едем в Донецк, потом в Днепр. Ночуем в Днепре и едем на базу Добровольческого украинского корпуса (добровольческое военизированное объединение, сформированное в июле 2014 года по инициативе украинской националистической организации «Правый сектор» — прим. ред.), потому что ребята там уже, мои друзья, они в аэропорту воевали (речь о Донецком аэропорте — прим. ред.).

Один мой друг получил ранение, тревожно было, надо было ехать. И мы поехали в Донецк. Я маме сказала, что я в Днепр и на базу, не сказала, что я еду в Донецк. Мы приехали и просто офигели от того, какой город пустой.

Это фильм «Я — легенда». И мы пошли к ОДА. Там розы были очень красивые, женщина их поливала, все остальное — пустое. Дальше какое-то здание, оно обрисовано: «Путин», «ДНР», ла-ла-ла. Там какой-то жуткий чеченец стоит с ружьем. К нам какой-то тип подошел, прицепился. Наташа с Волыни, она украиноязычная. Я ее просила: «Наташа, давай я буду говорить, а ты будешь делать вид, что ты немая».

Она не сделала вид, конечно, но мы откупились бутылкой пива и двумя пачками сигарет. Он нас оставил в покое, но увидел, что мы не местные.

Мы с Наталкой поехали в Киевский район, который ближе к аэропорту. Посмотрели там на воронку, посмотрели на пустые магазины. До этого мы зашли во «Львівську майстерню шоколаду» в центре. И они к нам обращаются, обслуживание по-украински. Мы офигевшие. Говорим: «Ничего себе, вы живы».

Они говорят: «Більше того, до нас Гіркін вчора приходив, каву пив».

Пошли мы в «Челентано», там сидят ополченцы, так называемые. Которые вообще не как ополченцы выглядят, а как реально хорошо подготовленные ребята с качественной амуницией. По фигурке. Ну, в общем, поезд наш чуть ли не последний был, который был до Днепра. Мы должны были быть в Днепре в 11 вечера. Мы прибыли в 4 утра в Днепр вместо этого.

Я должна была ночевать у маминой одногруппницы, которая живет в Днепре. Естественно, они узнали, что я была в Донецке, позвонили. Ехал поезд долго через какие-то жути. Очень тяготила тишина, напряжение. Люди бегут из своего дома из-за войны. Вот тогда я и поняла, что она началась. Когда я поехала в поезде с людьми, которые бегут оттуда. Мы с Наталкой приехали на базу. Потом я через какое-то время еще раз приехала на базу, еще раз приехала на базу.

Поняла, что все: я не могу уже заниматься ничем гражданским. Не могу. Должна быть там просто, потому что я знаю, что я там должна быть. Там много, конечно, факторов. И вот это какое-то пафосное: о том, что мы творим историю.

---

Также читайте: Бесит, когда контрнаступление обсуждают в тылу, как сериал — Павел Казарин

---

Пески

Евгений Савватеев: Вместе со своей подругой — позывной Куба — Катерина Приймак прошла специальную подготовку. Прежде чем ее впервые отправили на фронт — в Пески — тогда еще это был посёлок в Ясиноватском районе Донецкой области Украины. Уже потом он будет стерт с лица земли.

Катерина Приймак: Мы поехали менять группу. Взяли меня, Кубу, Настю Шевченко. Она же певица «STASIK» сейчас. И я должна была поменять группу, а девчонки должны были посмотреть, чтобы потом тоже поменять. Мы приезжаем тусовкой менять ребят. Четыре человека там. Две группы вроде работали. Одна группа на смену и сопровождающая. Как-то так. Мы приезжаем. И там начинается просто такой экшен. Взорвалась машина. В нее прилетело. Хорошо, что никого в ней не было. Уничтожена куча дорогущей медицины. Просто жесть была.

Это на секунду. Они подошли выгрузиться. Зашли в этот ангар — в машину прилетело. Там какой-то элеватор для зерна. Настя и ребята все из кроссовок этих достают потом зерно. Они бежали вот так вот бегом. Лучше на машине передвигаться. Никто пешком не ходит особо.

Я в это время сижу в подвале в нашем медпункте. С Кубой, с другой группой. И так сидишь: там темно, слушаешь рацию, тесно, душно. Я такая: «Пойду картошки пожарю». Выхожу я на улицу. Мангал. И я слышу: бахкает. Я такая думаю: «Интересно, это близко или далеко?». Думаю, может зайти. И тут Куба такая вылазит: «Ты что там делаешь? А ну бегом прячься». Потом оказалось, что она тоже не поняла, что происходит. Ей просто сказали: «Позови эту дуру». И у Кубы такая история была похожая. Это адаптация. Когда ты не понимаешь, бояться тебе или еще нет, не понимаешь, насколько тебе бояться. Как говорит Куба с Аляской, ее нынешней напарницей по медицине: «Почему все думают, что мы смелые? Мы просто слишком глупые, чтобы понять, что опасно». Ты потом очень быстро адаптируешься и слышишь, какой звук у ПТУРа (противотанковая управляемая ракета — прим. ред.). Какой звук у 120-мм.

Сложности с местными

Евгений Савватеев: Тогда 14-15 год, Пески для вас, шахта Бутовка и Донецкий аэропорт…

Катерина Приймак: Я не была в аэропорту. Вообще я не помню, что б там была хоть одна женщина в аэропорту. Но Пески, шахта Бутовка — я работала просто. Мы — как бы одна из эвакуационных ланок на аэропорт. Наши ребята в аэропорту работали, «правосеки». Просто в сам аэропорт я не заезжала.

Евгений Савватеев: Ваш день как парамедика вот на этом направлении? Как выглядит?

Катерина Приймак: Были дни, когда мы радовались, что скучно: работы не было. Были дни ужасные: работы было очень много. И это были дни так называемого перемирия, например. Это была самая большая фрустрация и выгорание. Когда ты сидишь, и тебя обстреливает враг, и ты видишь, что у нас перемирие якобы, да? И вам запрещают стрелять в ответ. Это просто зрада зрад. Вот. Ну, день ездишь. Ну, слушаешь рацию. Слышишь, если рация, выезжаешь на вызов. Вызовов может быть много в день. Обстрелы. Ты там адреналином «торчишь», наводишь порядок в медпункте.

Ездили к гражданским. Еду отвозили. Медицинскую помощь оказывали местным, перевязки. Там раненые были бабки, деды.

Как-то попытаешься этим помочь. Они в ответ — нормальное общение. Благодарность. Но я не знаю, как так получилось, что мы как-то утром выходим, а у нас написано на медпункте что-то типа: «Сдохните». Кто-то из местных написал. Естественно, что там всякое бывало.

Нам как-то и с бабками этими везло.

Там было 19 людей в Песках, потом 13, потом 9, а потом не знаю вообще когда там никого не осталось. Грустные такие, очень такие трогательные, страшные вещи.

• Там дед с бабкой жил. Через какое-то время приходишь, а бабки уже нет. Ему там ботинки подарили, и он расплакался.

С местными это… В общем, не знаю, никто не заслуживает войны. Сколько есть таких мыслей, что там люди из Донецка, из Луганска, Донеччина, Луганщина, что они виноваты и сами, что война. Это просто трэш, когда так кто-то говорит. Так много вот этого трэша, типа травмы на травмах, обесценивание чужого горя. Я не думаю, что из-за зла. Просто ненависть и боль, это сложно и не самый ты будешь, наверное, приятный собеседник. Можешь ляпать какую-то ерунду. Я тоже когда-то ляпнула ерунду,

Родители нашей бывшей бухгалтерки остались в Донецке, а я что-то ляпнула: «Все, типа, кому уже там надо, уже давно выехали». А потом понимаешь, что действительно, ты сам так не думаешь, но ты можешь ляпнуть какую-то неприятную вещь.

---

Читайте также: В Херсоне нас встречали с цветами — командир батальона «Крым» Иса Акаев

---

Херсонщина

Евгений Савватеев: Проходят годы и в 2022 году российские войска оккупируют Пески. Бои и обстрелы окончательно разрушают поселок.

А Катерина Приймак едет на Херсонщину — поддержать своих друзей из «Госпитальеров» и помочь 46 бригаде. И видит там совершенно непривычную для себя картину боевых действий.

Катерина Приймак: Я приехала на войну, и я такая: «Господи, какая у меня легкая жизнь волонтером. Какая ерунда, Господи, надо жить». Типа, как ребята, ну, типа, вывозят. Ну, мне до этого как раз прописали антидепрессанты и, да, я вместо этого поехала на войну. Получила заряд энергии, поняла, что я для этих людей должна делать все, что я могу.

Это 22 год. Конец августа — начало сентября. И мы там в середине сентября вернулись. Наш друг из «Госпитальеров» Лысый. Он служил в 46-ой. Он сейчас по здоровью уже не может. Во время наступления они были на направлении Давыдов Брод. И наши чуть-чуть отодвинулись вперед.

• Это был тот период, когда все говорили, что будут освобождать Херсон, чтобы схитрить. И Херсон стал ложным плацдармом, где была вся техника.

Ну реально туда стянули все. Там только за рекой в принципе могли забирать. Уже типа медики, не боевые прямо тут на точке, а которые эвакуируют. У них нет возможности для нормальной эвакуации, потому что мало техники. И техника эта сразу и на перевоз личностного состава, и на логистику, на обеспечение, привозить воду. Техники мало. И некоторые раненые вынуждены ждать эту технику, пока она сможет доехать. Еще и огонь постоянно.

И они пешком, Лысый и его напарник Листер, по 7-8 километров туда и назад. Там людей носили. И так он сделал. За 2 недели 52 раза. Я могу преувеличить. Я не помню. 45, 52. Сколько бы я не сказала — это трэш. Я бы хотела… Я считаю, что ему достойно дать Героя Украины. Потому что сколько людей он спас пешком. Кроме того, єто медик, который прямо на линии соприкосновения работает. В составе десантно-штурмовой бригады.

Он, когда погиб их ротный, его заменил. Он выполнял функцию медика, пулеметчика, ротного и корректировщика. И еще носил людей пешком.

Евгений Савватеев: Носил на себе, то есть?

Катерина Приймак: Да. С напарником. Представляете. 8 километров пройти. Я просто когда в этот лес попала: там реальность меняется. Это сон. Это похоже на сон. Потому что горящий лес. Нога валяется. Ошметки окровавленных форм как раз возле того места, где у нас медпункт. Части тела не лежат, но все равно… Видно остатки: где-то бинт не забрали. Нет времени. Мы приехали на усиление Режика. Бронированный Defender, с которым в «Госпитальерах», я и он, все равно остаемся. Бывших «госпитальеров» не бывает. Мы уже купили и 46-ой бригаде такой Defender. Теперь их два.

Они супер бригада. Красавчики. И мы приехали, чтобы быть их «эваком». Через реку. И уже до госпиталя возили. Я назвала наш экипаж «Харон». Потому что мы возили через реку.

• И один день там — это как год в Песках, Шахта Бутовка. Где было тоже непросто.

Мы короче. Вот какой-то момент мы ждем. Режик поехал дальше за ранеными. Я стою возле забора. И ребята стоят раненые: «Дай, пожалуйста, руку». Мне так некомфортно. Очень хочется надеть VR. Кому-то просто передать. Как это выглядит. И как это иначе. Иначе время как-то идет.

Иначе восприятие работает. Абсолютно. И вот там, например, в 46 бригаде. Там есть три девочки медико-боевых. Они в окопах сидят, потом пару дней отдыхают, в лесу, уже в безопасности. И обратно. И так уже больше года. Девчонки просто работают. Такие суперпрофи. Я просто бы так сейчас не смогла.

Выгорание и обещание не возвращаться на войну

Евгений Савватеев: Вернувшись в 2015 году в мирную жизнь — Катерина Приймак не смогла забыть о войне.

Катерина Приймак: Просто я почему ушла? Потому что в какой-то момент у меня была довольно навязчивая идея, что у меня закончился лимит удачи. Я столько раз могла умереть. Меня переезжал танк. Мы ехали в какие-то такие чигиря. Нельзя было включать фары. Ты едешь под обстрелом, и тебе вспышки взрывов только освещают путь. И ты едешь на локацию за ранеными. Там типа… Ну, там мы всех забрали. Едем обратно. Понимаем, что остался один из команды. Я думала, что он в багажнике с одними ранеными и моим напарником. Они думали, что он в салоне. А он такой…

Мы с ними потом возвращаемся опять. Он такой: «А я голову нашел». Ну, вот это… В общем, к чему я веду, что вот эти все движухи… Они как…

Мне не хотелось возвращаться на войну. И я говорила о том, что я буду заниматься гражданским сопротивлением.

Евгений Савватеев: Да, но вернулись.

Катерина Приймак: Ну, это отпуск был. Ну, просто, знаете, это вызов себе. Ну, то есть, очень стыдно мне в моем комьюнити.

Хотя все такие: «Катя, ну что ты, тебя же уже танк переехал, уже выше только Высоцкий».

Евгений Савватеев: Как это, кстати?

Катерина Приймак: Ну, авария с танком случилась, столкнулись, выжили все. Просто двое из экипажа уже погибли. И вот Чечунь погиб в марте или в мае, в мае. А Фрост до этого умирал от болезни тяжелой. Ну, это, типа, просто такой эпизод яркий.

И говорят, типа: «Что тебе себе доказывать?» Ну, а я ж в комьюнити военных, ну мне стыдно просто было не понюхать пороху. Вот, я вернулась и мне было, ну, у меня уже было ужасное выгорание от волонтерства и от работы всей организации, от того, что происходит.

Мне говорят: «Катя, ну что ты, тебя же уже танк переехал, уже выше только Высоцкий», — делится Катерина Приймак. Фото Марьяны Чорниевич

Диплом

Евгений Савваатеев: Когда Катерина Приймак ушла доброволицей на фронт в 2014, ей пришлось прервать обучение в Киевском университете имени Драгоманова. Она вернулась и таки закончила его. На специальности — культурология.

Катерина Приймак: Моя дипломная работа — это анализ, какие существуют барьеры для женщин в военных силах. Показывает, что особенности каких-то для женщин не то чтобы есть. Это одинаковые в основном проблемы для женщин и мужчин. Но для женщин они усугублены как раз вот этими стереотипами и предубеждением. Именно эти стереотипы и предубеждения — это уже эти социальные конструкты, на которые влияет так много всего.

Мы говорим о том, что вообще не все равны. Да, это правда. И у всех разные возможности. Это правда. Например, между мной и девочкой из села — у нас будет очень большая разница в доступе к хорошему образованию. В ее школе не факт, что хорошо ею будут заниматься. И задача государства: максимально как-то гармонизировать эти все неравенства. Это в этом государстве социального блага, которое я вижу.

• Потому что мы все воюем не за Украину, а за визию Украины, какой я ее представляю. Я не буду за пшенку воевать, извините.

За визию, за то, что мы хотим здесь, как мы хотим жить. Я хочу жить просто, просто жить. И чтобы кто-то просто жил.

И если я хочу работать пожарной, то чтобы меня проверяли не на мои гениталии, простите, мальчик я или девочка. А по тому, какой я профи и какая у меня мотивация. И вот в армии просто не хватает принципов профессионализма, которые были бы именно руководящими. А почему? Потому что система построена так, что у нас, например, есть выслуга лет. Это один из пунктов, по которым ты получаешь звание выше. Не то, что ты классно работаешь, хороший лидер. То, что ты не работаешь, а где-то в кабинете — и стал подполковником после этого. И, конечно же, это не способствует развитию.

Я помню, что полгода мы занимались тупо волонтеркой. У меня был язык засунут между зубами, потому что это было вообще «не на часі». И никакие адвокации, потому что мы все пришли в себя. Сейчас я понимаю: ситуация сложная. Потому что для того, чтобы внедрить какие-то долгосрочно работающие ценности, которые необходимы и уже внедрены многими, приходят новые люди. Не кадровые военные обновляют эту всю движуху…

Хорошо, что Залужный появился. Залужный тоже ок. И образование у него тоже ок. Хотя в нем тоже есть то, что мне, как феминистке, которая работает с армией, не нравится. Но все равно для него важен профессионализм.

---

Читайте также: «Мясные волны» вагнеровцев и экс-коллеги в Москве: интервью с Юрием Мацарским 

---

Женщины, боевые должности

Евгений Савватеев: После участия в войне на Донбассе ветеранка Катерина Приймак со своими боевыми сестрами занималась защитой прав военнослужащих женщин в организации «Невидимый батальон».

В 2018 году активистки добились того, что на законодательном уровне женщинам разрешили служить на боевых должностях. Официально теперь каждая украинка получила право занимать любую должность старшинско-сержантского состава.

Катерина Приймак: Первое что — это Мария Берлинская инициировала «Невидимый батальон», с чего у нас все начиналось. В 2018 мы изменили закон и женщинам открыли 63 боевые должности.

Это такая упорная работа ГО. Плюс формировать комьюнити женщин с военным опытом. Женщин, возвращающихся из войны, или женщин, которые активно волонтерят. И мы знаем, что это все логистические проблемы обеспечения.

Почему у многих женщин, которые выполняли боевые задания, потом в документах было записано, что они там швея, повариха?

Потому что до 2018 года для женщин были запрещены боевые должности. Многие женщины просто не могли. Они добивались того, что их берут на фронт, что им выдают оружие. Ну, это же все было, вы представьте себе, 14-й год и 15-й год. Это сейчас ты пришел в армию, тебе там без бумажки что хочешь выдадут, а там ты приезжаешь в кроссовках с вилами, да, образно. Ну, и там трофеи.

Ну, то есть когда девочку интегрировали в боевые действия, по документам не позволяли ей это делать. Поэтому исполняющая обязанности ротного Вика была банщицей, а штурмовик Адриана была швеей. У меня просто не было документов. Я получила статус участника боевых действий в 2020-м году, когда приняли закон про добровольцев. Моя подруга Аня Демиденко, 7 лет пыталась всеми правдами и неправдами продвинуть его. Вот я прям даже их организации ГО «Добровольцы» благодарна.

Евгений Савватеев: Сейчас Катерина Приймак занимается волонтерством и «Женским ветеранским движением», которое ставит себе за цель менять отношение к женщинам в армии.

Катерина Приймак: Я действительно вполне полезный человек. Я могу себе позволить не идти опять воевать. Ну, как я для себя говорю.

Сейчас это сложно для меня было бы на физическом, на ментальном уровне. Конечно, люди, которые делают выбор идти воевать — они красавчики, конечно. Надо нам все делать здесь. Поэтому я когда просто вижу это нытье и когда какой-то, блин, урод рассказывает про то, что там «задолбали уже эти сборы открывать» или еще что-то… Надо просто настолько нужно быть идиотом и не понимать, что это твоя жизнь. И просто в твоих же интересах закинуть туда денег, а не это какие-то фонды, какие-то организации, какие-то волонтеры собирают себе. Сложная работа. Ну, короче, все сложно. Волонтерство сложно, воевать сложно, жить в Украине сложно, но можно.

Русский язык

Евгений Савватеев: Вот мы сейчас с вами говорим на русском языке. Понятно, почему от этого языка многие в Украине отказываются и переходят с русского на украинский. Что вы думаете об этом вопросе?

Катерина Приймак: Я бы хотела перейти на украинский полностью. Это правильно. У меня была попытка на Майдане перейти. Я разговаривала. Я знаю украинский очень хорошо. И это язык, который я использую в работе, в публичной плоскости. Но дома я по-прежнему русскоязычная.

Я, конечно, понимаю природу этих всех конфликтов. И иногда люди начинают друг другу дичь нести. А на самом деле тут и там просто в людях сидит боль от того контекста, в котором мы живем. И почему мне сложно перейти…. Я чувствую сама себя чужой, когда я в быту говорю. У меня нет проблем в словарном запасе или еще чего-то.

Просто вот одна моя знакомая, которая родила, она как-то пожаловалась, и я поняла, насколько какой-то инсайд случился про идентичность. Она говорит: «Я родила, но у меня все были в детстве колыбельные сказки, приказки на русском. И мне очень сложно это вспомнить или заново надо это делать и учиться».

К сожалению, мы очень сильно пострадали от экспансии «руснявой». Я это осознаю и понимаю. И в публичном пространстве использую украинский, но понимаю многих людей русскоязычных, которые не перешли. Просто понимаю. Считаю ли я, что это ок? Я бы не давала вообще никаких оценок. Я бы вообще посоветовала людям не давать оценок, просто принимать. Так сейчас происходит. Просто когда одни начинают себя агрессивно защищать, делают еще хуже. Или когда вместо того, чтобы попросить тебя мягко и сказать: «Я из Донецка, они мой дом разрушили и меня триггерит. Мог бы ты перейти на украинский язык?»… Конечно же, человек, скорее перейдет. Чем когда какая-то женщина выходит на ивенте, где нет врагов, и начинает хейт неприятный использовать. Естественно, ты будешь вставать в позицию защиты себя, когда на тебя нападают.

Поэтому украинизация без нападок будет лучше и эффективнее. И что передача «Телебачення Торонто» для украинизации сделала намного больше, чем всем известная украинофилка Фарион.

В публичном пространстве Катерина Приймак использует украинский, но понимает и многих русскоязычных, которым сложно перейти. Фото Марьяны Чорниевич

Что для вас победа

Евгений Савватеев: Что для вас победа?

Катерина Приймак: Я не знаю, что для нас победа.

• Для меня страшно после победы увидеть то, что дальше надо разгребать.

Я считаю, что в войне нет победивших, проигрывают все, проигрывает человечество. Конечно, по факту для меня победа — это когда россияне уйдут на свои болота и выплатят нам все контрибуции, а Путин умрёт на электрическом стуле. Я не знаю, какие-то фантазии. Естественно, что нам необходимы будут ресурсы, чтобы Россия отплатила не только кровью сейчас за то, что делается.

Евгений Савватеев: Если нас услышат россияне, что бы вы им сказали?

Катерина Приймак: Мне хочется сказать только три матерных слова, поэтому мне нечего сказать русским.

Евгений Савватеев: Что бы вы ответили, если бы у вас ребенок спросил, за что вы воюете и воевали?

Катерина Приймак: Это такой на самом деле объемный и сложный вопрос. Короче, первое, что для меня важно, моя ценность — это право на самореализацию какую-то, право на жизнь. То есть, Россия, как наш враг, именно на это покушается.

Второе, например — это идеи гуманности, прав человека. Это ближе к первому, что я сказала. Это просто почему я работаю в этой сфере. Чем быстрее мы уйдем в полную противоположность, тем быстрее мы выиграем, потому что это как добро и зло. То есть, это только права человека. Оберегая, имея уважение к этому, мы и армию будем делать сильнее.

Я уже 10 лет живу только этим. Я не пробовала другой жизни практически. Ну да, студенческие жизни. Хорошо, что у меня было первые 3 года студенческой жизни какой-то без этого. Все остальное время война, в войне, в проблемах из-за войны, в контексте войны я живу. Я потеряла то же здоровье какое-то. Я вложила в это 10 лет жизни. Мне повезло просто, что я не потеряла очень близких людей на войне — пока еще. И когда, ну вот я думаю: когда с тем, кого я сейчас люблю, что-то случится, как буду это проживать?

Я просто к чему? Когда ты и вот такие, как я, почему мы занимаемся таким активизмом каким-то, пытаемся… Потому что, потеряв очень многое, заплатив такую цену, ты уже не можешь отойти. Я не могу позволить, чтобы здесь была коррупция, например. Понятное дело, что я одна не побежу коррупцию. И у нас абсолютно не тот вектор в организации, но просто все работает в комплексе на самом деле. И коррупция — тоже как продукт системы.

Визия ветеранов после войны

Евгений Савватеев: Если можете вы коротко, как вы видите ветеранское движение? Это миллионы людей, у которых опыт, и их семьи.

Катерина Приймак: Как я вижу или как я хочу видеть?

Евгений Савватеев: Как вы хотите видеть.

Катерина Приймак: Вижу я плохо сейчас. А хочу я видеть так, чтобы просто этого не было. Чтобы у нас часть идентичности «ветеран» просто уснула сном и пустила жить другие наши идентичности. Социально важный, классный человек с классной жизнью, с возможностью получать от неё удовольствие.

ПТСР не даёт получать удовольствие от жизни. Есть очень много каких-то разных проблем, очень глобальных, которые не позволяют качество жизни сохранять. Это двойные, тройные ампутации, полные ампутации, ужасные проблемы, ещё какие-то контузии. ПТСР — это всё то, с чем нужно будет максимально качественно повышать медицинские услуги. Это такая база. Каждому из ветеранов нужно будет пахать, чтобы сохранить своё качество жизни. Для того, чтобы найти то, что будет давать этот вайб, активное удовольствие.

Кому-то, возможно, нужно другое, кому-то нужно будет спокойно сидеть и выращивать виноград. Просто в том-то и дело, что пускай один выращивает виноград, а второй идёт в политику, а третий трактор себе купит, а четвёртая ребёнка родит. Пятая… всё что угодно они могут делать, когда идентичность ветерана не болит.

---

Читайте также: Андреевка уничтожена настолько, что военные не знают даже куда установить флаг Украины — Львутина 

---

Это пятый эпизод подкаста «Правда войны». Предыдущий выпуск — разговор с религиоведом, волонтером и снайпером Юрием Черноморцем. Который до этого ушел из церкви Московского патриархата. В следующем выпуске Евгений Савватеев будет общаться с правозащитником, который стал бойцом теробороны за год до вторжения — Константином Реуцким. 

Чтобы не пропускать выпуски, подписывайтесь на новые эпизоды: Spotify, Google-подкасты, Apple-подкасты.

---

Над подкастом работали:

Cаунд-продюсер Алексей Нежиков

Сценарист Евгений Савватеев

Редакторка Мила Мороз

Фотографка Марьяна Чорниевич

Youtube-версия Таня-Мария Литвинюк

Аниматор Владислав Бурбела

Продюсерка Катерина Мацюпа

Креативный продюсер Кирилл Лукеренко