«Очень ранит, когда говорят, что на оккупированных территориях остались одни предатели» — староста Дудчан о работе против россиян

Алла Торчанская — староста села Дудчаны Бериславского района Херсонской области и моя коллега по работе на Громадськом радио. Дудчаны расположены на берегу Каховского водохранилища, в живописной правобережной Херсонской области. Согласно данным из открытых источников, 10 марта 2022 года Дудчаны оказались в оккупации. В последние недели название этого села мы постоянно слышим в новостях с фронта — в начале октября Дудчаны освободили Вооруженные силы Украины. Алла Торчанская провела в оккупации более четырех месяцев. Годами мы вместе с Аллой работали над программой о пленных и политзаключенных «Освободите наших родных». Поэтому больше всего это время я боялась, что она станет героиней одной из наших историй. Рассказывать в своей же программе о знакомом человеке, друге в плену — это невыразимая боль. К сожалению, мы уже имеем такой опыт, потому что с июня говорим о том, что в российском плену находится соучредитель Громадського радио, правозащитник и ныне военный ВСУ Максим Буткевич. Но история нашей Аллы Торчанской, к счастью, сложилась иначе — ей удалось уехать. Это ее первый разговор с медиа о пережитом в оккупации.

«13 марта впервые появились российские военные. Они приехали, начали окапываться и стали искать меня. Это было воскресенье. Я понимала, что если я сейчас не приеду на работу в сельский совет, они меня будут искать дома. А там — дети. И мы все очень испуганы, потому что совершенно не понимали, чего от них ждать. Поэтому я оставила мужа дома с детьми и уехала. Со мной еще был друг. Он решил меня поддержать, потому что мне было очень страшно и я не понимала, куда я еду и вернусь ли вообще. Когда мы приехали, подождали 5 минут и к сельсовету подъехала «газелька», из нее повыскакивала куча российских военных, все с автоматами. Подбежали, спросили кто главный, я сказала, что я и мы прошли к моему месту работы. Зашли в кабинет, и они стали мне рассказывать, что здесь будет теперь Россия. В кабинете было очень много людей, все с автоматами. Они представились, что они из так называемой «ДНР». На самом деле было очень страшно, потому что я не знала, что отвечать так, чтобы меня тут не пристрелили. Поэтому в основном я молчала. Они, вероятно, поняли, что я в шоке, поэтому сначала не очень давили. Просто сказали, что будут приезжать часто, а в моей деревне будут стоять блокпосты. И, соответственно, у нас будет совсем другая жизнь», — рассказывает Алла.

Будни в оккупации

Так для села Дудчаны и нашей Аллы начались будни жизни в оккупации. Россияне приказали людям ходить на работу, несмотря на то, что в нескольких десятках километров от села продолжались боевые действия. Алла Торчанская и сотрудники сельсовета начали каждый день выходить на свои рабочие места. Время от времени оккупанты приезжали вмешаться:

«Очень часто главный командир россиян совал нос в местное самоуправление: «Вы должны убрать, вы должны выйти на субботники, вы должны не сидеть, фермеры должны начать работы в полях». Он был зациклен на том, что наша жизнь должна продолжаться и что мы не должны ждать чего-то от Украины, и что все должно быстро закончиться. Говорил, что еще два-три дня или неделя — и Киев упадет, и уже не будет боевых действий. Говорил, что людям нечего бояться, что они пришли с миром. На людей, которые говорили, что это не так, и нам их присутствие здесь не нужно, они реагировали очень агрессивно. Вообще, первые несколько недель все было очень агрессивно. Были крики и угрозы: «Я брошу гранату тебе в кабинет, если будешь много говорить». Ситуация была очень напряженной. Потом мы догадались, что их командир употребляет наркотики и потому у него постоянно меняется настроение, то он говорил спокойно, то кричит, бросается мебелью, толкался, пытался ударить. Затем он завел привычку приезжать ко мне домой ночью и стучать в окна. И мне пришлось даже на время переехать в другое место, чтобы никто не приезжал среди ночи будить и заставлять отвечать на какие-то вопросы».

Другие россияне

Командир «ДНРовцев» хотел знать, где люди, которых они хотели арестовать, где бывшие АТОшники, где военные. Где-то в мае командира «ДНР» арестовали свои же за употребление наркотиков, изнасилование и продажу гуманитарки. К Алле приехала российская военная полиция и заверила, что этого мужчину можно больше не бояться. Но другие россияне никуда не исчезли.

«Итак, когда его уже не стало, нам стало немного спокойнее. Но тогда, я так понимаю, уже начались первые освобождения населенных пунктов в Херсонской области и ситуация начала уже несколько выходить из-под контроля российских военных. И они поняли, что никто им здесь не рад, никто с цветами не встретил, а еще пытаются прогнать. А местные жители в этом активно содействуют. И тогда начались массовые рейды и проверки. Ближе к лету проверки участились, они стали более агрессивными, как и военные. Несколько раз ко мне приезжала Росгвардия, окружала дом и выворачивала все внутри. Я не знаю, что они искали, возможно, доказательства причастности к спецслужбам или разведке. Прерывали мои телефоны, ноутбуки, детей закрывали в комнате и спрашивали, где папа с матерью прячут оружие. А моим детям 9 и 3 года, то есть они вообще не понимали, что россияне от них хотят. Мне они неоднократно говорили, что я являюсь ячейкой «зла» в деревне, потому что, например, не разрешаю праздновать 9 мая, или что я заставила людей поснимать таблички с адресами домов, чтобы россияне не могли ориентироваться. А еще они мне говорили, что люди в моей деревне очень рады россиянам, но это я не позволяю им проявлять свою радость, и поэтому меня здесь не должно быть», — рассказывает Алла.

Помощь сельчанам

В оккупации сельский совет Дудчан всячески пытался помочь людям. Алла Торчанская и ее коллеги делали справки, которые от гражданских требовали оккупанты, чтобы те могли уехать.

«И нужно было помогать людям в контексте того, что сельский совет, мы с девчатами, выдавали людям документы, которые давали им возможность уехать из села. Был такой порядок, что у людей на блокпостах проверяли документы, а у людей по селам на транспортных средствах часто официальных документов нет. Люди часто ездят с техпаспортом, в котором автомобиль официально зарегистрирован на другого человека. С подобными документами не всегда пропускали российские блокпосты. Но они говорили, что если ваш сельсовет даст справку о том, что действительно авто принадлежит именно вам, то мы вас пропустим. И мы сидели с девчатами и просто делали такие справки, которые на самом деле не имеют никакой юридической силы, которые с точки зрения украинского законодательства абсолютно ничтожны. Но чтобы люди могли покинуть оккупированную территорию, мы это делали и таким образом помогали им уехать. Также мы делали справки для людей, не имеющих с собой паспорта. У нас в деревне были те, кто приехал в гости к родителям, а их застала война. А еще были люди, у которых не было прописки в селе. Когда российские военные проводили рейды и не видели в паспорте местной прописки, они начинали задавать вопросы. Чтобы этих вопросов не было от россиян, мы делали справки о том, что эти люди действительно здесь проживают, но просто не имеют прописки. Так что пока была возможность и необходимость работать, чтобы помочь максимальному количеству людей, кто хотел уехать, мы работали и ходили на работу».

Покинуть дом

Но однажды в село Дудчаны заехало еще больше российских солдат. Они расположились в школе, спортзале и сельсовете. Работать дальше было невозможно и Алла начала готовиться выезжать:

«26 июня ранним утром нас разбудил очередной обыск. Это была Росгвардия или ФСБ, я не разбиралась, а они не представлялись. Они вели себя агрессивно, окружили двор, вошли в дом, где спали дети. Их командир спросил, сколько времени мне нужно, чтобы уехать из села и не возвращаться. Я спросила, почему он выгоняет меня из моего дома, на что он ответил, что мы (вместе с людьми, которых он тоже привез в мой двор) являемся группой, которая работает на украинскую разведку и СБУ и сдаем их позиции. Это все говорилось с криками, бряцанием автоматов, матами, угрозами расстрелять. Я сказала, что мне на сборы нужна неделя. Он дал мне пять минут. Я поняла, что разговаривать уже не о чем, пошла разбудила детей, некоторые уже собранные вещи мы бросали в багажник, сели в машину и собрались ехать. Но не все было так просто. Они хотели отвезти нас на север, в Осокоровку, где пролегала линия фронта. То, что в машине дети, его совсем не беспокоило. Так мы простояли некоторое время, слушая угрозы. Затем они вывезли двух наших мужчин в лесополосу и на наших глазах имитировали, что сейчас их расстреляют. Прошло еще немного времени и, возможно, все это была психологическая игра, чтобы нас сломать, но командир отвел меня в сторону и сказал, что у меня есть несколько дней, чтобы определиться: либо остаться и работать на них, либо уехать. «Но сделай так, чтобы я больше к тебе никогда не приезжал», — сказал он.

Через два дня Алла уехала. Ехать ей пришлось через оккупированный Крым. На блокпостах в сторону подконтрольной Украине территории ее пропускать не желали. Дальше — через Россию в Грузию, оттуда — в Польшу. Добирались около двух недель. Все это время эмоций и мыслей почти не было. «Я очень долго терпела и сдерживала свои эмоции», — говорит наша героиня:

«Первое чувство безопасности пришло на грузинской границе. Мы очень боялись, что что-то будет не так, и нас не выпустят. Когда мы уже уехали и прошли границу, пришло облегчение. Можно было свободно пользоваться телефоном, общаться, свободно ходить по улицам. Это были невероятные ощущения. Но углубляться в свои ощущения я не хотела, потому что меня действительно еще не отпустили флешбеки Крыма 2014 года. Я боялась, что если наложу на эти чувства боль от оккупации второго дома, то уже не смогу с этим справиться. Был один вечер в Грузии, когда я заказывала билеты в Краков и у меня что-то не получалось. И тогда был первый срыв. Меня накрыло, я начала себя жалеть, были слезы, истерика и я поняла, что не могу остановиться. Я пыталась как-то себя взять в руки, потому что понимала, что ничего не получится, если я продолжу находиться в таком состоянии».

Жизнь в новых реалиях

Алла пытается и дальше сдерживать эмоции. Надо жить в новых реалиях, верить в Вооруженные силы Украины и ждать деоккупации — это сейчас ее рецепт.

«Я старалась быть постоянно в работе и не давала себе права расслабиться, подумать о себе, потому что так мне сейчас легче. Когда тебе болит и ты начинаешь жалеть себя, надо переключиться на тех, кому еще хуже. И так можно выжить», — говорит Алла.

Когда мы записывали этот разговор, село Дудчаны на Херсонщине освободили только наполовину. Алла говорит, что люди из оккупированной части видели освобожденную, но не могли туда попасть из-за постоянных обстрелов. В то же время у сельсовета Дудчан появилось очень много работы, потому что на освободившуюся часть нужно было доставлять гуманитарную помощь, потребность в которой очень и очень велика.

То, что ранит

Больше всего нашу героиню ранит, когда посторонние люди говорят, что в оккупации остались одни коллаборанты. Она ведь как никто знает — это не так:

«Очень ранит, когда говорят, что на оккупированных территориях остались одни предатели. Очень ранит, когда говорят, что все оставшиеся в оккупации представители власти сотрудничают с россиянами. Очень ранит, когда говорят, что Херсонщина — это пророссийский регион и херсонцы рады тому, что происходит и что, возможно, не нужно освобождать эти территории, потому что люди там были настроены пророссийски. Это говорят люди, которые не знают, что там происходило. Так, возможно, на прошлых выборах в регионе была поддержка партий, которые в то время считались пророссийскими. Но это не значит, что эти люди хотят жить в России и хотят в ее состав, когда она пришла захватывать территории насильственно. Херсонцы показали, что они очень патриотичны. Я считаю, что они герои и они по сей день сопротивляются. Я убеждена, что когда Вооруженные Силы освободят всю Херсонскую область, там увидят Бучу в кубе.

Поэтому, когда говорят о том, что на оккупированных территориях все предатели, они просто не видели, что происходит в тех населенных пунктах, куда заходят Вооруженные силы Украины. Если бы они это увидели, я думаю, что они в следующий раз подумали, говорить ли такие вещи или нет. Когда люди просто выползают из своих подвалов, падают в ноги военным и начинают плакать так, что они даже не могут сдержать слез. Это нужно просто видеть».

Что делать дальше?

Алла возмущается, когда ей дают советы, что она, как представитель власти, должна была уехать в первый же день. Говорит, что в феврале и марте никто не знал, как правильно — спасать себя или остаться и помогать людям. Ей часто говорят слова, которые очень ранят:

«Некоторые люди могут сказать что-то очень ранящее. Например, что возможно стоит оставить эти территории под контролем России, лишь бы не было войны. Такое я слышала и это очень больно. Потому что я понимаю и видела своими глазами, как люди страдают от оккупации. Как страдают от одной только мысли, что они оказались за решеткой, у них отняли волю, свободу слова и «освободили», как говорят россияне, от их прекрасной жизни. Очень неприятно, когда кто-то свое собственное спокойствие хочет променять на судьбы других людей. Также очень неприятно слышать, что возможно после произошедшего мне следует начать жизнь сначала. Но я больше не могу начинать свою жизнь сначала. У меня внутри все разбито, разрушено и склеить это очень тяжело. Поэтому давать мне такие советы не стоит. Я попробую отремонтировать то, что внутри и все равно… никогда не пройдет».

У этой истории пока нет окончания. Херсонщина еще не освобождена. Наша Алла еще не вернулась домой. Единственное, что остается — верить, что это произойдет. Верить в Вооруженные силы Украины, помогать им изо всех сил. А пока ждем, нужно быть очень внимательными и осторожными с тем, что говорим людям, которые пережили оккупацию и временно потеряли дом.

Анастасия Багалика, Громадське радио

Читайте также: «Мы договорились: тот, кто выходит из застенков, передает нам яблоки. Это был знак, что человек жив» — спасательница из Балаклеи

При перепечатке материалов с сайта hromadske.radio обязательно размещать ссылку на материал и указывать полное название СМИ — «Громадське радио». Ссылка и название должны быть размещены не ниже второго абзаца текста.

Поддерживайте «Громадське радио»  на Patreon, а также устанавливайте наше приложение:

если у вас Android

если у вас iOS