В 2021 году перед Новым годом так и не было ожидаемого обмена украинских пленных и политзаключенных. Поэтому в очередном выпуске программы «Звільніть наших рідних» вспоминаем предшествующие предновогодние обмены.
И первой гостьей нашего эфира была освобожденная в 2019-м году пленная Марина Чуйкова.
Марина Чуйкова — бывшая пленная так называемой «ДНР», медсестра. Пробыла 650 дней в заключении. Задержали женщину 19 марта 2018 года, а обменяли 29 декабря 2019 года. 30 дней боевики удерживали ее на так называемом подвале. В плену Марина испытала издевательства. Боевики собирались посадить женщину на 11 лет за измену родине.
Анастасия Багалика: Когда я пересматривала стрим по обмену 2019-го года, то видела, что вас встречали ваши сыновья, и сразу вспомнила, как они приходили к нам на эфиры в студию. Они очень занимались темой вашего освобождения и делали многое, чтобы вы попали в списки на обмен и чтобы вас обменяли. Вы помните свое освобождение или через два года все стерлось из воспоминаний?
Марина Чуйкова: Нет, это не забывается. И сказать, что это тревожно, ничего не сказать, у меня даже сейчас сердце колотится при воспоминаниях. Это было чувство радости, воли — до слез. Было приятно, когда президент встретил каждого и обратился к каждому. Он мне сказал: «Пани Марина, поздравляю вас, вас ждут ваши дети». Мне было очень приятным это обращение ко мне, кроме того, я очень соскучилась по детям. На тот момент сдержать себя было очень тяжело, трясло все тело от перенасыщенности чувства того, что ты свободна.
Игорь Котелянец: Пани Марина, расскажите, как вообще женщинам находиться в плену, чем этот плен отличается от того, что происходит с мужчинами? И как это вообще выдержать?
Марина Чуйкова: На подвалах и в тюрьмах «МГБ» города Донецка сильно не разбираются, где мужчина, а где женщина. Если они хотят достичь своего и повесить на тебя то, что ты не делал, то они издеваются над кем-нибудь — будь то женщина или мужчина, морально оказывая давление. Это унижение и избиение. Причем не просто избиение, а тебя в мешке ведут по длинным, длинным коридорам, поднимая из подвала все выше, и это уже тест на выдержку. Потом избивают.
Я находилась в подвале в очень тяжелых условиях. Это была камера 2,5 на 2 без окон. Я не знала — на дворе день или ночь. Находишься под постоянным контролем и видеонаблюдением. Нам совершенно не давали воды — нисколько. Нас выводили в туалет с утра и вечером, и тогда разрешалось попить из крана, но взять с собой воды не разрешалось.
Ложки не было. Давали какую-то еду, но эта еда держалась в морозилках, и, если смена была более или менее человечная, то они могли разогреть, а если смена была настроена против меня, то они даже не грели, а давали таким замороженным куском льда.
Они избивали других людей в моем присутствии. Это тоже своего рода пытки, потому что я должна была на это смотреть.
На каждом этапе было тяжело. Тяжело было в подвале, тяжело было в тюрьме, тяжело было в колонии. Но когда ты в какой-то момент адаптируешься к такой жизни и уже привыкаешь к тому моменту, что ты в тюрьме, то именно в этот момент в камеру приводят женщину всю в синяках, у которой спилены зубы, у которой отеки под глазами и отеки на ногах. И тогда снова из памяти выныривают те воспоминания, которые ты пережил тоже на таком же подвале. Это тоже своего рода пытки.
Поэтому повторю, что разницы между мужчинами и женщинами там не было. Однажды все подобрались там, агрессивно настроенные, и им давали указания относиться к нам с особой жестокостью и с особым вниманием. Если кому-то разрешалось хотя бы попить чистую воду, то для нас это было запрещено. Нас не выводили на прогулку, нам не давали никакой связи с родными, поэтому я не могу сказать, что ко мне было какое-то снисхождение.
Анастасия Багалика: Марина, чтобы вы сейчас могли сказать тем, кто еще находится в плену?
Марина Чуйкова: Я хотела бы сказать тем, кто сейчас находится в плену, чтобы они не теряли надежду. Хочу сказать, что все их родные и мы, бывшие пленники, боремся за них. И делаем очень многое для их освобождения. Им просто нужно немного подождать. А для этого нужно, чтобы они были сильными, чтобы они смогли дождаться.
Следующим гостем эфира был бывший пленник, освобожденный в 2017 году, Владимир Фомичев.
Владимир Фомичев — бывший пленный боевиков так называемой «ДНР», общественный активист. Зимой 2015 года поехал к родителям в оккупированную Макеевку, там попал в плен. Владимира удерживали в колонии оккупированной Горловки. Он пробыл в колонии до декабря 2017 года, а затем его отпустили во время большого обмена.
Анастасия Багалика: С вашего освобождения прошло уже четыре года. Не забылось ли?
Владимир Фомичев: Это сложно забыть. Была эйфория оттого, что все завершилось.
Анастасия Багалика: Как оно — после плена жить жизнью свободного человека?
Владимир Фомичев: Надо пережить после этого несколько лет посттравматического синдрома, с которым ничего не поделаешь. Здесь еще зависит от того, кто куда вернулся, были ли какие-то занятия у человека до плена. Если кто-то все потерял на оккупированной территории и ему нужно начинать жизнь заново, это труднее, потому что ты никому не нужен. Об этом мне сказал друг, что та медийная активность, которая будет первое время после освобождения, пройдет и дальше мы, освобожденные пленные, будем никому не нужны и никому не интересны, поэтому надо рассчитывать только на себя. Он был прав. Если бы каждый возвращающийся пленник сразу знал эту формулу, что он никому не нужен и он должен сам о себе позаботиться, а не надеяться на других, то многим было бы легче.
Я помню, что во время нашего освобождения президентом был Петр Порошенко. И он устроил большое шоу: привез нас на самолете в Харьков, нас таскали по всей стране. А потом, через месяц, нас выгнали из Феофании и люди остались без ничего. Дальше мы ходили и выбивали те сто тысяч, но это всего три тысячи долларов и это очень маленькие деньги даже на первое выживание. А денег нужно больше, потому что там потеряно и физическое здоровье, и психологическое.
Последним гостем эфира был доброволец, бывший пленный — Алексей Кириченко, который также был освобожден в декабре 2017 года.
Алексей Кириченко — бывший пленный боевиков так называемой «ДНР», доброволец. Попал в плен боевиков вблизи Старобешево летом 2014 года при выходе из окружения на Савур-Могиле. Алексея держали в Комсомольске, а затем в Донецке, в печальноизвестном здании СБУ, а в августе 2016 года вместе с другими пленными перевели в Макеевскую исправительную колонию. Более трех лет Алексей Кириченко не мог попасть в списки на обмен, хотя обменять его обещали более одиннадцати раз. Наконец, во время большого обмена в декабре 2017 года Алексей вернулся домой.
Анастасия Багалика: Эмоциональным был день освобождения, правда?
Алексей Кириченко: Да, такое чувство, что это происходило одновременно с тобой и не с тобой. Даже после обмена было тяжело поверить в то, что плен закончился.
Анастасия Багалика: Вас три года не хотели менять и одиннадцать раз вроде бы собирались обменять, но обмен все время срывался. К тому времени, когда вас отпустили, мне кажется, что из добровольцев, из попавших в плен в 2014-м году вы были чуть ли не последним?
Алексей Кириченко: Не знаю. Дело в том, что есть еще тайная тюрьма «Изоляция», и никто толком не знает, сколько людей сидит и кто эти люди.
Анастасия Багалика: Следите ли эти четыре года за темой обменов? Из тех, кто был вместе с вами, освободилось большинство, есть ли еще люди, которые сидят и ждут своего обмена?
Алексей Кириченко: В последний обмен освободились последние ребята, которые с нами сидели.
Игорь Котелянец: Собираетесь ли вы с ребятами, с которыми сидели и которые уже освободились?
Алексей Кириченко: Совсем недавно собирались с самыми близкими. Когда мы сидели вместе, общение было настолько тесным, что потом хотелось уже отдалиться друг от друга. Но когда мы спустя некоторое время собрались, было много радости, потому что мы по-своему родные люди.
Игорь Котелянец: Алексей, прошло четыре года. Как сложилась ваша жизнь?
Алексей Кириченко: Я ее складываю потихоньку. Последствия плена еще дают о себе знать и я как-то с этим учусь жить.
Игорь Котелянец: Кто помогает восстанавливаться? Помогает ли государство? Помогают родные и работа? Что помогает жить дальше?
Алексей Кириченко: Государство сделало то, что должно было сделать, и мне трудно сказать, что бы оно должно было сделать еще. Очень помогают общественные организации, через которые я получал психологическую помощь. Со мной до сих пор работают психотерапевты, я так понимаю, что у меня это надолго. Бывают определенные тяжелые состояния, возвращаются, но очень важно осознавать, что со мной такое происходит.
Сейчас я, кроме работы, учусь на инструктора медитации — это то, на чем я держался в плену и что помогает мне сейчас. Я хотел бы получить определенную квалификацию и делиться своими наработками в первую очередь с теми, кто прошел плен.
Анастасия Багалика: Что бы вы сказали людям, которые сейчас остаются за решеткой боевиков?
Алексей Кириченко: Я бы сказал словами адмирала Стокдейла. Для того чтобы выжить в плену, пленный должен совмещать в себе две прямо противоположные вещи. Первая — это никогда не терять веру в то, что рано или поздно я вернусь домой. И другая вещь – это никогда не назначать дату возвращения.
Полную версию разговора можно прослушать в добавленном звуковом файле.
Создание этой программы частично или полностью финансируется в рамках Фонда Прав Человека Посольства Королевства Нидерландов. Содержание и мнения, изложенные в этом выпуске программы являются ответственностью авторов и необязательно соответствуют позиции Посольства.
При перепечатке материалов с сайта hromadske.radio обязательно размещать ссылку на материал и указывать полное название СМИ — «Громадське радио». Ссылка и название должны быть размещены не ниже второго абзаца текста.
Поддерживайте «Громадське радио» на Patreon, а также устанавливайте наше приложение:
если у вас Android
если у вас iOS